Три полуграции, или Немного о любви в конце тысячелетия
Шрифт:
– Ну, конечно, госпожа директор департамента с такими руками может существовать только впроголодь! Например, почистить морковку и свеклу для рыбы точно слабо!
– Ничуточки! Я перчатки надену!
– В таком случае, Татка, мы с тобой займемся штруделем. Они пускай тут разбираются с рыбой, а мы пойдем в комнату! И там все подготовим.
– Тетя Берта, а штрудель с чем? С яблоками или с орехами? – поинтересовалась Алиса.
– С орехами. Я признаю штрудель только с антоновкой, а какая в марте антоновка? Можно подумать, ты этого не знаешь, Алиса! Между прочим,
– А она всегда в брюках? Я как-то не обращала внимания, – улыбнулась Алиса.
– Мама, ты не хочешь поесть? – спросила Соня. – Мы с девочками перекусили…
– Да ты что! Сегодня нас кормили тортами, хоть и мерзопакостными, но аппетит перебили! И шампанским поили!
– Тоже мерзопакостным? – поинтересовалась Алиса.
– А вот и нет! Шампанское было роскошное. Абрау-дюрсо. Его принес один мой пациент. Он между прочим заявил: «Благодаря вашим золотым рукам я теперь могу, Берта Яковлевна, зубами вынимать пробки из бутылок». Кстати, Татка, у Иришки тот зуб больше не болел?
– Нет, тетя Берта, все в порядке.
– Ты только смотри за своими страданиями по мерзавцу не запусти зубы! И что, интересно знать, ты сидишь? Давай поднимай задницу, неси в комнату орехи, изюм, курагу!
– А тесто?
– Дурацкий вопрос! Тесто я еще вчера сделала.
В комнате на большом столе они расстелили старенькую клеенку и занялись подготовкой начинки для штруделя.
– Тетя Берта, а можно я завтра приду с одним приятелем? – спросила Тата.
– И что это за мерзавец? Где ты его откопала? Или он уже давно завелся, а я не в курсе?
– Да нет, это не мерзавец, – засмеялась Тата, – это наш главный редактор.
– Холостой?
– Его жена бросила, и ему грустно. Вот я и пообещала взять его с собой. Можно?
– Что ты задаешь идиотские вопросы? Скажи, он на тебя имеет виды?
– Да нет.
– А ты на него?
– Боже упаси!
– Тогда зачем?
– Мне его жалко. И потом, вдруг ему кто-то из девчонок понравится… – Тата не стала говорить, что Олег Степанович уже в восторге от Алисы.
– А почему жена его бросила, этого мерзавца?
– Потому что она сама мерзавка! И к тому же молодая, всего двадцать четыре года!
– Ого! А ему сколько?
– Сорок два.
– Поц! Кто же женится на таких молоденьких? Боюсь, Татка, что после такой девахи вы ему покажетесь старыми кошелками. А он гой?
– Гой. Олег Степанович Дюжиков.
– Надеюсь, не антисемит?
– Нет, насколько я знаю.
– Что ты можешь знать! Вот я, например, всегда чуяла, что этот Сонькин мерзавец в душе антисемит. Ярослав Мудный!
– Тетя Берта! – расхохоталась Тата.
– Что – тетя Берта? Скажешь, я неправа была? Ты же в курсе, что они с Сонькой расстались?
– Конечно.
– Слушай, Тата, Соньку надо срочно выдать замуж! Хотя я это твержу уже больше двадцати лет, но ничего не получается… А ты мне вот что скажи… – Берта Яковлевна умолкла, словно не решаясь задать вопрос.
Это было так на нее непохоже, что Тата замерла.
– Что, тетя Берта? – заинтригованно проговорила
она.– Ты мне скажи, я как, уже окончательно утратила товарный вид?
От неожиданности Тата вытаращила глаза.
– Только отвечай как на духу!
– Да что вы, тетя Берта! Вы еще красавица! – совершенно искренне воскликнула Тата. – Конечно, за молодку вам не сойти, но для своих лет вы выглядите просто потрясающе!
Берта Яковлевна довольно улыбалась.
– Тетя Берта, у вас завелся мерзавец? – шепотом полюбопытствовала Тата.
– Еще не завелся, – тоже шепотом отозвалась Берта Яковлевна, – но, кажется, может завестись.
– А сколько ему лет?
– На два года старше меня. Ерунда для мужчины, правда?
– Конечно! Вы чудо, тетя Берта!
– Только прошу, Соньке ни звука! И Алиске тоже! Они будут смеяться!
– Обещаю. Тетя Берточка, а он кто? Ваш пациент?
– Нет. А вообще, много будешь знать, скоро состаришься! И молчи в тряпочку, а то раззвонишь, а он окажется мерзавцем!
– Но пока он не мерзавец?
– Нет, пока он просто старый поц!
– Алиска, почему у тебя такой таинственный вид? – спросила Соня, аккуратно вырезая невероятно острым ножом мясо зеркального карпа из-под кожи. Работа, требующая умения и сосредоточенности.
– Таинственный? Тебе показалось.
– А с кем это ты в Большом театре была? Или станешь отрицать? – подковырнула Соня.
– Откуда дровишки? – поразилась Алиса. – Я никому не рассказывала!
– Нет ничего тайного, что не стало бы явным.
– Меня там кто-то засек?
– Точно! Тебя видела Нора. Мужик, говорит, просто классный! Кто такой?
– Ох, Сонька! Я такая законченная идиотка…
И Алиса поведала подруге историю своего знакомства с Курбатовым.
– Ничего себе! А что с Иришкой?
– А что с Иришкой? Нормальный роман, надо полагать.
– Алиска!
– Я же не могу вмешиваться.
– Но ведь вмешалась!
– Ну я думала, это старый развратник…
– А если молодой развратник, это лучше?
– Лучше! – уверенно ответила Алиса. – И потом, почему развратник? И что я могу сказать? Главное – Иришке? Бесполезно, она меня и слушать не станет.
– Но Татке надо бы сказать.
– Не уверена.
– Ну хочешь, я сама с ней поговорю?
– Мне, кажется, не стоит. Представляешь, как будет глупо, если Татка в курсе? Выйдет, что мы доносчицы – собачьи извозчицы. А если, не дай бог, случится что-то, думаю, Иришка сама сообразит, что может к нам обратиться.
– Ты имеешь в виду, если она залетит?
– Ну да.
– Это вряд ли, они сейчас, по-моему, уже все знают.
– Не сомневаюсь. И даже подозреваю, что она нам всем троим может преподать урок сексуальной жизни.
– Черт ее знает… Вообще-то это хорошо. А то жутко вспомнить, какие мы были темные и глупые.
– Да уж…
– Помнишь, как классе в седьмом Большую советскую энциклопедию изучали? Татка с вытаращенными глазами прибежала: «Девчонки, что такое онанизм?»
– Ага, только мы почему-то искали не «онанизм», а «анонизм»… Вот дуры были!