Три к одному

– Ты смотри, кормилец… - растерянно пробормотал Ларионов.

– Ну и чего мы добились?
– устало спросил Эжен.
– Мозги у всех в порядке, с остальным хуже, но это, вроде бы, неважно.

У Барботько громко забурчало в животе.

– Пожрать бы действительно не мешало, - словно отвечая на этот звук, сказал бригадир.
– И андроиду тоже.

Вскрыли упаковки с белковой колбасой, безвкусный синтезированный гарнир. За столом невольно следили за соседями: ест, как обычно? Как человек?

Молчали долго, и когда молчание стало невыносимым, заговорили все разом, торопясь и перекрикивая один другого.

– Нужно придумать тест, - размахивая куском бледной колбасы, горячился Ларионов.
– Логически надо к вопросу подойти.

– И что ты предлагаешь, логик?

– Ну... например, может ли андроид это... абстрактно мыслить?

– Как нефиг делать! Вон, комп тебе любую абстракцию в два счета изобразит: и задачу поставит, и решит в рамках заданной теории.

– А интуиция?..

– И как ты ее проверишь? Потом, интуицию запросто можно заменить на случайный выбор.

– Что-нибудь эдакое, человеческое... чувство прекрасного, например?

Эжен фыркнул и закашлялся, заплевав стол. Пояснил виновато:

– Я художественное училище заканчивал. Восемь лет пытался доказать миру свою гениальность, пока хватало денег на продление лицензии. Так вы бы видели эстетов от культуроведения: вот где андроиды!

– О, - воскликнул Ларионов.
– Знаю. Любовь!

Бригадир тяжело вздохнул.

– Проверять чем будем? Стихи писать?

– Плохие стихи может написать и простенькая программка. Вот если б хоть один женат был...

– И что бы это дало? Думаешь, андроиду не смогли бы приделать элементарную физиологию?

– Ну вот если б, например, дети...

– Детки бывают из пробирки.

Помолчали ещё.

– Послушайте, андроид не может верить в бога, так?

– А ты, можно подумать, веришь? А как докажешь?

– Ну, я как-то... подумал.

– Думай меньше.

– Черт, народ, ну люди вы или кто?
– сорвался Ларионов.
– Ну сознайтесь сами! Ведь совсем же необязательно убивать, мы придумаем что-нибудь. Мы ведь просто жить хотим! Работать! Ну, кто из вас?

– Из нас, да?
– с кривой улыбкой уточнил Эжен.
– Или из нас всех?

Чавчаридзе играл желваками.

– У меня крутится в голове какая-то мысль... Не могу вспомнить, - пожаловался Букин.
– Что-то важное.

– Очередной репортаж из желтой газетенки. Как андроид сожрал бригаду наладчиков.

– Андроид должен беречь себя - вот, какой был третий закон.

– Ерундой мы занимались. Совсем необязательно было заменять весь мозг, достаточно имплантировать малюсенький чип - диагност его мог и не заметить.

– Выходит... начинаем все сначала?

– Почему сначала? Мы вон любовь уже отбросили.

– На видео было, помните, там какую-то дилемму ставили перед роботом, он не смог ее решить и перегорел?

– Ёлки зелёные, ты с психпрограммой потрепись часок! Сам перегоришь быстрее. А фильм - старьё, я помню.

– Ну почему именно мы? Почему именно сейчас и возле Урана?

– Можно подумать, в Тихом океане ты чувствовал бы себя лучше!

– О господи, я вспомнил, - охнул Эжен.
– Я все думал, где же я это слышал: Ларионов. Николай Ларионов, наладчик - он же погиб в прошлом году в Тихом океане, где монтировали глубоководный лифт...

Безмолвие оглушило.

Ларионов застыл с открытым ртом, его лицо стремительно бледнело.

Чавчаридзе грузно поднялся.

– Да вы чего, мужики, - неуверенно просипел Ларионов. И завопил, отшатываясь, - Не андроид я! Не андроид! Бригадир тоже мог! Он сам! Он один диагноста настраивал!

Из горла Чавчаридзе вырвался низкий рык. Он с места врезал Ларионову по физиономии - в нос, снизу вверх. Тот, задушенно пискнув, рухнул на стол и тряпкой скользнул вниз.

Чавчаридзе двинулся к упавшему - огромный, страшный. Подскочившего Эжена он, не глядя, смел с дороги; тот крутанулся на месте, снося стулья, и рухнул, неуклюже подламывая под себя руку. Тут же вскочил, завопил - тонко, пронзительно - глядя на порванное левое предплечье, на нелепо торчащий из раны осколок кости.

Брызнула кровь, пятная белый пол.

Чавчаридзе навис над Ларионовым, протянул громадные волосатые лапищи.

– Черт, держи, дур-рак, держи его!
– взрыкивая, мучительно кривясь, орал Букин, цепляясь за безумного абрека здоровой рукой. Ошалевший Барботько хватал бригадира за рукава, ломал ногти. Казалось, борется с тяжелым погрузчиком, с неумолимой стальной махиной, что вот-вот раздавит слабого человечка.

И даже не заметит.

– Дай ему! Дай ему!
– надрывался Эжен. Барботько беспомощно заозирался в поисках тяжелого.

Махина перла.

Как в дурном сне.

Он схватил разводной ключ с экранной панели, размахнулся, уже ничего не соображая. В запале дал бы и по голове бригадиру, не сомневаясь ни секунды, но тот вырвался, и удар пришелся поперек широкой спины.

– Ып...

Чавчаридзе остановился, мотнул головой и закашлялся, со свистом втягивая в легкие воздух.

Букин скулил над сломанной рукой.

Ларионов трупом валялся под столом.

Сжимая в руке разводной ключ, Барботько стоял посреди локального армагеддона и мучительно, до боли в желудке икал.

* * *

– Урод... гребаный... сука...
– плакал Эжен, кусая губы. Пальцы здоровой руки цеплялись за стол, комкали железный край; Барботько уставился на эти белые пальцы, как на белых пиявок, и не мог оторваться.

Бригадир, пряча глаза, быстро и умело вколол Букину двойную дозу обезболивающего - тот откинулся на стену, прикрыл глаза, задышал глубоко и часто. Вправил кость, залил регенерирующим гелем и фиксатором сверху.

И сидел теперь, свесив с колен здоровенные руки, опустив лохматую голову.