Три напрасных года

А что выяснять? Первая смена — командир, радист, старший моторист. Ни я, ни Вадим не вышли на вахту — пропировали. Мыняйло отсидел первую смену с Петькой Старовойтовым, в два часа подняли молодых. Пофигист-боцманёнок, завернувшись в тулуп, прикорнул на мостике. Кутепчик в машинном кемарил. В это время нас и сорвало с якоря. Где им, молодым, отличить килевую качку от бортовой. Хотя боцманёнок мог — не первый день на катере….

Застучала цепь на шпиле. Мы встрепенулись — точно, в Поднебесную собрались, собаки. И нас утащат. Только шиш им, узкоглазым — якорь-то сорван. Но сработал закон подлости — то ли зацепился в последний момент и держал катер от полного крена на борт, то ли впился в грунт вот прямо сейчас. Пленённая посудина вдруг дрогнула всем туловом и начала медленно поворачиваться. Вот уже потерян контакт с грунтом, началась качка…. Килевая!

Запустили двигатель, дали ход. Чёрт! Что угодно, только не это. Чтобы в плен к китаёзам…?

— Петька! — ору. — Ищи ключи в ЗИПах.

Сдёрнул две пайолы в центре пассажирки. Вот он подшипник Гудрича — место, где валолиния уходит под днище. Его разобрать, и хлынет вода….

— Что делать собираешься? — встревожились моряки.

— Топиться. Иль вам плен по душе? Хотя, кому мы там нужны, за кордоном? Добегут до границы и за борт повыкидывают, как котят. Иль прикроются живым щитом, при перестрелке….

Петька нашёл сумку с ключами. Вот они — полный комплект — новенькие, никелированные. Никишка, Коля говорил, хотел умыкнуть, но не решился обкрадывать катер. Теперь они нам помогут если не жизнь, то хотя бы честь свою отстоять.

Кручу гайки, верчу языком:

— Настал момент истины, братцы. Момент, когда на вопрос судьбы — кто ты есть? — ответ должны дать: «Мы моряки пограничного флота, нас так просто не возьмёшь».

Момент действительно настал — руки немели от ледяной воды, душу холодили мысли о скорой и ужасной кончине. Ещё была тревога за ребят — лишь бы не подвели, не спраздновали труса в последний момент.

— Всё правильно, Антоха, хххр-р-рен им, а не Китай. — Снегирь поддержал. — За кордоном нам точно кердык, а здесь ещё посмотрим — кто лучше плавает.

— На дне Ханкайском? В ледяной воде? Ну, ты, Толик, чудак.

Моряки заспорили — уйдёт ли катер ко дну, если затопить пассажирку — и натолкнули меня на мысль.

— Петька, — командую. — Разбирай опорный подшипник на переборке — затопим и машинное отделение.

Невозможно работать на ощупь — ледяная вода давит через резиновую втулку подшипника, заполнила всё подпайольное пространство. Руки немеют. Подошёл к Старовойту:

— Помочь?

— Нет, я заканчиваю.

Он открутил крышку опорного подшипника — больше с ним ничего и не сделаешь. Видно, как вода просачивается внутрь, образуя воронку. Всё, чёрное дело сотворено — остаётся сидеть и ждать результатов. Когда начнём пузыри пускать.

Двигатель работает, вал крутит винт, катер идёт навстречу волне. Долго идёт. Далеко ушёл? Вода плещется над пайолами, брызги летят на баночки. Вот-вот и их скроет….

— Командира на трап!

Вадима усадили на верхнюю балясину и привязали простынёй к поручню. Ему нельзя рану мочить — кровь не свернётся и вся вытечет.

Время идёт. Мы уже по грудь в ледяной воде, и она прибывает.

— Суки, утащат в Китай, — хрипит Меняйло. — Как пить дать, уволокут.

— А шиш им во всю жёлтую рожу! — меня вдруг осенило. — Сейчас, братцы, сейчас я их лишу руля.

Как сразу-то не сообразил — по левому борту штуртрос идёт, и вот здесь должен быть талреп. Точно! Есть!

— Петька! Отвёртку и ключ на десять.

Но Петька сидит бельчонком на спинке баночки и с ужасом взирает на подбирающуюся воду. Мокрый с головы до ног, продрогший.

— Замёрз, моряк?

Снегирь откликнулся:

— Моряки не мёрзнут — моряки синеют.

Ладно, сидите. Сам найду. Спрыгнул в воду и чуть не сломал ногу, угодив на вращающуюся валолинию. Пошарил на пайолах сумку с ключами. Всё. Кульминация! Руки не чувствуют ледяной воды — одна сплошная боль во всём теле и ломота. Движения не координируются. Зубы выбивают чечётку.

Нашёл сумку, в ней отвёртку и нужный ключ.

Штуртроса и талреп, их соединяющий, туда-сюда, сюда-туда…. Рулят маоисты, домой спешат. А вот хххр-р-рен вам! Сунул отвёртку в отверстие талрепа, поймал ключом гайку — бац! Удар! Талреп побежал к корме, выбил из рук отвёртку. Булькнула в воду — где искать? Чёрт с ней. Да и не удержать мне трос отвёрткой — у штурвального такой рычаг…. Надел ключ на гайку, сворачиваю и бегаю за талрепом по пассажирке. Руль направо — я вперёд, руль налево — я назад….

Свернул. Оборвалась штурвальная цепь, и катер стал неуправляем….

Всё, братцы, приплыли.

Заглох, захлебнувшись, двигатель. Вода плещется под палубным настилом. Нам осталось пространства — спардек. Одни головы из воды торчат. У Вадима ещё и колени. За его спиной выплёскивается вода в щель створок пассажирки.

— Что это?

— Волны по юту — сели-то глубоко.

Парни опять заспорили — пойдёт ли ко дну катер? Два отсека затоплены, но есть ещё камбуз, кубрик, каюта, форпик, ахтерпик и оружейный погреб — должен удержаться.

— Что там?

Над головой затопали, загремели.

— Спасательный плотик сбросили — швах дело.

— Бегут китаёзы! Ура, братцы! Спасены!

Далёкий, но усиленный мегафоном и близостью воды, родной голос мичмана Герасименко:

— На плотике, всем в воду. Вторая очередь на поражение.

Будто отбойным молотком по голове простучала очередь крупнокалиберного пулемёта.

Разумно ведёт задержание Николай Николаевич. На плотике какую ещё фортель могут выкинуть — парни отпетые. А в ледяной воде их можно брать голыми руками….

Всё, взяли — не слышны за бортом даже шорохи….

Только волны. Только холод. Да перестук зубовный.

О нас забыли.

Замерзаем! Заживо леденеем! Спасите, братцы! СОС!

Ох, и покричали же мы, глотки надрывая. Один Вадим молчал, но он был без сознания.

17

— Ваше благородие их превосходительство

Издало приказ о дембеле Советское Правительство

Навернулись слёзы на глаза мои

Не везёт мне в службе — повезёт в любви.

Слабее всех оказался я — а может, досталось больше? Нет Вадиму круче — он чуть насовсем кровью не истёк. Его в базе сразу на вертолёт и во Владик. Слава Богу, жив! Мы что, у нас только переохлаждение — можно сказать, лёгким испугом отделались. Парни на следующий день в казарму. А мне почти неделю температуру сбить не могли — бредил, говорят, метаясь в жару, всякой ерундой. Когда оклемался, потянулись гости. Ребята приходили, рассказывали. Полковника Конова с должности сняли — не посмотрели, что кавалер знака «Почётный чекист». Вот за эту самую операцию, в которой довелось нам участвовать. Слишком, говорят, велики потери. Тут ещё мы катер угробили. Притащил его на буксире 67-ой, тот самый, что спасал нас из ледяной купели в затопленной пассажирке. Герасименко, как диверсантов скрутил, на всех парах в базу — за орденами. По слухам — наградят. А нас? Нас, наверное, будут судить. Ждём — парни в казарме погранотряда, я в санчасти, отчаянно кашляя….

Пришли Петька Старовойтов с отцом. Начальник судоремонтных мастерских Паранайска пожал мне руку:

— Спасибо за сына.

Грохнул на тумбочку угловатую бутылку коньяка.

— Хочу с тобой выпить. Специально прилетел. Сразу, как узнал.

Петька тактично вышел. За ним потянулись солдаты из палаты. Их трое. Молоденький самый — водитель персонального УАЗика начальника особого отдела отряда. Здесь он с огнестрелом. Вернее — с царапиной от пули под мышкой. Застукал его капитан Тимошенко с женой в прелюбодеянии и за кабуру. Жене пулю в сердце, водиле, и себе в голову. Схоронили супругов, а солдатик лёгким испугом отделался да царапиной в левой подмышке.