Три краба

– Наверно. Но нам наплевать на цивилизованные страны. В нашей семье это символ мира.

Юри подмигнула Фрэнку.

– Вы мыслите широкими категориями и заглядываете в будущее, на сто лет вперед. Почему же тогда «символ мира»? Скорее уж, предтеча революции!

– К нам это все равно не относится, – сказал Такэси. – У нас в доме все спокойно.

Фрэнк взглянул на Юри.

– Юри, надеюсь, вы не на свидание идете?

– Я бы попросил не внушать моей жене странных мыслей! – усмехнулся Такэси.

– А ты что, иногда волнуешься? – спросил Фрэнк.

– Да как тебе сказать… Пожалуй, порой и настраиваюсь на волнение. Если Юри ни с того ни с сего становится очень уж оживленной. И потом, надо же иногда говорить жене комплименты. Вот сегодня, например, она с таким рвением пекла печенье, словно собиралась отравить всех гостей.

– Фрэнк, неужели у вас нет ни капли сострадания к женщине, с которой так обращается муж?

– Сострадание растет во мне с каждой секундой. Пожалуй, я не прочь вас утешить.

– Давай, Фрэнк, не стесняйся! Только, прошу вас, не исчезайте вдвоем. А то не хватит партнеров для бриджа. Вы как-нибудь в другой раз, ладно?

– Ронда сказала, что минут на десять опоздает, – переменил тему Фрэнк.

– Сколько раз вы виделись на прошлой неделе?

– Один. У Ронды очень развито чувство собственности, при встречах она совершенно не позволяет отвлекаться…

Это Фрэнк сказал специально для Юри. Юри, подцепив большим пальцем ожерелье, поднесла его к краешку губ и взглянула на Такэси.

– Знаешь, Ронда на прошлой неделе ужинала с одним дорожным инженером, который приехал из Чикаго. Пригласила его к себе. Но к сожалению, никто не видел, когда он от нее ушел.

– Да ну?

Фрэнк, глядя на ожерелье Юри, сказал:

– Значит, я дал маху. Мог бы провести вечерок с Сашей или с Кэйко.

– Только не с Кэйко. Скука будет смертная, ее ведь прямо распирает от чувства собственного достоинства. Саша – другое дело. С ней, пожалуй, можно получить удовольствие, – живо отозвался Такэси, поглядывая на Юри.

– Прошу вас, не забывайте, что сегодня среди гостей будут дамы!

Фрэнк усмехнулся.

– Пока нет посторонних, думаю, нам с Такэси можно поболтать. Вы, Юри, не в счет. Вы же супруга хозяина дома.

– Кажется, да.

Раздался звонок. Юри и Такэси вместе пошли открывать.

Это были супруги Йокота. За их спиной стояла Мацуура.

– Проходите, пожалуйста, прошу вас!.. Наконец-то хоть чуточку посвежело… О-о, Йокота-сан, какая изумительная расцветка! Этот материал, кажется, называется «подсолнечник», да? Просто ослепительно!.. А вы, Кэйко-сан, какая сегодня шикарная!

– Такие комплименты надо уступать мужчинам. Ведь женские комплименты не доставляют женщинам никакого удовольствия, – сказал Такэси.

– Юри не то что ты, она тебя ревнует, – засмеялся Фрэнк. – Поэтому она и старается не дать тебе возможности проявить твои джентльменские качества.

– Добрый вечер, господа, – сказал Йокота. – Духота на улице ужасная.

Его жидкие волосы, зачесанные на лоб, растрепались от ветра, и под ними отчетливо просвечивала лысина.

– Ты бы причесался…

Обворожительная госпожа Йокота бросила на него быстрый взгляд. Она относилась к мужу немного пренебрежительно, считая, что он не пара для такой роскошной женщины, но на людях ей, видно, хотелось скрыть его недостатки.

Мацуура подошла к Фрэнку и села рядом с ним. Она никогда не садилась рядом с женщинами.

– Ну как ваша диссертация? – спросил Фрэнк.

– Еще не совсем готова. Я ее сейчас перечитываю. А когда печатаешь сама, все время хочется править.

Госпожа Йокота смотрела на нее с плохо скрытой не-навистью. Она умела ярко и броско одеваться, но увлечь мужчину беседой не могла.

– Я прочитала в журнале вашу статью о Фолкнере… – с улыбкой продолжала Мацуура. – Наша милая хозяйка всегда говорила, что у вас особый дар иронизировать. И правда, стиль статьи очень своеобразный.

Госпожа Йокота вновь сверкнула глазами. Глаза у нее были большие, красивые, и она это, конечно, прекрасно знала. Но знала и другое: ей не стоит слишком часто улыбаться, потому что зубы у нее слегка выступают вперед и тонкие губы не могут скрыть этого недостатка. А у Мацуура губы полные и улыбка получается очень милой. И болтать она любит, правда порой вдруг начинает шепелявить, словно язык не умещается во рту, но мужчинам это почему-то нравится.

Мацуура действительно ни на секунду не умолкала:

– Мистер Стэйн, говорят, ваши лекции об американской литературе тридцатых годов пользуются потрясающим успехом…

Снова раздался звонок, и Такэси с Юри снова вышли в переднюю. Пришли священник Баранов и Саша.

Саша была в черных сетчатых чулках и вечернем китайском халате из черного атласа, расшитом ослепительно яркими пионами.

– Какая вы парадная! – сказал Фрэнк, одергивая свою вельветовую куртку. – У меня такое впечатление, будто вы где-то далеко, на оперной сцене, а я смотрю на вас из ложи.

– Да что вы! Это всего-навсего ночной халат. – Саша глубоко вздохнула, словно действительно собиралась запеть арию.

– Тем более! – Фрэнк беззвучно усмехнулся.

Господин Йокота, откинув назад аккуратно причесанную голову, тихонько кашлянул. Он от природы был очень восприимчив ко всему эротическому.

– Саша, у меня к вам большая просьба. Научите, пожалуйста, Юри правильно петь «тра-ла-ла» из «Кармен». Знаете, та сцена, где Кармен дразнит Хосе. А то Юри, по-моему, на четверть тона фальшивит.

– Такэси, имей в виду, публичное оскорбление жены отражается на сумме отступного при разводе! – торжественно изрекла Юри.

– А если у мужа не было намерения оскорбить? – спросил Йокота. – Хотелось бы знать на всякий случай.

– Неведение во все времена квалифицировалось как один из тяжких грехов, – сказал Фрэнк.

– А если у меня при этом нет намерения разводиться? – спросил Такэси.

– Если у тебя даже и нет такого намерения, то оскорбление может послужить поводом для развода.