Три мудреца в одном тазу

— Матильда Афанасьевна, а вы, может, сдох… помолчите немножечко?! — возмутился Колобков. — Такая су… уважаемая пожилая женщина, что вы на меня так взъелись?! Я что, вашу кону… квартиру украл? Плывете на моей яхте, и так со мной разговариваете!

— А вас, Петр Иваныч, будь моя воля, давно бы отправили в вытрезвитель! На принудительное лечение! Навечно! — уперла руки в бока теща. — Ничего, ничего, вот выберут Зюганова, он вам ужо покажет, как с немцами пиво жрать и пельмени распивать!

— Мама! — прикрикнула на бабку мадам Колобкова. — Ну что ты опять на Петю лаешься? Нет, правда, у тебя уже самой с психикой что-то!

— Родная дочь… — горестно закатила глаза Матильда Афанасьевна. — Э-эх…

— Ты, Гюнтер, на нее не обижайся, — заговорщицки зашептал Колобков, хитро поглядывая на тещу, ушедшую отчитывать дочь. — Ей коммунисты в башку пружину стальную вставили, вот и дурит.

— Да, коммунист быть плохой режим, — согласился Грюнлау. — После того, как есть умирать ваш Сталин, коммунист стать совсем плохой, никуда не годный.

— Да уж, лучше Сталина у нас царя не было… — вздохнул Колобков. — Умный мужик был, лучше всех свое дело знал… Гюнтер, а ты чего не ешь-то? Серега, ты тоже наворачивай! А то мне первому как-то боязно — мало ли чего Матильда туда насовала…

Сергей усмехнулся уголком рта. Порой он не мог понять, прикалывается шеф, или говорит всерьез. Но пельмень взял. А Грюнлау — сразу четыре.

— Во, дело другое, — тоже зачавкал Колобков. — Все за мой счет, пользуйтесь!

— Я все же настаивать внести своя часть, — потянулся за портмоне Грюнлау. Педантичный и честный немец не любил русского слова «халява», и предпочитал всегда оплачивать получаемые услуги. — Я настаивать, чтобы расход на этот круиз быть разделен поровну.

— Ни-ни-ни! — замахал руками Петр Иванович. — Ты что, Гюнтер, какие счеты? Русский и немец — братья навек, имя одно на двоих — человек! Мы же вместе воевали! Мы с вами, а вы с нами!

— О да, совместный война есть объединять народы, — согласился Грюнлау, пряча портмоне обратно.

— Солнышко мое, ну почисть мне рыбку! — заныл Колобков, отчаявшись разорвать воблу самостоятельно.

— Сколько раз я тебя просила не называть меня солнышком? — сухо уточнила жена, сдвигая солнечные очки на переносицу. — Я не желтая, не горячая и не круглая.

— Рыбка? — предложил вариант Колобков.

— Я не мокрая, не холодная и без плавников.

— Птичка?

— Перьев нет, летать не умею, птенцов не высиживаю.

— Зайка?

— Уши у меня не длинные, морковь не люблю, в норе не живу.

— Пупсик?

— А это вообще маразм какой-то! — решительно отказалась Зинаида Михайловна. — Петя, такие выражения унижают достоинство женщины!

— И ничего не унижают, — не согласился Петр Иванович. — Зинульчик, это ж я любя!

— Петя, Арлин Дэниэлс совершенно однозначно доказывает…

— Тьфу, начиталась всякой белиберды! — возмутился Колобков. — Они там в Штатах все сумасшедшие!

— А ты сам почитай! — протянула ему книгу в яркой обложке жена. — Вот, на, возьми! Тут доказывается, что мужчина и женщина должны быть равными! Понимаешь? Когда мужчина целует женщине руку, этим он ее унижает — дает понять, что она всего лишь женщина!

— Я не есть согласен, фрау Зинаида, — нерешительно вмешался Грюнлау. — Мне кажется, это есть совершенно наоборот.

— Да? А почему же тогда женщины мужчинам руки не целуют?

— А почему женщины не бреются? — хмыкнул Колобков. — Зинульчик, ну откуда ты этого набралась?

— Оттуда. Вот, возьми, сам почитай, поймешь.

— Да не читаю я по-английски! — предпринял слабую попытку сопротивления Петр Иванович. — Я к языкам неспособный!

— А плохо! Вот смотри — ты знал, что кардиологи лечат мужчин и женщин по-разному?

— О, разумеется! — оживился Грюнлау. Ему как раз два месяца назад сделали операцию на сердце. — Герр Бутенхофер рассказывать мне, как там все есть устроен! Корональный давлений…

— Он говорил, что мужчинам и женщинам эти операции делают по-разному? — недоверчиво спросила Колобкова.

— О да, говорить. У женщин несколько другой сердцебиений из-за месячный и другой отличий. А что, это есть плохо, фрау Зинаида?

— Но это же сексизм! — возмутилась та. — Почему не делать женщине такую же операцию, как мужчине?! Вот Арлин Дэниэлс тут насчет этого пишет…

— Фрау Зинаида, женщин можно сделать такой же операций, как мужчин, — поспешил перебить ее Грюнлау. — Только женщин от этого умрет.

Зинаида Михайловна Колобкова открыла рот… и так и замерла. Похоже, насчет этого в книге американского классика феминизма ничего не говорилось. Она прищурилась в сторону герра Грюнлау — заподозрила, что он это выдумал, чтобы у нее не нашлось контраргументов. Но, поскольку совершенно не разбиралась в кардиологии, решила отложить спор, пока не доберется до медицинской энциклопедии и не перепроверит все лично.

Жена Петра Ивановича всегда старалась читать «полезные книги». Как только появлялась очередная макулатура, учащая чему-нибудь этакому, она начинала ее штудировать, свято веря, что раз напечатано, значит правда. Правильное питание, астрология, эзотерика, философские учения всех сортов, НЛО, загадки Атлантиды, Гипербореи и Шамбалы, макраме, «гениальные» исследования «академика» Фоменко — все это в свое время прочитывалось и благополучно забывалось. Последние несколько дней Зинаида Михайловна носилась с феминизмом и проповедовала дурацкие идеи, почерпнутые из книжек чокнутых американских теток. В частности — Арлин Дэниэлс, самой чокнутой из всех.

Петр Иванович относился к чудачествам жены снисходительно. Его это никак не затрагивало (кроме того случая, когда любящая женушка пыталась лечить мужа втыканием иголок в пятки), денег на эти книжки уходило немного, так что он и не беспокоился. В конце концов, было бы гораздо хуже, если бы супруга избрала в качестве хобби, допустим, коллекционирование мехов. Или ювелирных изделий — хрен редьки не слаще.

— Рыба! — шваркнул по соседнему столику Петрович. — Все, робяты, ваши не пляшут!

Гена с Валерой понурились, подставляя лбы для щелбанов. Пожилой механик с удовольствием пробил каждому по пять фофанов и начал перемешивать костяшки по новой. Телохранители внимательно уставились на его руки, не забывая время от времени зыркать в сторону шефа — как там он, не требуется ли помощь?

Невысокий, но очень крепкий и кряжистый Петрович на фоне этих двух шкафов совершенно исчезал из видимости. Гена и Валера (их отчеств и фамилий не помнил даже сам Колобков) отличались телосложением, которого хватило бы на четверых. А вот мозгов — только на одного. Два здоровяка свое дело знали туго, но во всем, что не касалось охраны шефа и сворачиванию челюстей тем, на кого тот укажет, были полными профанами. Постоянно ходили в черном и носили темные очки, из-за чего иногда по ночам врезались в стены. Огнестрельного оружия у них при себе не было (на время плавания Колобков конфисковал у них пистолеты и запер в личном сейфе), но они вполне обходились и кулаками. Гена в молодости был боксером-тяжеловесом, Валера имел черный пояс по дзюдо. Имея за спиной этих двоих, Петр Иванович чувствовал себя в безопасности даже в африканских джунглях.