Три кита: БГ, Майк, Цой

Район этот – улица Марата, Волоколамский переулок, Боровая, Коломенская, Звенигородская, Социалистическая – выглядит так, будто на стол высыпали штук двадцать спичек и они упали горкой, – в плане получилось что-то похожее на расположение всех этих улиц.

Здесь Ленинград (Санкт-Петербург) словно забывал о своей параллельно-перпендикулярной планировке – на пересечениях улиц и переулков здесь нет прямых углов, все криво-косо, здесь, если хочешь «срезать угол», сократить путь и пойти напрямую, по гипотенузе, – окажешься еще дальше от цели. Коротких путей здесь нет в принципе, здесь своя геометрия. Единственное спасение – широкая и внятная улица Марата, упирающаяся в Невский. Но когда пешеход, оказавшийся в этом районе, впервые ищет улицу Марата и идет к ней, достаточно одного неправильного поворота, и он в мгновение ока оказывается на Лиговке – что от Невского уже совершенно непропорционально далеко. Непропорционально пройденному пути. Вот такой район.

После своей пятиэтажки на Бассейной, стоящей, считай, что в чистом поле, Майк странно быстро адаптировался к жизни в трущобном районе. Вообще-то, это как бы исторический центр Санкт-Петербурга, но этот участок центра на девяносто процентов состоит из огромных старых доходных домов, прилепившихся друг к другу стенами и выстроившихся в монолитные утесы, ущелья которых называются улицами. В ту пору это был район коммуналок и, соответственно, красивые, богатые, хорошо питающиеся и одевающиеся люди здесь не жили.

Майк не был аристократом, он был представителем той самой русской интеллигенции. Хотя бы потому, что я ни разу в жизни не слышал от него слова «быдло». Ну, просто как факт. Он мог материться, но про «быдло» как-то не было. Он умел уважать людей, и неважно, что он думал на самом деле, важно, как он себя вел.

Он очень легко вписался в коммунальный быт и прекрасно находил общий язык с людьми, значительно, иногда даже радикально ниже его по уровню образования и общего развития. Он мог найти общий язык с последним дебилом-алкашом и тут же – с профессором консерватории или каким-нибудь академиком «из бывших».

Майк освоил дежурства по коммуналке (если кто не в курсе, что это такое, – так это очередность уборки всей огромной квартиры – от туалета до прихожей).

Очень быстро изучил Майк расположение винных магазинов и пивных ларьков – и через месяц уже был здесь совершенным старожилом.

Благодаря его вежливости и умению общаться соседи не были против бесконечного потока гостей в его крохотной комнате (если точнее – в комнатке Наташи, жены), и посиделки у Майка затягивались до утра – ну, или пока последний пьющий не засыпал, потеряв остатки сил за стаканом сухого.

Тогда Майк пил исключительно сухое, изредка – портвейн.

С пивом была отдельная история, пиво было культом и, мне кажется, для Майка пиво было некой игрой – игрой, как стало понятно в дальнейшем, очень опасной, смертельно опасной, – я имею в виду алкоголь вообще и пиво как его составную и наиболее коварную часть.

Пиво – напиток дешевый и пролетарский. Ну и крестьянский, конечно.

Герои Майка пива не пили.

Герои Майка – это хмурые хемингуэевские и ремарковские мужчины в плащах с поднятыми воротниками, с сигаретой в углу рта, сидящие в кафе за стаканом абсента или рюмкой коньяка.

Его герои – это тургеневские – нет, не женщины, а мужчины, велеречивые, во фраках и манишках, готовые и в вист сыграть, и жену чужую увести, и на дуэль вызвать. Они пили шампанское и, у себя в поместьях, парное молоко, принесенное румяной крепостной, в самом соку девкой, которую нужно было по-барски хлопнуть по налитой попе, – в деревне можно слегка опроститься.

Пиво этим героям не шло, трудно представить себе Рудина с бутылкой «Жигулевского» и беломориной во рту. Равно как и старика Хэма в лодке, с акулами. Какое тут пиво? Разбавленное и дурно пахнущее. Тут только ром в окружении полуголых красавиц.

Майк играл в пиво. Мог бы ведь и вина купить и пить его мелкими глотками – но нет. Это было увлекательно – а главное, это был ритуал. Один из немногих серьезных, настоящих ритуалов, заполняющих и украшающих жизнь.

Гребенщиков хоть и пел про «Холодное пиво, ты можешь меня спасти», но пивным фанатом не был никогда.

Майк же про пиво не пел, он его пил.

И тщательно, скрупулезно выполнял все части пивных ритуалов.

Подготовка трехлитровых банок (современный молодой человек удивленно поднимает брови – на кой какие-то банки, и что это за банки вообще?), поход в пивной ларек (что за ларек?), выстаивание получасовой очереди и – наполнение этих банок, кроме этого – получение в руки двух кружек с пенными горками на мутном бледно-желтом напитке. И питье его с покрякиванием, через «беломор», с шутками-прибаутками, с идиотскими «ну, давай». А вокруг толпа мужиков, часть – трясущихся с похмелья, держащих свои кружки двумя руками, иначе все расплещется, часть – вышедших на прогулку «правильных», сказавших женам: «Я пройдусь, пивка махну». В общем, отвратительное зрелище на самом деле.

Потом – возвращение домой. Банки, закрытые полиэтиленовыми крышечками, пропускали расплескавшееся пиво, и оно пачкало брюки – ничего, это по-мужски, это гордые, мужественные пивные пятна.

Дома же – банки на стол, с другом-приятелем на табуретках, наполняются украденные из ларька год назад кружки и – самое отвратительное – разрывается руками вобла, сушеная соленая рыба, один вид ошметков от которой, лежащих на столе, мгновенно превращал любую, даже очень хорошо убранную и стильно обставленную квартиру в какой-то грязный и дымный шалман.

Вот такие примерно были ритуалы – с множеством вариаций, конечно, – и они нравились Майку. Впрочем, как и всем нам. Сейчас я вспоминаю об этом с содроганием.

Еще до переезда в центр Майк несколько раз съездил в Москву вместе с музыкантами «Аквариума» и дал там несколько совместных с ними концертов. Все это дело было замаскировано под творческие вечера кинорежиссера, писателя и сценариста Олега Осетинского – личности в московских арт-кругах весьма известной, да и не только в московских: он был соавтором сценария фильма «Звезда пленительного счастья» – картина шла в кинотеатрах страны с большим успехом, она действительно очень хорошая.

Многие «взрослые» деятели советской культуры того времени вдруг почуяли моду на рок – и стали так или иначе этим делом заниматься.

Вот Осетинский и устроил несколько (не знаю, не помню уже точно, сколько – один, два или три) творческих вечеров с привлечением ленинградских подпольных музыкантов. По сути, это были концерты «Аквариума» и Майка – а Осетинский сидел на сцене за столиком, в сторонке, и пил чай. Это была чистая маскировка.

Об этих мероприятиях существуют самые разные отзывы, некоторые из музыкантов, бывших на этих «вечерах», отзываются об устроителе довольно негативно, но если объективно смотреть на эти вещи – нужно сказать Олегу Евгеньевичу «спасибо» – он на самом деле сильно рисковал. Все это было преступно (по тогдашним советским законам): мало того, что являлось в чистом виде идеологической диверсией (можно было сколь угодно и как угодно уверять милицейское начальство, что музыканты «просто поют свои песни, и никакой идеологии», но это был «рок», а «рок» был идеологически чужд, тут и к бабке не ходи – нарушение и криминал), так еще и валилась статья за «нетрудовые доходы». Вход на эти вечера был платным, и музыканты получали деньги – причем значительно больше москонцертовских ставок. А это уже чистая уголовщина.

В том, что часть деятелей советской культуры потянулась к «Аквариуму» и Майку, нет ничего удивительного. Люди ведь тоже мучились. Люди хотели снимать кино, ставить спектакли, самовыражаться и вообще заниматься искусством. А цензура на них давила стотонным прессом, и многие просто с ума сходили, спивались и натурально умирали. А тут появляются ребята – ребята, которые играют настоящее, подлинное (чутье художников не подводило, уж подлинное от халтуры они отличать умели), и ребята эти плевали на любую цензуру, на все идеологические преграды – и живут они не где-то в Лондоне, а вот тут, под боком, в Ленинграде. Есть от чего ошалеть.