Три подарка
Шрифт:
Он долго размышлял над подарком для Лотты, но все не мог придумать ничего достойного такой восхитительной девушки, как она. Конечно, будь у него много денег, или сам он побойчее… Но в их мастерской, добродушно посмеиваясь, его называли "красной девицей". И правда, он пунцово краснел до ушей, когда парни пускались в непристойные разговоры о своих милашках. Но Лотта совсем другая! Тим не смел даже просто так заговорить ней, а подарок ко дню ангела был очень хорошим, уважительным предлогом.
Пару месяцев назад в антикварной лавке он неожиданно увидел маленькую шкатулку темного дерева, отделанную по углам изящной серебряной чеканкой, и словно что толкнуло его в сердце… Вот он, подарок для Лотты! А когда старик-антиквар поднял крышку, и оказалось, что эта шкатулка музыкальная, с нежным тихим перезвоном, как в
Два месяца Тим изредка заходил убедиться, что шкатулка еще не продана, и антиквар согласился подождать, пока наберется нужная сумма. И вот сегодня, да – именно сегодня! – он получит недостающие деньги, расплатится и сможет забрать свое сокровище. Вчера он закончил очень важный заказ – нарядные парчевые туфли для капризной жены бургомистра, в которых она намеревалась блеснуть на званом обеде в честь епископа. Тим как никогда расстарался, чтобы наконец-то оценили его мастерство, и надо сказать, туфли получились – загляденье! Даже грубый хозяин, мрачно и придирчиво разглядев их, остался вполне доволен, а не ругался по обыкновению. И теперь самолично пошел отнести их в дом бургомистра, к богатым заказчикам он был до смешного почтителен.
А Тим, в нетерпении поджидая его, вернее, денег за свою работу, с мечтательной улыбкой представлял, что эти туфли, как сапоги-скороходы, несут его над облаками к долгожданному счастью. Он сам не мог объяснить, на что надеялся… И еще понятия не имел, как исхитрится передать Лотте шкатулку? Хотя она умещалась в кармане суконной куртки, все-таки была слишком заметна. Его могли выручить только общее волнение и теснота в церкви. Но что он ей при этом скажет? Все с трудом придуманные слова через некоторое время оказывались глупыми и смешными… А если она вдруг обидится? Или того хуже – посмеется над ним? Ведь в глубине души он не верил, что такая удивительная девушка, как Лотта сможет его полюбить, лишь робко надеялся своей преданностью тронуть ее гордое сердце. Просто Тим больше не силах был молчать, любовь уже не вмещалась в его сердце и отчаянно рвалась наружу. Он был почти счастлив, впервые в жизни.
Вдова часовщика
Тем же солнечным утром вдова часовщика фрау Ларсен проснулась с непривычным чувством… Впервые за последние месяцы ей не хотелось снова зажмуриться, и подушка не была влажной от неизбывных ночных слез. "Отчего это?" – с удивлением подумала она и тотчас вспомнила. Ну, конечно, вчерашний разговор с соседкой! Та в скором времени ждала третьего ребенка и неожиданно пригласила фрау Ларсен няней к старшим детям. Это поистине подарок судьбы! После смерти мужа десять лет назад она стоически держалась, как могла, но сейчас ее возможности пугающе таяли. Сначала она экономила из всех сил на еде, мерзла без угля зимой, потом узнала дорогу в лавку старьевщика. А теперь дела стали совсем плохи… Правда, летом выручал крошечный огород и сад из двух яблонь, вишни и нескольких кустов смородины, но до лета еще надо было дожить.
Муж фрау Ларсен был замечательным часовым мастером и до самозабвения любил часы. Он конструировал их необычно, с большой выдумкой и украшал вовсе не ради денег, а подобно настоящему художнику, создающему картины, чтобы дать выход своей фантазии и запечатлеть красоту. Сделанные им часы безотказно служили людям многие годы, не требуя починки, и вскоре их маленький городок был обеспечен часами на несколько поколений вперед. Часовщик остался без работы, он лишь ремонтировал часы, привезенные кем-нибудь из большого города, да изредка у него покупали часы в подарок новобрачным – такая своеобразная мода возникла среди горожан. Не раз они с мужем за вечерним чаем обсуждали, не перебраться ли в тот город… Но как оставить, пусть и маленький, но свой дом?
И где, в немолодые уже годы, они будут ютиться по чужим людям? А если их сын однажды надумает вернуться? Так и не рискнули сняться с насиженного места.А муж грустил, весь как-то потух, начал болеть, и однажды вздремнув после обеда, уже не проснулся. Фрау Ларсен осталась совсем одна. Из их четверых детей трое умерли еще в младенчестве, а единственный сын, с детства грезивший морем и кораблями, стал моряком и покинул отчий дом. Они с мужем не удерживали его возле себя, считая, что каждый вправе жить по собственному разумению. Изредка от него приходили письма из дальних краев, а раз в полтора-два года он навещал мать и привозил ей денег. Но вот уже четвертый год не было от него никаких вестей. Оттого и терзала вдову бессонница, и просыпалась она в слезах в череде одиноких дней, где тихое уныние сменялось паническим страхом, и если еще жила – то лишь надеждой, что сын ее вернется, и неустанно молилась за него. Быть может, их штормом выбросило на необитаемый остров, или захватили в плен пираты? О самом худшем она старалась не думать.
Фрау Ларсен за бесценок продала все, что смогла, из скромной домашней обстановки и несколько оставшихся после мужа часов. Одни ей было особенно жаль – каминные, украшенные морскими раковинами с перламутром, сын однажды привез им эти диковинки. Не решилась расстаться только с самыми дорогими ее сердцу часами, неброскими на первый взгляд, но с чудесной райской птичкой, которая пела, выпархивая из миниатюрной башенки, и с гирьками в виде изящных цветков лилии. Это был подарок мужа ко дню свадьбы, и любимые часы всегда висели в столовой на почетном месте, мелодично отзванивая время. Даже первое слово их сынишки было не "ма-ма", а "динь-динь!" Она как раз держала его на руках, и малыш вдруг отчетливо повторил за механической птичкой, а сам засмеялся и радостно захлопал пухлыми ладошками. Можно ли было расстаться с этими часами, с памятью о своем недолгом тихом счастье, даже под угрозой голода?
Однажды ей повезло устроиться няней в хороший дом, но от постоянно одолевавших тревог стало часто болеть сердце, ей стало трудно дышать, будто грудь стянуло обручем. Хозяева, хотя и в деликатной форме, вынуждены были отказать ей от места. И вдруг вчера такая несказанная, просто немыслимая удача, спасение от голодной смерти! Фрау Ларсен воспряла духом. Правда, соседка предложила ей совсем небольшие деньги, но зато стол и комнатку рядом с детской. И за своим домом удобно приглядывать, и у нее будет хорошая еда, а не одна картошка с сухарями и пустым кипятком. Она успокоится, быстро окрепнет, тогда и сердце болеть перестанет, и жизнь снова наладится.
С этими отрадными мыслями фрау Ларсен поднялась с постели и начала одеваться. Вдруг ее взгляд упал на руки, и сердце замерло, удушающе сбившись, а потом кулаком застучало изнутри – сегодняшний сон! Она в ужасе бежала по ночным безлюдным улицам, тщетно пытаясь укрыться от невидимой погони, но не могла найти свой дом. Наконец, оказалась у городских ворот, всегда запиравшихся на ночь, а незримое чудовище уже нагоняло ее, гибель дышала за спиной! Сердце предсмертно заколотилось, она из последних сил, в отчаянии ударила руками в тяжелые створки ворот… И проснулась. "Забыть! Скорей забыть ужасный сон, довольно пугать себя суевериями. Просто я слишком измучилась в последнее время, вот и ночью покоя нет. Зато теперь все будет хорошо!" – вдова несколько раз глубоко вздохнула и ласково посмотрела на цветущую вишенку за окном. "Да, самая благодатная пора в мае! Вот и ко мне вернулась надежда." – подумала она, и вполне успокоенная, улыбнулась.
Падчерица Анни
"Сегодня закончатся мои несчастья! Неужели это правда? И мачеха больше не посмеет мучить меня? До конца все еще не верится, но я уже почти счастлива!" Сколько раз Анни мысленно представляла этот день, и сколько раз робкие мечты сменялись беспросветным отчаянием. И вот он наступил, этот долгожданный день рождения – день ее восемнадцатилетия, день полного и безусловного совершеннолетия. И сегодня она станет, наконец, свободной! "Мамочка, ангел мой, слышишь ли ты меня? Порадуйся вместе со мной, я дождалась!" И внезапно Анни разрыдалась… Но это были недолгие слезы, пролетевшие, как майская гроза, и снова на душе у Анни стало легко и радостно.