Три комнаты на Манхаттане

— Два скотча.

Она ждала с застывшей улыбкой на губах. При первых же звуках он ощутил новый укол ревности. С кем интересно слушала она эту пластинку, которую с такой серьезностью выбирала.

Он с глупым видом уставился на совершенно равнодушного бармена.

— Послушай… Не делай такого лица, дорогой…

А из музыкального аппарата, светившегося оранжевым светом, лилась негромкая мелодия, очень приятная на слух и будто только тебе лично адресованная, одна из тех, которые за полгода, а то и год нежного нашептывания вкрадчивыми голосами убаюкивают тысячи любовных пар.

Она схватила его за руку, сильно сжала ее и улыбнулась ему. Впервые в этой улыбке он разглядел ее зубы, какой-то удивительной белизны, настолько белые, что казались очень хрупкими.

Разве он собирался что-то сказать?

Она приложила палец к губам:

— Тес!..

А чуть позже она попросила:

— Дай мне еще никелевую монетку, пожалуйста.

И так, попивая виски и почти не разговаривая, они в этот вечер непрерывно слушали эту пластинку, прокручивая ее семь или восемь раз.

— Тебе это не наскучило?

Совсем нет. Скуки он не чувствовал. И тем не менее с ним происходило что-то странное. Ему хотелось все время быть около нее. Казалось, хорошо ему может быть только тогда, когда она рядом. Его охватывал смертельный страх при мысли о том, что настанет момент, когда им придется расстаться. И в то же время здесь, как и в кафетерии, как и тогда ночью в сосисочной или в баре, куда они заходили, он постоянно находился во власти острого нетерпения, которое почти физически мешало ему долго оставаться на месте.

Музыка в конце концов вызвала у него такой прилив нежности, что он почувствовал, как по коже пошли мурашки. И все же его не покидало желание поскорее уйти.

Как-то помимо своей воли он произнес:

— Послушаем еще один раз и пойдем.

Он был недоволен тем, что Кэй способна прерывать их стремительное шествие по городу без цели и смысла.

Она спросила:

— Что ты собираешься делать?

Он не знал. Он давно уже утратил чувство времени на повседневной реальности. Да и не хотелось ему снова возвращаться. Хотя какая-то смутная неудовлетворенность мешала ему бездумно наслаждаться моментом.

— Давай пройдемся по Гринич-Виледж, — сказала она.

Не все ли равно? Он был одновременно и очень счастлив, и очень несчастлив. Когда они вышли на улицу, он понял, что она что-то хочет сказать, но не решается.

Просто удивительно, как они оба улавливали малейшие перемены в настроении друг друга.

Она же мысленно задавалась вопросом, смогут ли они взять такси. Ведь у них совсем не было речи о деньгах. Ей же вообще неизвестно, богат он или нет. Потому-то Жанна ужаснулась, услышав сумму, которую пришлось только что заплатить за выпитое виски.

Он поднял руку. Желтая машина остановилась у края тротуара, и они очутились в мягком сумраке автомобиля, как тысячи и тысячи пар в то же самое время. А с двух сторон мелькали разноцветные огни.

Он заметил, что она сняла перчатку. Оказалось, она это сделала только для того, чтобы вложить свою руку в его, и вот так, не двигаясь, они сидели молча до Вашингтон-сквер. Теперь это был уже не тот шумный и безликий Нью-Йорк, который они только что покинули, а квартал города, скорее, похожий на деревню или на небольшой городок, каких можно найти множество в самых разных странах мира.

На тротуарах было безлюдно. Почти не видно магазинов и лавочек.

Какая-то пара вышла из-за угла. Мужчина неумело толкал детскую коляску.

— Я очень рада, что ты согласился сюда прийти. Я была здесь так счастлива.

Он испугался, что, наверное, пришло время им рассказывать друг другу о себе. Похоже, она собирается именно этим заняться. Конечно, настанет момент, она заговорит, тогда и ему придется рассказывать.

Но нет. Она замолчала. Была у нее особо нежная манера опираться на его руку, а сейчас она прикоснулась к нему так, как никогда прежде этого не делала. Ничего особенного в этом вроде бы и не произошло: просто, не останавливаясь, на ходу она слегка коснулась его щеки своей щекой, буквально на секунду задержавшись в этом движении.

— Давай повернем налево.

Они находились в пяти минутах ходьбы от его дома. Вспомнив, что не погасил там свет, он внутренне усмехнулся. Она тут же это почувствовала, они уже ничего не могли скрывать друг от друга.

— А почему ты смеешься?

Он чуть было не сказал ей, в чем дело, но вовремя удержался, решив, что она непременно захочет подняться к нему.

— Да так просто. Сам не знаю почему.

Она остановилась у края тротуара на какой-то улице, застроенной только трех — и четырехэтажными домами.

— Посмотри… — сказала она.

Она указала на один из этих домов с белым фасадом, где видны были четыре или пять освещенных окон.

— Здесь я жила вместе с Джесси.

Чуть подальше, в полуподвальном помещении, сразу вслед за китайской прачечной, виднелся небольшой итальянский ресторанчик, окна которого были прикрыты занавесками в белую и красную клетку.

— Сюда мы чаще всего приходили с ней ужинать.

Она сосчитала окна и добавила:

— На четвертом этаже, второе и третье окно, если считать справа. Это совсем небольшая квартирка. Там лишь спальня, гостиная и ванная.

Казалось, он только и ожидал, чтобы услышать неприятные, раздражающие его вещи, и действительно, ему стало как-то нехорошо на душе. От этого он рассердился сам на себя и спросил почти грубо:

— Ну а что же вы делали, когда Энрико приходил к твоей подруге?

— Я спала на диване в гостиной.

— Всегда?

— А что ты имеешь в виду?

Он знал: она что-то скрывает. Кэй немного неуверенно произнесла последнюю фразу. Когда она отвечала на его вопросы, заметно было ее смущение.

И он с яростью вспомнил тонкую перегородку, которая отделяла его от Винни и ее Ж. К. С.

— Ты прекрасно понимаешь, о чем я думаю…

— Не будем останавливаться, пойдем…

Они были совсем одни в пустынном квартале. Складывалось впечатление, что больше им нечего сказать друг другу.

— Давай зайдем сюда…

Маленький бар, еще один маленький бар. Но этот-то она должна была хорошо знать, поскольку он находился На ее улице. Ну и пусть! Он сказал «да», и вскоре они об этом пожалели, потому что здесь не было той атмосферы интимности, которую они ощущали в баре, где были Недавно. Зал был слишком просторный, с пожелтевшей краской на стенах, с грязной стойкой и стаканами сомнительной чистоты.