Три путешествия

Итак, наутро Франческа отправилась на рынок за своим коралловым ожерельем, а я, встав и увидев, что лето святого Мартина (так называют теплую ясную погоду в это позднее время года) продолжается, думала, что пойду к морю и буду кое-что обдумывать. Тут влетает счастливая Франческа: «Я нашла для тебя шубу на рынке, совсем дешевую, серебряную лису, продавцы из Флоренции. Не хуже той волчьей, что я хотела, чтобы ты купила себе во Флоренции. Собирайся, едем!»

С той, волчьей шубой дело было на дантовских чтениях два года назад. Франческа нашла какой-то магазин уцененной роскоши и там эту шубу для меня приглядела; потом, на следующий день, оказалось, что этого магазина нет на месте; мало того, дома с таким номером на этой улице не существует — и никакой шубы, соответственно, тоже нет. Франческа не могла успокоиться до сегодняшнего дня. Сама она вернулась с рынка уже не только с готовым ожерельем, но и в новом жилете из каракуля (этот мех по-итальянски называется Astracan, астраханский), который успела купить. Итак, мы поехали на еженедельный рынок к продавцам шуб. И быстро купили мне шубу из серебристой лисы, недорого! Половина моего гонорара за книжку «Апология разума». А Франческа купила себе еще палантин из норки. Как я в такой шубе людям на глаза покажусь?

Довольная Франческа (а я со страхом думала опять о Гавине: он не только прижимист и аскетичен, но еще и защитник животных, и ношение мехов ненавидит) сказала:

— Ну что теперь делать? Только аперитив.

И в кафе «Чау-Чау» на берегу моря заказала шампанское и устриц. Всего полдюжины на двоих, скромно. Две устрицы были чем-то особенным политы и нагреты на жаровне («Но чтоб остались живыми!» — строго наказала Франческа), а четыре остальные как есть, сырые, свежеоткрытые, с лимоном. Так она решила. Я оценила ее решение.

— Вот это savoire vivre! — сказала я (в торжественных случаях мы говорим по-французски).

— Да, я всегда знала, что мы любимцы богов, — сказала Франческа, — даже когда мне было очень плохо.

Мы вернулись к бедному Гавину и во всем признались. Франческа задумчиво сказала: «Не знаю, почему в последние дни на нас нашел такой разнузданный гедонизм? L'edonismo sfrenato…» Тут мы обнаружили, что шапку, которую купили к шубе, забыли у продавцов. Франческа узнала, что завтра (то есть уже сегодня утром) эти странствующие продавцы едут со своими шубами в Порто Торрес, город в античной бухте, километрах в двадцати от Алгеро. Так что наутро нас ждет погоня за шапкой.

В изнеможении кончаю.

Продолжение хроники.

И в самом деле, сегодня мы поехали за шапкой в Порто Торрес, но не в девять, как думали, а в одиннадцать. Во-первых, после злой энергии Танды мы обе очень плохо спали. Потом два часа за утренним кофе у нас ушли на воспоминания о московской жизни двадцать пять лет назад, о происшествиях и участниках происшествий. Как в подвале, в мастерской Саши Лазаревича, мы читали с Франческой «Ад» Данте, два раза в неделю, песню за песней. Как Веничка Ерофеев, потискав шестимесячного младенца, объявил: «И никакого совершенства!» Как Тяпа с пятью детьми еще раз вышла замуж… Много чего было вспомнить. Даже странно, что мы уложились в два часа.

Машина стояла у самого подъезда, так что я надеялась, что больше нас ничто уже не отвлечет. Эта маленькая машина — неслыханно грязная, я зову ее «наша грязнушка», la nostra sporchetta. Второй такой грязной нет во всей Италии. Франческа ездит в ней по своей деревенской дороге и никогда ее не моет — с хитрым замыслом: такую грязную не украдут. Одну у нее угнали, она была новая и чистая.

Итак, вроде бы ничто нам не мешало отправиться в путь за шапкой. Единственным обстоятельством была рыбная лавка, совсем рядом с машиной. Франческа зашла туда отдать вчерашний долг за рыбу-саблю — и тут увидела, что привезли свежих осьминогов. В лавке, конечно, оказались знакомые Франчески, и они обсудили новости из жизни разных общих дядь и племянников. В Алгеро все знают всех до десятого колена, так что общих дядь и племянников очень много. Они женятся, болеют, рожают детей, умирают, покупают машины и меняют квартиры. Франческа с горячим интересом все это выслушивает и все про всех помнит.

— Я так люблю людей, — говорит она. — Мне так интересно, что с ними происходит!

Купив осьминогов и каракатиц, пришлось опять вернуться домой и поместить этих чудищ в холодильник. В море, обороняясь, каракатицы выпускают черную жидкость. Наверное, как Танда свою энергию. Затем мы все-таки отправились в Порто Торрес. За шапкой, напомню.

По пути Франческа вдруг сказала, что нужно — всего на пять минут! — зайти в мраморную мастерскую, выбрать мрамор для ступеней в загородном доме, который она строит и обсаживает оливами, а рядом еще будет пинета, роща из пиний, в этих рощах всегда так прохладно! (Но это отдельная история, строительство сельского дома, который ни в коем случае не должен быть похож на виллу, калифорнийского образца виллу нуворишей или «ваших Петровичей»; целая эпопея с глупым геометром и коварными плотниками, я оставлю ее на потом.) Она выбрала белый каррарский. Мастер отговаривал ее:

— Будет как в мясной лавке! — почему-то сказал он.

Он решительно советовал местный, сардинский мрамор roseo. Франческа стояла на своем. Мне этот белый мрамор с серыми прожилками тоже очень нравится. Цвет злополучной серебристой лисы.

— Где они живут, такие лисы? Наверное, в Исландии, — задумчиво сказала Франческа. Маленький кусочек мрамора я прихватила на память.

По дороге (а дорога лежит через зеленые холмы, зеленее, чем летом, от моря в глубь острова) небо вдруг потемнело. Невероятной величины стаи мелких птиц заслонили весь свет небесный.

— Storni! — сказала Франческа.

Не знаю, что это за птица, storno. Не воробей: итальянский воробей, passero, недалеко ушел от латыни, а про латинского воробья мы, благодаря Катуллу, никогда не забудем:

Passer mortuus est meae puellae,

Passer delitiae meae puellae Quem plus ilia oculis suis amabat. [9]

Только теперь, после Жоры, моего сорочонка, я поняла эти стихи, которые с семнадцати лет помню наизусть! Именно так: plus oculis suis [10] . И Франческа знает наизусть эти стихи про воробушка Лесбии. Как хорошо вспоминать вместе такие вещи! Как хорошо, что есть с кем их вспоминать. Все, кто помнит про этого воробушка, мне друзья. Края осколков нашего символа сходятся.

9

Умер воробушек у моей девушки, воробушек, отрада моей девушки, которого она любила больше собственных глаз.

10

больше собственных глаз.

Да, посмотрев в словарь: storni — это скворцы. Они буквально заслонили свет. Они заняли все небо. Они кружились, разбивались на разные группы, опять встречались, выписывали вместе вензеля.

— Что они делают? — спросила я.

— Это у них танцы, — отвечала Франческа.

— А что они выражают этими танцами? Для брачных танцев вроде не время?

— Они выражают, что знакомы друг с другом, — невозмутимо ответила Франческа.

Так с Авентина я однажды смотрела на такое же птичье затмение. Я сочла их ласточками, но может быть, и они были скворцами. И видела их в последний год своей жизни моя учительница древних языков, которая не только Катуллова воробушка, но и Гомеровы гимны могла читать наизусть страницами. Она тоже сочла их ласточками. Одна из самых живых душ на свете. Глядя на море, я не могу не думать о ней. О ее прекрасном имени, которое столько раз написано в римских катакомбах: Eirene! ИРИНА! Мир! И несет это слово в клюве маленькая птица.

Мы все-таки доехали до Порто Торреса, нашли рынок (как ни удивительно, он еще не закрылся, но товар уже убирали), нашли даже вчерашних продавцов шуб, и продавцы нас узнали… Но шапку нашу они оставили дома (еще бы! продав нам шапку в городе Алгеро, они никак не ждали встретить нас в городе Порто Торрес: как мы об этом не подумали?). Они предложили встретиться завтра уже в третьем городе, Вилла Нова, в горах. Там, где родился Великолепный и где делают мальвазию. Я уже была готова и к этому, но Франческа отказалась: подождем до среды. Обещали привезти эту шапку через неделю в рыночный день в Алгеро.

И тут Франческа купила себе еще одну шубу! Прелестную, опять из норки, но теперь медового цвета. Боюсь за Гавина. Возможно, его ждет канонизация.

Но нужно признать: некоторую сдержанность она при этом проявила. Новых шуб могло быть две. Вдохновленный успехом продавец воскликнул:

— Синьора, — говорит, — вы готовы к безумию? (la follia: это, можно сказать, термин для непредвиденной траты). Покупайте сразу две, вот эту и эту!

Франческа совсем было была готова, но в последний момент отказалась. И я тут немного помешала. Я сказала продавцам: