Три месяца, две недели и один день

— Нет, я тебе не лгала. Я, правда, сделала аборт. А ты ищешь во мне то, чего нет. Но их было двое, и один из них каким-то образом выжил.

— Что?

— Ты сам один из двойни, Дерек. И, полагаю, где-то в районе второго февраля ты станешь папой. Есть ещё почти пять месяцев, чтобы подготовиться. Мои тебе поздравления, милый. Надеюсь, эта новость скрасит твою грусть после проигрыша, ведь здесь тебе никто не помешал добраться до корзины, и твой мяч попал точно в цель.

Глава пятая

— Ты не был обязан готовить.

— Нет, был. Ты моя гостья, так что просто ешь, ладно? — я накладываю ей ещё блинов и добавляю кипятка в чашку и только после всех этих нехитрых манипуляций возвращаюсь на своё место за столом и сам приступаю к еде. Конечно, было бы проще не стоять у плиты, не сводя взгляда со сковородки, а сходить позавтракать в ближайшее кафе или дойти до кондитерской за свежеиспечёнными круассанами или бейглами, как мне уже случалось поступать неоднократно на этой неделе, но мне захотелось… Не знаю, позаботиться о другом человеке что ли. Я от этого уже отвык, а тут такая возможность. Грех ею пренебрегать и не пользоваться.

— А ты милый. И заботливый. Таких ведь ни с того ни с сего не бросают.

— Осторожнее с выражением своих мыслей. Говорить первое, что приходит в голову, не всегда лучшая политика. Так можно наступить на зыбучие пески и угодить в серьёзные неприятности, — понимая, на что она намекает и к чему ведёт, я мог бы велеть ей заткнуться и не лезть не в своё дело или и вовсе выпроводить из собственного дома быстрее, чем она успела бы пикнуть, и выкинуть её вещи из окна второго этажа, но прозвучавшего комментария недостаточно, чтобы уронить моё настроение ниже уровня плинтуса, ведь и без мнения со стороны оно почти всегда находится на соответствующей отметке, так что всё нормально. До тех пор, пока мне успешно удаётся избегать встреч с той, о ком мы фактически говорим, пусть это и порядком изматывает, я буду в целости и сохранности.

— И мне нужно бояться?

— Нет. Просто ты ничего не знаешь и не имеешь ни малейшего понятия о том, как сильно заблуждаешься, — ясное дело, она уверена, что бросили тут меня, ведь женщина, подающая заявление на расторжение брака, это уже обыденность, но мы с… в общем, я не клише.

— То есть это ты выступил инициатором?

— По-моему, это не запрещено. Не всё же вам нас бросать, и вообще… — неожиданно откровенный, я собираюсь сказать, что поступил бы точно также снова, но отчётливый стук в дверь перебивает меня, и я умолкаю на полуслове, наивно надеющийся, что, быть может, Брук его не услышала, но мизерный шанс на это испаряется, словно рассеивающийся в воздухе дым, когда звук повторяется, а я по-прежнему не тороплюсь вставать с насиженного стула, покидать кухню и идти открывать. Интересно, можем ли мы просто посидеть в тишине и изобразить, что внутри дома никого нет? Моя машина в гараже, ведь сегодня ввиду переноса тренировки на завтра мне никуда не нужно ехать, так же, как и Брук, так что снаружи ничто не способно меня выдать, и чисто теоретически…

— Ты кого-то ждёшь?

— Абсолютно никого, — но, конечно, это не гарантия того, что ко мне никто не заявится и не придёт, особенно учитывая огромное количество пропущенных звонков и проигнорированных сообщений, всех от одного и того же абонента, а вообще это может быть то ещё зрелище, запоминающееся, стоящее и любопытное. Если попросить Брук пойти посмотреть, кто там. Точно, так и надо поступить. — Но я буду благодарен, если ты откроешь.

— Ладно. В отличие от некоторых, мне не тяжело.

— Ну, если что, зови, — я почти не сомневаюсь, что так и будет, и после всего лишь двух-трёх приглушённых расстоянием и потому неразличимых реплик до меня, и правда, доносится собственное имя, и, призвав к себе на выручку всю свою смелость и отвагу и нацепив броню, я выхожу в коридор и совсем не удивляюсь присутствию наименее желательного человека по ту сторону порога. Уверенности во мне почти с избытком. Спасибо и на том, что граница всё-таки была соблюдена. — Оливия.

— Ты меня избегаешь, — это утверждение, а не вопрос, и я склонен с ним согласиться, но сначала будет не лишним не доставлять неудобств и не заставлять Брук чувствовать себя неуютно. По кое-кому видно, что он способен воспринимать посторонних, как пустое место, и легко вести беседы в их присутствии, но она не заслуживает быть под ударом.

— Ты не подождёшь меня наверху? Всего пару минут, ладно? Потом подумаем, куда сегодня можно сходить.

— Конечно. Я буду в спальне, — осознанно или нет, но Брук подыгрывает мне, и лишь когда она скрывается на втором этаже, я вынужденно и без особого желания, чувствуя себя словно в западне, возвращаю свой взор к бывшей жене.

— Ну и что с того? Какие-то претензии? Как по мне, так для бывших супругов совершенно нормально избегать друг друга. Или, по крайней мере, для одного из них.

— Послушай, я знаю, наша ситуация, мягко говоря, странная, но я ведь дала тебе все документы медицинского характера, — говорит Оливия и, сделав шаг вперёд, чуть ли не касается меня или моей руки, что подозрительно намекает на её желание, чтобы я дотронулся до живота, в котором развивается предположительно мой ребёнок, но в мои планы не входит физически контактировать с этой женщиной и уж тем более доверять ей. Она могла сто раз залететь на стороне уже после нашего развода, а теперь решить убить одним выстрелом двух зайцев, и выдав чужого отпрыска за моего, и вернув меня, но чёрта с два ей удастся воплотить хоть что-то из этого в жизнь, и кто знает, какие ещё мотивы движут ею.

— Это не наша ситуация, а исключительно твоя, и ты сошла с ума, если считаешь, что по-прежнему можешь вторгаться в моё личное пространство, и ждёшь, что я снова к тебе прикоснусь, — я отстраняю её руки, ладони и пальцы, но даже от этого мимолётного движения всё моё тело передёргивает и бросает в нелепую дрожь, и вопрос, когда же она перестанет так на меня влиять, напрашивается сам собой. Ну почему нельзя усвоить, что мне нужно много времени, и предоставить его мне в том количестве, в каком я в нём нуждаюсь? Неужели обязательно и дальше хранить верность собственной бесцеремонности и мерзкой эгоистичности?

— Но ты прикасался. На прошлой неделе, — можно подумать, я забыл и нуждаюсь в напоминаниях, и не прокручивал тот момент в своей голове снова и снова в общей сложности порядка тысячи раз. Не вспоминал губы, прикосновения, слияние кожа к коже и противоречивые эмоции, охватившие меня после. Ошибка? Да, безусловно, всё произошедшее было ошибкой, но той, которую где-то глубоко в душе ты не против повторить и которую не в состоянии изгнать из собственных мыслей. Но надо постараться это сделать и начать почаще говорить себе, что это было просто запоздалое, никчёмное и постыдное прощание. Впоследствии полученные новости должны мне здорово в этом помочь. Благодаря им я снова могу переключиться на злость и гнев и подавить в себе те эмоции, что уже испытывал, но которые быстро оставили меня ни с чем, когда я представлял, каким буду отцом, а Оливия в то же самое время взращивала в себе совершенно иные намерения. Тогда ещё бы чуть-чуть, и я рассказал бы всем, настолько мне было трудно молчать. Теперь же желания делиться с остальным миром что-то не наблюдается.

— Я жалею об этом.

— Потому что теперь спишь с ней? В нашей кровати и комнате?

— Да, вот только это всё моё. Там не осталось ничего твоего, — не моргнув глазом, заявляю я, но на самом деле я словно монах, даже без монастыря. И что только со мной не так? Видит Бог, я бы хотел, с той же Брук или с кем-нибудь ещё, но вот я смотрю на неё, и ничего… Будто вся мужская сила ушла. Однако я рад тому, как ложь легко и мгновенно соскользнула с губ. Это обстоятельство сработает в мою пользу. Уже сейчас оно заставляет глаза Оливии хаотично перемещаться, будто она в полнейшем раздрае и не знает, на чём остановить свой взгляд и как вообще это сделать, и глубоко внутри я испытываю удовлетворение, что нашёл подход и смог её зацепить. Она будет обильно плакать. Теперь это, очевидно, лишь вопрос времени. Пусть не при мне, пусть наедине с самой собой и в гордом одиночестве, но хоть так.