Три начала

Самостоятельное обсуждение и уточнение игрового задания повышает ответственность каждого спортсмена, формирует навык к анализу – тем самым хоккеист проходит первые классы подготовки к работе в должности тренера.

На матч мы выезжаем за два с половиной часа или немного позже, если играем на Ленинградском проспекте, в ЦСКА, а не в Лужниках.

По дороге в Москву, по пути на стадион стараемся говорить о чем угодно, только не о хоккее, однако мысленно мы уже в Лужниках, на льду, «всматриваемся» в лица спартаковцев, вспоминаем их игру, их излюбленные манеры, приемы ведения атаки, построение обороны.

Так все было и в тот день, в мае 1969 года, когда мы ехали на матч, ставший волей турнирной таблицы финальным в розыгрыше первенства страны: в случае победы хоккеисты ЦСКА получали золотые медали, в случае поражения чемпионами страны становились спартаковцы.

Я помню наш поединок прекрасно.

Да и читатель, я убежден, не забыл тот драматический матч. Его помнят болельщики, переполнившие Дворец спорта в Лужниках. Его помнят и миллионы телеболельщиков.

Я вспоминаю матч ЦСКА – «Спартак», прерванный на тридцать минут.

Хоккеисты ЦСКА до сих пор считают, что золотые медали увели у нас буквально из-под носа.

Мы проигрывали к середине третьего периода 1:2, нам нужна была победа, и за одну секунду до последней смены ворот, на исходе десятой минуты, мы забросили долгожданную ответную шайбу.

То был красивый гол.

И вдруг выяснилось, что не следует верить своим глазам – хотя табло свидетельствовало, что до смены ворот осталась одна секунда, судья из-за борта сказал, что часы якобы испорчены, он берет время по контрольному секундомеру и что время первой половины третьего периода матча истекло, и он будто бы дал свисток.

Впоследствии обнаружились люди, которые этот свисток слышали. Я его не слышал. И, видимо, не мог слышать – в этом нахожу единственное утешение.

Гол не засчитали.

Вскипели яростные споры. Нам было до слез обидно. Это была явная несправедливость.

Злость была страшная. Игра долго не клеилась, наконец-то мы почувствовали игру, захватили инициативу, гол стал бы переломным в ходе борьбы, и вот на тебе…

Тарасов ушел в раздевалку. И увел команду.

Потом он был строго наказан – с Анатолия Владимировича сняли звание заслуженного тренера СССР (впрочем, вернули звание довольно скоро).

Конечно же, это неправильно было – задерживать матч: зрители, пришедшие на стадион и собравшиеся у телеприемников, ни при чем.

Но можно понять и тренера и нас – золотые медали отнимали прямо на глазах.

Только ли наш тренер виноват в происшествии? Из-за чьей халатности возник инцидент? Почему не известили тренеров и игроков, что часы не в порядке? И когда они сломались, до сих пор не пойму. За две секунды до нашего гола? За пять? За десять секунд? Почему не свистнули раньше?

Загадок много.

Состояние хоккеистов ЦСКА было ужасное, и играть после возвращения команды на лед мы не могли. В конце концов армейцы уступили со счетом 1:3 и вынуждены были довольствоваться серебряными медалями.

Удивил меня в тот день Вячеслав Старшинов.

Отвечая на вопрос телекомментатора, Виктор Кузькин, наш капитан, который в ту минуту сидел на скамейке, в борьбе не участвовал и, стало быть, был спокоен, сказал, что свистка не слышал. А вот Вячеслав, который находился на льду и вместе со мной после жестокого столкновения за секунду до гола падал на лед, оказывается, слышал свисток.

Любопытно, что когда проверяли табло после матча, то все было в порядке, вся эта сложная система отсчета времени работала, как и прежде, безукоризненно.

Цена секунды оказалась очень высокой – она перечеркнула труд большого коллектива спортсменов в течение целого года.

Мне эта история была досадна еще и потому, что я той весной впервые стал чемпионом мира, однако стать чемпионом СССР не смог.

Я ПРОПУСКАЮ ТУРНИР

Матч за матчем.

Сезон за сезоном.

Длинная-длинная вереница хоккейных баталий.

Упругий, насыщенный ритм спортивной жизни.

Я знаю, что буду делать завтра, где буду через три дня и куда поеду через неделю.

Хорошо выучил расписание самолетов на Новосибирск, Челябинск, Прагу и Стокгольм.

В октябре, ноябре, феврале и марте (сдвижка во времени возможна самая незначительная!) играю против Александра Якушева и Александра Мальцева, в сентябре вместе с двумя Сашами против Фила Эспозито или Бобби Халла, в декабре и апреле против Владимира Мартинеца, Франтишека Поспишила, Дана Лабраатена и Ульфа Нильссона.

Матч за матчем.

Сезон за сезоном.

И вдруг цепочка рвется.

Пауза. Вынужденная пауза.

Команда тренируется, играет без меня.

Без меня вылетает команда за океан, по маршруту, уже освоенному советскими хоккеистами, – в Монреаль.

А я остаюсь в Москве, в Лефортове.

Портативный телевизор в палате госпиталя– впервые за многие годы я пропускаю великолепнейший, красочный и шумный праздник хоккея, довольствуясь маленьким окошком, через которое увидишь, увы, немного.

Заходят друзья, партнеры по звену, оставшиеся в Москве. Тоже скучают, тоскуют без хоккея.

Впервые играются матчи с профессионалами, в которых сборная СССР выступает без нашей тройки.

Тренерскому совету, конечно, виднее, как строить игру, как формировать команду, как готовиться к Олимпиаде, которая ждет нас через четыре года, однако нам кажется – и Михайлову, и Петрову, и мне, – что ведущие игроки песни не испортили бы. Что же касается молодых, то и им бы места в составе хватило – все-таки двадцать пять человек можно было включить в команду.

Наши тренеры, возглавляемые Виктором Васильевичем Тихоновым, работали с командой прекрасно. Они поехали за океан на труднейший турнир с командой, где, в сущности, не было двух первых звеньев, и тем не менее сборная произвела отличное впечатление.

Я плохой телеболельщик, если речь идет о хоккее. Нет навыка. Привык воспринимать игру с площадки или со скамейки, где ждем мы своего череда выходить на лед.

Но когда в пятницу 10 сентября, днем, меня выписали из госпиталя, я чуть ли не каждые четверть часа поглядывал на часы – ждал времени начала телерепортажа о матче команд СССР и США.