Три креста

– Малика, Гитлер тоже любил собак больше, чем людей, – заметил Щегол, глубоко затягиваясь. – Подумай об этом.

– Гитлер наверняка пользовался туалетной бумагой, – бросила Малика. – И что, теперь жопу не вытирать?

Щеглов возразил, что это демагогический трюк низкого пошиба, и предложил Рите дунуть. Та разозлилась.

– Я двадцать раз тебе объясняла, что на меня не действует эта дрянь! Ты чего, тупой? Она не цепляет меня вообще! От слова совсем! Меня от неё тошнит, вот и весь эффект.

– Учёные доказали, что нет людей, которых Марья Хуановна не возносит хотя бы на третий уровень интеллектуального гуманизма, – стоял на своём Щеглов. – Ты просто не так затягивалась.

– Да ты ещё поучи меня затягиваться, придурок! Но я – не Инга, которую ты вчера на скрипке играть учил. Могу натравить собаку!

Тишка, будто сообразив, о чём идёт речь, рявкнул на Щеглова. Всем стало весело. И все поняли, что щенка обижать не стоит, так как он с Ритой спелся.

– Ты ещё не ушла из книжного? – спросил Мишка, когда унылая тишина отчасти восстановилась. Рита ответила, что уволилась.

– Почему? – удивилась Инга, передавая Малике яблоко раздора в виде источника дыма. – Тебе ведь ужасно нравилось там работать, это твоё!

– Вот моё опять стало ихним, – пожала плечами Рита. – Через два месяца этот маленький магазинчик – кстати, один-единственный на район, закроют. Вместо него будет сетевой магазин дешёвых продуктов. Мне грустно их дорабатывать, эти месяцы.

– Чем ты будешь платить за хату? – обеспокоился Мишка. Этот вопрос с его стороны был закономерен – именно он рекомендовал Риту Ирке с улицы Молдагуловой. Они вместе учились в консерватории, где он так и не доучился.

– Деньгами, – дал ответ Веттель, который знал Риту лучше, чем остальные. – Она работала в книжном не ради денег, так что едва ли особенно обеднела, уволившись из него.

– Я знаю, зачем она там работала, получая такую маленькую зарплату, – вступила в должность пресс-секретаря Риты и Малика. – Она там работала для того, чтобы предлагать покупателям свои книги! Их не особенно покупают, так как рекламы нет. У неё крутые, но нераскрученные стихи.

– Спасибо за комплимент, но ты идиотка! – вспылила Рита. – Моих стихов в магазинах нет! Я не издавалась и никогда нигде не публиковалась в печатном виде.

– Значит, идеи никакой не было? – изумилась Инга, качая тонкой голой ногой, закинутой на другую ногу с ногтями другого цвета. – Веттель всё врёт?

Рита вдруг заметила эту разницу в цвете – точнее, даже в оттенке красных ногтей. Поймав её взгляд, Инга раздражённо поджала ноги под стул и злобно скосила свои зелёные глазки на Малику, а та несколько смутилась. Но суть всей этой интриги для Риты так и осталась тайной, поскольку Инга, предотвращая вопрос с её стороны, повторила свой:

– Веттель врёт?

– Нет, на этот раз он не врёт. Идея была. Я впаривала Цветаеву, Блока, Маркеса, Бродского и Есенина.

– Мандельштама, – ткнул палкой в гадюшник Веттель, бросая взгляд на Щеглова, который категорически расходился с Ритой в оценке не только Марьи Хуановны, но и Осипа Эмильевича. Компьютерный музыкант напрягся, даром что накурился даже и не до третьего уровня интеллектуального гуманизма. И неспроста его кулаки начали сжиматься, а щёки – слегка дрожать. Мандельштама Рита резко отвергла.

– Я его не люблю, – призналась она, – как и Гумилёва.

– А стоит ли так гордиться тем, что ты дура? – двинулся на неё в интеллектуальную атаку Щеглов. Рита не успела ответить, так как на кухню припёрся Сенька Блинов по прозвищу Блин. Классический гитарист. Он спросил у Риты, не принесла ли она водяры. Узнав, что не принесла, обругал всех матом, взял у Щеглова курева, позабыв спросить разрешения, и опять ушёл в свою комнату. Там была у него компания – аккордеонист Серёга и гусляр Ромка, оба из Ипполитовки.

Тишка вдруг раскрыл пасть и задышал часто.

– Он хочет пить! – догадалась Инга и встала. Достав из раковины пустую тарелку, она её сполоснула и подала щенку воду в ней.

– Но это моя тарелка! – тоскливым басом проблеял дважды ограбленный музыкальный практик Щеглов, злобными глазами следя, как Тишка лакает. – Это невежливо! Нужно было, по крайней мере, спросить!

– Ты, сука, не умничай, – широко зевая, сказала Рита. – Лучше ответь, как с помощью интернета быстро и точно сделать перевод текста на диктофонной записи?

– Дура! Через Яндекс-транслейтор! – с радостью оторвался от мрачных мыслей Щеглов. – Или через Гугл.

– Сам ты дебил! Язык очень древний. Не знаю даже, какой. Ни Яндекс, ни Гугл его не переведут.

– Включи, я послушаю.

– Лучше вот посмотри русскую транскрипцию.

Вытащив из кармана сложенный вдвое лист со словами, составленными из букв русского алфавита, Рита вручила его Щеглову. Тот развернул. На его лице возникла сосредоточенность.

– Любопытно!

Все поднялись, подошли взглянуть. И молчали долго.

– Это средневременной арамейский, – прервала, наконец, молчание Малика, утерев рукавом хлюпающий нос. Щеглов раздражённо скосил на неё глаза.

– Ты-то почём знаешь?

– Я много раз смотрела «Страсти Христовы»! Он ведь на арамейском, с субтитрами. Это – тот же самый язык.

– Так переведи, – предложил, садясь, Мишка Шильцер. Инга и Веттель также вернулись за стол, без большой надежды глядя на Малику.

– Нет, я не могу, – покраснела та, присаживаясь на корточки, чтобы погладить собаку. – Слов, которые я запомнила, нет на этом листочке. Но в фильме точно были слова, которые на нём есть!

– Да ты просто гонишь, – бросил Щеглов. – Хорошо, допустим, что ты права. Это – арамейский. Но почему именно средневременной арамейский? С чего ты это взяла?

– Наш преподаватель по философии был ещё и филологом. Инга, помнишь его? Он нам много раз говорил, что во времена Иисуса Христа использовался средневременной арамейский.

Вновь воцарилось молчание. Веттель медленно набивал косяк. Розовая Инга с кружащейся головой и ленивый Мишка с твёрдым, как скала, взглядом пытались что-то сказать друг другу глазами, и дело шло у них к пониманию. Тишка вдруг облизал курносый нос Малики. Та громко хихикнула.