Три стильных детектива

– Видите ли, мадемуазель, – наконец нарушил он молчание, – убийцы не хитрее большинства простых смертных, они тоже совершают ошибки. Я догадываюсь, почему он оставил при себе именно эту карточку… Жан-Батист Люлли был зачинателем оперы во Франции.

– Они надеются меня сломить? Болваны! Защищайся, Ламбер, и не забывай контролировать эмоции. Ты готов выдержать бесстрастный взгляд инспектора Вальми, не заробеешь при виде его ничего не выражающего лица, ответишь верно на все его каверзные вопросы. Да, ты готов ко всему. Нужно противостоять служителям закона отважно и хладнокровно, притвориться недоумком, чтобы сделать в конце концов дураков из них – а ты ведь это умеешь. Единственная тень на горизонте – та учительница… как же ее зовут?.. ах да, Полина Драпье. Интересно, она уже дала свидетельские показания?.. А о чем, собственно, она способна рассказать? Девчонка не видела моего лица, не слышала голоса… Так, а Жозетта? Жозетта ничего не знает, ее и вовсе можно списать со счетов. Остается Чик-Чирик. Коварный извращенец, хитрая бестия, однако же у него нет никакого резона меня топить, иначе пойдет на дно вместе со мной – окажется на скамье обвиняемых как соучастник… Чертов Мельхиор! Нет, он будет молчать… С другой стороны, он может заявить, что не ведал о содержимом посылок, которые доставлял по моей просьбе, а это сущая правда… Еще книготорговец. Этот чуть было не нарушил все мои планы, но я его перехитрил – он заглотил наживку и не поморщился. Понадобилось изрядное самообладание, чтобы его оглушить, а потом порезать себе шею бритвенным лезвием и засунуть его за отворот брючины Легри, тем самым направив подозрения доморощенного сыщика против Бруссара. Блестяще было задумано!.. Одно мне непонятно: куда подевалась свинка, которую я положил рядом с источником железистой воды?.. Ба, да какая разница, это был невинный пряник без крупицы яда.

Растянувшись на тюремной койке, Ламбер Паже вполголоса разрабатывал стратегию защиты. Он совершил пять убийств – шесть, если считать непредвиденную смерть Берты Бруссар, – и у полиции не было ни единой улики против него. Лишь убийство Анисэ Бруссара поставило его перед дилеммой.

– У тебя два варианта: преступление на почве ревности и вынужденная самооборона. И в том и в другом случае партия считай выиграна – к тебе наверняка проявят снисхождение. – Ламбер Паже улыбнулся. – Пара-тройка лет за решеткой? Что ж, будет время почитать и написать либретто еще одной оперы-балета за государственный счет. И мое новое творение будет лучше прежнего, «Гадес и Персефона» с ним не сравнится… Впрочем, если версия самообороны пройдет на «ура», тебя и вовсе оправдают.

Он поправил подушку под головой и повернулся к стене. Предыдущий обитатель узилища нацарапал на ней:

Там злые демоны! О, преисподней дщери!Пришли меня терзать вы, как добычу – звери?Те змеи, что шипят на ваших головах… [379]

Перед мысленным взором тотчас возникла картинка.

Занавес закрывается на премьере его оперы-балета, в зале вспыхивает свет, исполнители партий Гадеса и Персефоны выходят на поклон под гром аплодисментов. Зал встает, раздаются восторженные крики «Браво!», овации не смолкают. Публика потрясена, зачарована, пение и хореография создали новое измерение, в котором властвуют эмоции…

379

Расин «Андромаха» (Пер. И. Шафаренко и В. Шора). – Прим. авт.

Картинка стерлась, и он устремил взгляд на зарешеченное оконце.

– Четыре года труда уничтожены четверкой подлецов! Каким же я был идиотом – доверился Ольге Вологде, отдал ей законченное либретто! И оно исчезло, а всякий раз, когда я спрашивал о его судьбе, она отвечала уклончиво: «Ах, мой милый Ламбер, ваше либретто прелестно, это шедевр, вы невероятно талантливы. Однако же надобно время, чтобы найти достойных исполнителей, прежде всего хороших музыкантов». Змеи! Я сам влез в гадючник! Гореть им всем в аду!

Однажды вечером, в январе, он увидел в фойе Танца Анисэ Бруссара, беседовавшего с Максансом де Кермареком, антикваром с улицы Турнон. Ламбер стоял там, где они не могли его заметить, зато ему был прекрасно слышен разговор. Бруссара распирало от сознания собственной важности, он, выпячивая грудь, повествовал человеку в красном: «Дорогой мой Кермарек, вы удивитесь, но я финансирую постановку оперы-балета на сюжет из античной мифологии. А знаете, кто написал либретто? Сама Ольга Вологда! Действие происходит в царстве мертвых, но ничего общего с Оффенбахом! [380] Господа Тони Аркуэ и Жоашен Бланден в поте лица трудятся над партитурой. Хореографическую партию Персефоны будет исполнять Ольга Вологда, вокальную – мадемуазель Сандерсон, дива из “Таис”. На роль Гадеса мы подумываем пригласить месье Мореля, который прославился в партии Яго. Месье Фералес поклялся мне, что сделает все возможное, чтобы убедить их участвовать в спектакле».

380

Жак Оффенбах написал оперетту «Орфей в аду» (1858). – Прим. перев.

Слова Бруссара тогда звоном отдавались в голове Ламбера Паже, во рту появился металлический привкус крови. Гомон в просторном зале делался все тише, будто Ламбер оглох и внезапно оказался в пустоте. Охваченный гневом, он скрипнул зубами, пошатнулся и схватился за колонну, на шее от внутреннего напряжения вздулись вены.

Той ночью он не мог заснуть. Сидел у открытого окна и, не обращая внимания на холод, курил сигарету за сигаретой до зари. В нем медленно созревал инфернальный план. Когда рассвело, Ламбер по пути к Жозетте завернул в муниципальную библиотеку – хотел почитать справочник по криминологии, но ему в руки попалась та книга. Ее название – «Пляски смерти в средневековой Франции» – рассеяло последние сомнения. Да, он способен на чрезвычайный поступок. Остается придумать, как именно его совершить. Сразу пришла мысль о яде – о таком яде, который не оставляет следов и который легко раздобыть, не обращаясь к аптекарю. Ламбер Паже остановился на аконите. Но как заставить четверых негодяев добровольно проглотить его?

Спустя неделю Ламбер все еще ломал голову над этой задачей. На ответ его, сама о том не ведая, натолкнула Жозетта: впервые со дня знакомства она вдруг завела речь о своей матери – жалкая старуха, мол, живет тем, что стряпает и продает сладости да пряничных свинок. Жозетта ее стыдилась. «Ах дружочек, глаза б мои не видели это убогое предместье, оно навевает на меня тоску!» Поначалу Ламбер не слушал душевные излияния любовницы, но слова «пряничные свинки» привлекли его внимание. Какой изящный ход – скормить четырем свиньям их пряничных соплеменниц, щедро сдобренных ядом!

Так он и познакомился с Сюзанной Арбуа. Поначалу Ламбер намеревался только выведать у нее рецепт и стянуть пару подходящих формочек для выпечки. Но тут опять пригодилась Жозетта – эта дуреха решила, что ради ее, Жозетты, прекрасных глаз возлюбленный хочет облагодетельствовать мамашу заказом: «Какой же ты благородненький, дружочек, прям настоящий джентльмен!..»

Лежа на тюремной койке, Ламбер Паже опять почувствовал, как в груди поднимается волна гнева:

– Свиньи, мерзавцы, воры! Это говорю вам я, настоящий джентльмен! Я уничтожил вас одного за другим! Ольга Вологда избежала смерти от яда, но с ней и так все кончено – в ее возрасте пора уходить со сцены, она не будет больше танцевать, а это жестокое наказание. Мадам Бруссар? Досадная ошибка, всякое бывает. Единственное, о чем я сожалею, – это о том, что пришлось задушить старуху, общение с ней мне уже начинало нравиться. Однако, не разбив яиц, омлета не приготовишь.

Он вдруг подумал, правда ли, что стремительно обрушивающийся на шею нож гильотины ощущается всего лишь как прикосновение ветра…

«Восточный экспресс» мчался сквозь ночь, как ему и положено, на восток. Мельхиор Шалюмо быстро привел себя в порядок: пригладил едва начавшие отрастать усы и сменил костюм из альпаки на вечернюю тройку.

– Путешествие будет долгим, Адонис, до Вены еще далеко. Я забронировал комнату в семейном пансионе на Кернтнер-штрассе в двух шагах от Венской оперы. Языком я более или менее владею, объясниться смогу, к тому же учебники немецкого и словарь при мне. Держи пальцы скрещенными, Адонис! Как только устроимся на новом месте, я испрошу аудиенции у баронессы Эммы фон Шей. Госпожа Эванджелина Бёрд любезно снабдила меня рекомендательным письмом к сей влиятельной особе. Да, не зря я тогда вернулся, чтобы еще раз побеседовать с предсказательницей – она напророчила мне блестящее будущее. Баронесса фон Шей знакома с новым директором Венской оперы, герром Густавом Малером – дирижером и композитором. Мое терпение безгранично, Адонис, обещаю тебе: я добьюсь своего во что бы то ни стало. Скоро на сцене Венской оперы будет поставлено мое сочинение «Гадес и Персефона»… Не смотри на меня, как дохлая рыба на водоросль, Адонис, ты же прекрасно понимаешь, о чем я… Ох, а ведь нет, не понимаешь, я же тебе об этом еще не рассказывал! Ну прости, пожалуйста, сейчас всё исправлю. Вот смотри.

Мельхиор открыл саквояж и извлек оттуда толстую тетрадь, страницы которой были сплошь заполнены убористым почерком.

– Вот оно, либретто, дружище… А? Что?.. Тебе не стоило об этом спрашивать, но я, так и быть, отвечу. Нет, сей шедевр создан не мною. Открывая тебе правду, я ничем не рискую, потому что рано или поздно истинный автор «Гадеса и Персефоны» обвенчается с мадемуазель Гильотиной. Хочешь знать, кто он? Погоди немного, ты о нем еще услышишь. Что, уже смеешься? И правильно делаешь. А я-то поумнее буду всей этой великосветской шушеры, что приобщается к искусству, ухлестывая за балеринами… Дурни! Думали, я не знал, что было в посылках и в конвертах, которые они передавали объектам своей страсти? Как бы не так! Я мог бы зашантажировать до сердечного приступа любого из этих олухов! Мне, видишь ли, Адонис, не лень было вести бортовой журнал. Помнишь, как однажды ночью – после полуночи дело было, не как-нибудь – меня разбудил Аженор Фералес и велел отнести Тони Аркуэ какую-то рукопись – дескать, тот потерял ее в оркестровой яме? Я не стал буянить, покорно покивал, но едва Фералес убрался восвояси, я улегся обратно в постельку. А рукопись оставил при себе.

Мельхиор расхохотался и запрыгал на койке.

– Они все со мной обращались как с рабом: «Чик-Чирик, вот тебе пять франков, отнеси это, отнеси то!..» А появление в моем тайнике пряничной свинки, завернутой в миленькую розовую бумажку и предназначенной Тони Аркуэ, но без имени дарителя, меня, помнится, сразу насторожило. Обычно дарители желают, чтобы сладкоежки знали, кто их подкармливает, кто же это такой щедрый. А тут, представляешь, только имя адресата, место назначения, дата доставки и купюра в десять франков. Да еще записка, весьма интригующая: «Съешь меня от пятачка до копыт – будешь удачлив, весел и сыт». Разумеется, обжора Тони не устоял перед лакомством. Преломил, так сказать, свой последний хлеб. Занятная превратность судьбы, да? Тем более что я подслушал разговор Ламбера Паже с Аженором Фералесом о той самой рукописи, которую мне надлежало доставить Тони, а точнее, о либретто оперы-балета, написанном якобы Ольгой Вологдой. Спустя неделю пряничная свинка снова вышла на охоту – на сей раз я уже знал, кто ее выпустил, – и она напала на прекрасную Ольгу, каковой было обещано вот что: «Съешь меня, я вкуснее всех, – и Коппелию ждет успех». Охота не удалась, зато Ольга обеспечила себе прекрасное алиби – ведь это она подбила всю ораву на свадьбе Фералеса прокатиться на лодке, в результате чего и утонул кларнетист. Как бы то ни было, я ждал развития событий. Что меня действительно огорошило, так это смерть Жоашена Бландена. Тут опять не обошлось без пряничной свинки: «Маэстро, съешьте меня, нос не воротите – и скрипичным смычком чудеса сотворите». Прочитав эти слова, я застыл, как Моисей перед Неопалимой Купиной – я еще ничего не понимал, и в то же время смутно прозревал все причины и следствия. И вдруг меня озарило, вспомнилось виденное недавно: Жозетта в обнимку с Ламбером Паже в салоне мадам де Камбрези, в тот день, когда там принимали госпожу Эванджелину Бёрд. Моя Жозетта, мое спасение, мое искупленье! Жозетта, вызволенная из пожара в Парижской опере на улице Ле-Пелетье моей рукой! Я и денег немало потратил, чтобы загладить вину… В общем, я озаботился разнюхать, чем зарабатывает на жизнь ее несчастная мамаша, Сюзанна Арбуа. И чем, ты думаешь? Печеньем и прочими пряниками! Чертов Ламбер! Неужели Жозетта – его сообщница? Я должен был в этом удостовериться. Я пошел к Сюзанне – оказалось, ее дом опечатан полицией. Я порыскал по округе и выяснил, что старуху задушили. Теперь мне необходимо было любой ценой защитить Жозетту, какова бы ни была ее роль в этом деле.