Три любви

Он снова положил вилку и, явно встревоженный, подергал себя за всклокоченную бороду.

– Едва ли дело только в «да» или «нет», – неловко произнес он. – Вопрос намного сложнее. Я не склонен поддерживать быстрые изменения.

И снова раздался этот голос благоразумия, принадлежавший Анне.

– Но если вы все-таки будете что-то менять, – деликатно вставила она, – не будет ли правильным отдать Фрэнку агентство в Белфасте? В тот раз, когда он приезжал туда, дела шли хорошо. А служащий, который у вас там работает, не очень-то старается.

Люси резко мотнула головой – право, это уж чересчур! Анна вмешивается, извращает насущную проблему, советует Ленноксу дать Фрэнку это пустяковое повышение – то агентство ненамного лучше его нынешней должности. С ума можно сойти!

И вновь ее охватило сильное желание сказать и сделать что-то вызывающе-оскорбительное. Какое Анне до всего этого дело? Что за беспардонная, раздражающая манера лезть куда не просят! Люси не могла больше сдерживаться. Отвернувшись от Леннокса, она впилась взглядом в эту чужую, другую женщину и дрожащим голосом произнесла:

– Это едва ли тебя касается, Анна! И у меня нет никакого желания ехать в Ирландию.

– Совсем неплохое место, имей в виду, – приветливо сказала Анна. – Много дождей, но от этого все такое зеленое. Ей-богу, тебе нужно увидеть клевер! [10]

Ну просто дьявольская непосредственность!

– Это нам не подойдет, – откликнулась Люси, учащенно дыша. Ее подгоняло желание достойно ответить на выпад. – Хотя тебе там, возможно, нравится. Без сомнения, у тебя находились там развлечения. И конечно, такой привязанности есть объяснение?

10

Клевер, трилистник – символ Ирландии.

– Может быть, – задумчиво сказала Анна.

– Какая-то личная причина, должно быть?

– Кто знает! – не моргнув глазом ответила Анна.

Последовала напряженная пауза, во время которой Леннокс поднял глаза к потолку, а Мур с мрачным видом уставился в камин. Гармония вечера, казалось, внезапно была нарушена.

– Понимаете, – заговорил Леннокс, который успел привести себя в боевую готовность, – у меня есть свои приемы работы. Если изучаешь всех, не узнаешь никого. Получается полная неразбериха.

Наступило долгое молчание. Люси чувствовала, как болезненно колотится сердце.

Полная неразбериха! А он уже готов был уступить. Она это знала. И теперь из-за несносной Анны он сразу перестал сочувствовать ей, Люси, и может еще много месяцев оставаться нетерпимым и не соглашаться на ее предложение. Это выводило ее из себя. Великолепный замысел уничтожен, сокрушен. И виновата в этом Анна!

– Принеси мне еще кофе, – капризно сказал Мур. – Меня мучает жажда.

Люси замялась, потом скованно протянула руку за его чашкой. Ее задела резкость, скрытая обида в словах мужа. Как будто, право, виновата она! Опять наступила напряженная пауза, и лицо Люси тоже было напряженным, залитым краской оскорбленной любви.

– Сегодня Дейв прокатил меня на «Орле», – отважился наконец сказать Питер.

Он не имел ни малейшего представления о царившем вокруг смятении, и никто не обратил внимания на его слова.

– Зачем Нетта положила в пирог столько сахара? – скривился Мур. – Это просто отрава какая-то.

– Я сама испекла его, – холодно процедила Люси, но голос ее дрожал.

– Для меня в самый раз, – быстро проговорил Леннокс. – Очень вкусно.

Мур смущенно заерзал. Он привык, что обычно пироги пекла Нетта. Анна ничего не сказала, она надкусила печенье с таким видом, будто что-то сильно ее развеселило. Последовала долгая пауза.

Леннокс громко откашлялся.

– Я, во всяком случае, попросил бы еще, – передавая свою тарелку, миролюбиво произнес он. – Выпечка прекрасная.

Он съел добавку и закончил ужин с видом человека, который, вопреки обстоятельствам, наслаждается едой. Наблюдая за ним, Люси чувствовала его симпатию, с горечью думая о том, что она могла бы сделать, если бы не досадное вмешательство Анны. Мысль об этом нервировала Люси – она крошила пальцами нетронутое пирожное, лежащее у нее на тарелке. Они долго сидели в молчании, наконец Леннокс пошевелился.

– Мне пора, – сказал он, смахивая крошки с жилета. – Я рано пришел, поскольку знал, что должен рано уйти.

Люси не уговаривала его остаться, но, когда они поднялись, ей стало ясно, насколько фальшива эта отговорка.

– Я провожу вас, – заявил Мур, – до ваших ворот.

– Я тоже могла бы прогуляться, – задумчиво поддержала его Анна. – Вечер такой чудесный.

Люси снова ощутила, как к лицу приливает кровь, почувствовала на себе взгляд Леннокса. Ею вновь овладел приступ ярости. Она не могла пойти с ними – у Нетты был выходной, и Люси должна была уложить Питера спать. Смущенная и раздосадованная, она проводила Леннокса в прихожую.

– Доброй ночи, и благодарю вас. – Он, как всегда, тепло пожал ей руку.

Она стояла у входной двери под свежим дуновением вечернего воздуха, глядя, как они идут по дорожке. Потом с губ ее слетел невольный вздох – грудь словно разрывалась. Повернувшись, Люси пошла в дом.

Так вот чем завершились ее усилия. Ничем! А Фрэнк! Она поморщилась, с горечью чувствуя несправедливость его отношения. Чтобы он так разговаривал с ней – с ней, больше всех остальных озабоченной его продвижением по службе и уже нашедшей верное решение! И Анна – всегда Анна, – которая бесцеремонно во все вмешивается, доставляет столько неприятностей! Сегодня она нарочно все делала назло, Люси сразу заподозрила это. Действительно, все из-за нее! В пустой комнате Люси устало прислонилась лбом к холодному мрамору каминной полки, мысленно представляя себе фигуру другой женщины. Как же она, Люси, ее ненавидит! Ее невозмутимость, спокойствие, загадочный взгляд, обращенный к Фрэнку. Плавность ее речи, как и плавность движений, поначалу казавшиеся естественными, теперь представлялись противными и неискренними. Вид Анны и даже воспоминание о ней моментально вызывали у Люси дрожь отвращения.

Взяв себя в руки, она проводила Питера наверх, убрала со стола и вернулась в столовую. Она понимала, что не должна думать об Анне, но не могла отделаться от этого навязчивого образа. Мысли, забродившие на дрожжах гнева и подозрительности, будоражили Люси и отчаянно крутились вокруг унижения – ибо ее явно унизили. Эта неудача, неожиданный срыв ее блестящего плана пробудили в ней горькое чувство потери, с удвоенной силой воскресили в душе все прежние смутные предчувствия.

Как посмела другая женщина столь вероломно, столь возмутительно вмешаться в жизнь Фрэнка? Анна не имеет права планировать его будущее! Наверняка всему этому есть объяснение, и Люси должна отыскать его и рассмотреть со всех сторон. Она горячо желала ухватиться за какое-то реальное разрешение этого досадного недоразумения, суть которого трудно было уловить.

И Люси принялась прокручивать события назад, воссоздавая в уме ситуации, которые могли бы открыть ей глаза на подоплеку поступков Анны – взгляд здесь, слово там, – сводя воедино все свои сомнения, тщетно пытаясь сформулировать суть своих опасений. Поскольку она считала свою позицию безупречной, это неизбежно предполагало неправильную позицию Анны. И раз свое поведение казалось Люси безукоризненным, она, естественно, считала мотивы Анны противоположными собственным. Кроме того, разве не звучало постоянно в ее ушах проклятое эхо прошлого? И Люси невольно начинала думать о том несчастливом эпизоде в жизни Анны, воображать себе его обстоятельства, даже пыталась представить себе безвестного умершего ребенка, чьей матерью была Анна. Непостижимым образом Люси чувствовала, что тайна рождения этого ребенка неуловимо связана с ее личным затруднением. Или по меньшей мере она сама мысленно связала эти две вещи в единое целое, исходя из подсознательной ассоциации мыслей, из общепринятых соображений в отношении чего-то неясного. Если бы она знала больше о том случае, может быть, тогда у нее появился бы ключ к поведению Анны – ключ к самой Анне? И, поняв Анну, не постигнет ли она тогда ее отношение к Фрэнку? Анна и Фрэнк – теперь Люси постоянно сводила свои умозаключения к этому неизбежному тупику. Эти два имени, соединенные вместе, дразнили ее недоказуемостью своего союза.