Три минуты до судного дня

– С Рамси будем снова встречаться? – спросил Корнер.

– Конечно, но придется подождать денек, пока мы все не согласуем, – ответил я. – Надо заручиться поддержкой со стороны военных, немцев и шведов. Если братья Керцик смогут рассказать еще кое-что, мы сумеем ближе подобраться к Рамси. Знание – сила. Мы не можем вечно ходить вокруг да около. Мне нужно узнать больше. Мне нужно изучить все дело – от начала и до конца.

– Не забывай, – напомнила мне Линн, – завтра суббота. До понедельника никто ничего не сделает.

Может, и так, но я понимал, что покоя до понедельника мне тоже не видать. Плакали мои планы на длинные, сонные выходные и долгожданное воссоединение с семьей. Не стоило и сомневаться, что оба дня я буду погружен в лихорадочные размышления.

У вас бывали моменты, когда вы обожали свою работу? Когда вы просыпались окрыленным и окрыленным ложились спать? Когда вам казалось, что вы работаете не напрасно, что ваша жизнь и ваш труд имеют истинный смысл? Не то чтобы работа была легкой – вовсе нет, – но перед вами открывались новые горизонты. В жизни была цель. Был вектор. В конце тоннеля маячил огонек.

Именно так началась для меня следующая неделя – я достиг нирваны трудоголика. Мы с Линн набросали десятки зацепок. Мы разработали стратегию, наметили график. Мы оба перечитали заполненные формы FD-302. У каждого из нас появился длиннющий список вопросов, которые необходимо было прояснить, и множество схем с возможными вариантами ответов и дальнейших шагов.

Мы снова встретились с Родом – и снова пришли по его приглашению. За те несколько дней, что мы не появлялись, он, похоже, успел по нам соскучиться, но мы не говорили ни о чем серьезном, просто болтали о пустяках, пока проверялись наши зацепки.

А затем, уже в разгар работы, начались пробуксовки. Я хотел назначить встречу с представителями ВРО, чтобы обменяться информацией и определить все белые пятна, но мне прямым текстом приказали не высовываться и знать свое место.

Я напомнил всем инстанциям, что у нас происходит. Род Рамси косвенным образом сотрудничает со следствием, но нам нужно больше знать о деле, чтобы задавать ему верные вопросы. Однако мне велели притормозить.

Затем я совершил ужасную ошибку и спросил о месте преступления. «Какое еще место преступления?» – спросили меня. Я ответил: «То самое, откуда украли документы». Но оказалось, что ВРО не проводило осмотр места. Тут я понял, что все не так плохо, как мне казалось, – все гораздо хуже.

Тридцать первого августа 1988 года мне позвонила мама Рода Рамси и спросила, не провинился ли в чем-то ее сын. Меня тронул этот звонок, и мы говорили довольно долго. Я заверил ее, что виноват только Конрад, а ее сын Род помогает мне и немцам в расследовании. Знакомый адвокат сказал ей, что Роду лучше ни с кем не говорить. Так бы и следовало поступить, ответил я, если бы Род был главным подозреваемым. Но дело ведется против Конрада, а не против него. Она поблагодарила меня за поддержку, и я с тяжелым сердцем повесил трубку. Кем надо быть, чтобы солгать испуганной матери? Прокрутив в голове наш разговор, я пришел к выводу, что порой ложь бывает оправдана. И все же мне претило водить маму Рода за нос. Может, виной было мое католическое воспитание – я подозревал, что монахини не одобрили бы моего притворства.

На следующий день, 1 сентября, приписанный к делу агент Вашингтонского регионального отделения Билл Брэй связался со мной и попросил перестать общаться с Рамси.

– Перестать? – удивился я. – Я только начал расследование. Это полный бред.

Через несколько минут мне позвонили с той же просьбой из штаб-квартиры. Я ответил точно так же: мы начали расследование в соответствии с рекомендациями ФБР и Министерства юстиции и собираемся вести его со всей тщательностью.

Около двух часов дня я получил телетайп от большого начальника из штаб-квартиры: период дознания завершен. Всего через девять дней после первого допроса Рода Рамси, когда мы не без труда нашли с ним общий язык, нам приказали больше не говорить с Рамси ни при каких обстоятельствах.

Конец ознакомительного фрагмента.