Три метра над небом. Я тебя хочу
Шрифт:
Немного позже. На заре.
– Нет, этого не может быть! – Эрнесто вне себя бежит к своей синей машине. – Мне выбили стекло!
– Слушай, – говорит Мадда, садясь в машину, – да она вся разбита!
– Да ты не поняла, у меня украли чудный подарок, который я купил для тебя! Ты не представляешь, сколько я отдал за него! Это та куртка, розовая, которая так тебе нравилась!
– Так ты отстегнул тысячу евро за подарок для меня?! И чего же ты хотел взамен? А? Ай, хитрец! Отвези-ка меня домой, я устала, спать хочу!
– Клянусь, Мадда, я тебе ее купил!
– Ну ладно, ладно. Слушай, я хочу домой, мне завтра рано уезжать.
– Куда?
– Во
– И зачем ты туда едешь?
– Ну, по работе, развлечься, да мало ли еще зачем. А почему ты меня допрашиваешь? Слушай, не надо меня утомлять… ты вечно меня душишь, оставь меня в покое!
И Мадда выскакивает на ходу, останавливает первую попавшуюся машину. И это машина Менджони. Тем лучше, она уедет с ним.
Эрнесто едет следом, крича:
– Куда ты? Подожди!
Мадда улыбается про себя. Чего ждать-то? Розовая курточка уже у нее дома. И не надо ее дожидаться. Какой чудный вечер! Сказочный! Здорово я влепила младшей Джервази! Просто класс! Мадда еще не знает, какому кошмару она положила начало.
Сквозь полудрему слышу, как Паоло хозяйничает на кухне. Мой брат. Он старается не шуметь, моя посуду; я представляю себе, как он ставит тарелки на стол и закрывает ящики. Мой брат – как женщина. Он так же внимателен, как моя мама. Мама. Я не видел ее два года; интересно, какие у нее сейчас волосы? В тот последний год она часто меняла их цвет. Она следовала моде, прислушивалась к советам подруг, смотрела фотографии в журналах. Никогда не понимал, почему женщины так зациклены на волосах. Я вспоминаю фильм с Лино Вентурой и Франсуазой Фабиан «Женщина и каналья» 1970 года. Он попадает в тюрьму. Она едет к нему. Затемнение. Слышны только их голоса.
– Что такое? Почему ты так смотришь на меня?
– У тебя новая прическа.
– Я тебе не нравлюсь?
– Не в этом дело. Когда женщина меняет прическу, это значит, что скоро она поменяет и мужчину.
Я улыбаюсь. Моя мать много раз видела этот фильм. Возможно, она восприняла эти слова всерьез. Одно точно: каждый раз, когда я ее вижу, у нее новая прическа. Паоло подходит к двери, тихонько, стараясь не скрипеть, открывает ее:
– Стефано, будешь завтракать?
Поворачиваюсь к нему:
– Что-нибудь вкусное приготовил?
Он немного смущен:
– Думаю, да.
– Ну ладно, тогда иду.
Он никогда не понимает, когда я шучу. Не то что мама. Влезаю в худи и остаюсь в трусах.
– Ужас, как ты похудел.
– Не начинай… Ты уже это говорил.
– Мне тоже надо было бы съездить на годик в Америку, – он захватывает двумя пальцами складку на животе. – Смотри.
– Власть и богатство откладывают жирок.
– Ну, тогда я должен был быть худышкой. – Он пытается свести все к шутке. В этом он тоже не похож на маму, потому что ему это не удается. – О чем думаешь?
– Что ты классно накрываешь на стол.
Довольный, он усаживается рядом.
– Да, я люблю это…
Он передает мне чашку с кофе. Я беру и добавляю туда немного холодного молока, даже не попробовав; вонзаю зубы в большой шоколадный бисквит.
– Вкусно.
– Это с горьким шоколадом. Я взял их для тебя. Я их не люблю. Мама всегда тебе их брала, когда мы все жили вместе.
Я молча пью кофе с молоком. Паоло смотрит на меня. Кажется, он хотел что-то добавить. Но передумал и начал готовить себе капуччино.
– Вчера вечером тебе звонила эта девушка, Ева Симони, она дозвонилась тебе на сотовый?
Ева. Оказывается,
она Симони. Мой брат знает даже ее фамилию.– Да, дозвонилась.
– Ты виделся с ней?
– К чему все эти вопросы?
– Просто интересно, у нее красивый голос.
– И все остальное не хуже, – я выпиваю кофе. – Пока, Па, увидимся.
– Везет тебе.
– В смысле?
Паоло поднимается из-за стола и убирает посуду.
– Ну, что ты можешь так жить: делать все, что хочешь, развлекаться. Сначала ты уехал, теперь в таком подвешенном состоянии, ничего определенного.
– Да, мне везет.
Я ухожу. Я мог бы много чего ему сказать. Я мог бы вежливо объяснить ему, что то, что он сказал, – это немыслимая, ужасная, позорная тупость. Что свободы ищет лишь тот, кто чувствует себя в плену. Но я устал. Сейчас не хочу ничего говорить, просто не могу. Я вхожу в комнату, смотрю на часы на тумбочке, и тут только до меня доходит.
– Блин, ты меня разбудил, а еще только девять часов?
– Да, мне скоро на работу.
– Но мне-то никуда не надо!
– Я знаю, но поскольку тебе надо ехать к папе… – он растерянно смотрит на меня. – Я разве тебе не говорил?
– Ничего ты мне не говорил.
Он все еще неуверенно, с сомнением смотрит на меня: говорил или не говорил? Он или вправду уверен, что говорил, или мой брат великий актер.
– В общем, он ждет тебя к десяти. Хорошо, что я разбудил тебя, правда?
– Неправда. Спасибо, Паоло.
– Да не за что.
Ни малейшего чувства юмора. Он продолжает убирать чашки и кофейник в мойку: все аккуратно составляет в правую раковину, строго в правую.
Потом возвращается к разговору.
– А что ты не спросишь, почему папа хочет увидеться именно в десять? Тебе не интересно?
– Ну, если он хочет меня видеть, думаю, он сам мне скажет.
– Ну да, все правильно.
Видно, что он немного обиделся.
– Ну ладно, скажи мне, почему он хочет меня видеть?
Паоло заканчивает мыть посуду и поворачивается ко мне, вытирая руки полотенцем. У него радостное лицо.
– Вообще-то я не должен тебе говорить, это сюрприз, – он замечает, что я завожусь. – Но я все же скажу, мне так хочется! Думаю, он нашел тебе работу! Ты доволен?
– Ужасно.
Во всяком случае, чувствую себя лучше. Мне удается сохранить самообладание даже при таком известии.
– Ну, и что скажешь?
– Что, если мы не прекратим болтать, я опоздаю.
Иду собираться.
– Ты счастлив? – очень сложный вопрос.
«Чтобы быть счастливым, – говорит Карен Бликсен [10] , – нужна смелость». Ты счастлив?.. Только мой брат мог задать такой вопрос.
Без одной минуты десять. Над кнопкой звонка – моя фамилия. Но это дом моего отца. Фамилия написана ручкой, небрежно, без всякой фантазии, без чувств. В Америке так бы не написали. Но это неважно. Мы в Риме, на маленькой площади у корсо Триесте, недалеко от магазина, где продается контрафактная одежда. Она громоздится на витрине с ценниками в 29,90 евро. Как будто эти олухи не понимают, что за тридцать евро можно купить только отстой. Коммерсантские душонки, хитрые, на лице – вечная улыбочка. Звоню в домофон.
10
Датская писательница (1885–1962). Автор религиозных притч о творческом и счастливом уделе человека, чем бы он ни занимался в обыденной жизни.