Три страны света
Шрифт:
– В нем есть деньги, возьми их, – поспешно сказала Бранчевская.
Полинька презрительно взглянула на пакет и с отчаянием сказала:
– Я буду просить вас об одном…
– Что? – дрожащим голосом спросила Бранчевская.
– Образок, который вы у меня взяли… это единственная память моей матери! отдайте мне его, отдайте!
Бранчевская громко засмеялась.
– Ты, кажется, помешалась, – сказала она. – Что такое? какой образок твоей матери? ты забываешься! Не советую, – насмешливо прибавила она.
Полинька взглянула на нее и вздрогнула, встретив ее презрительный и холодный взгляд.
Как сумасшедшая, пришла она в свою комнату, бралась за вещи, увязывала их, но вдруг с ужасом бросала, вспомнив, что они принадлежат Бранчевской. Она не плакала, растерзанное сердце ее была полно негодованием. Накинув салоп и шляпку, она быстро выбежала из дому. И вот она среди улицы. Несчастная долго стояла на одном месте, спрашивая себя: куда ей итти? К Кирпичовой? Но с какими глазами придет она к женщине, которая не постыдилась оскорбить ее самыми черными подозрениями? И притом Кирпичова сама предупредила, что выгонит ее… К башмачнику?
И, будто испуганная, Полинька побежала прямо. Долго бродила она из улицы в улицу, останавливалась, осматривалась кругом, будто искала кого… Силы начинали изменять ей, волнение все увеличивалось. "Куда я пойду? что буду делать? – спрашивала она себя. – Боже мой! что они со мной сделали!" И она заплакала. Вдруг раздались звуки шарманки и крикливое пенье. Полинька встрепенулась. Многое напомнили ей эти звуки, и особенно крикливый, пронзительный голос. Утро пасмурное и холодное. Низенький домик в три окна, бедная комната, загроможденная лоскутками, и посреди них старуха, рябая, безобразная, с очками на носу. Бедное семейство шарманщика, идущее на скудный свой промысел…
Вот оно! Полинька так обрадовалась, как будто встретила лучших друзей.
– Ради бога, возьмите меня с собой, – сказала она, подбежав к шарманщику.
Шарманщик, высокий и тощий немец, переглянулся с своей долгоносой женой; видно было по всему, что они совершенно забыли о Полиньке. Девочка в шерстяной сеточке долго всматривалась в нее и, наконец, заболтала по-немецки своим родителям.
– Отведите меня хоть к вашей хозяйке! – продолжала Полинька умоляющим голосом.
Поговорив с дочерью, шарманщик приподнял фуражку и сказал:
– Не распознал! вы худая такая выглядит!
Потом он обратился к жене и начал говорить ей по-немецки, указывая на Полиньку:
– Ja, ja, ja! {Да, да, да! (Ред.)} – воскликнула немка. – Пойдемте, либе мамзель {Милая девушка. (Ред.)}, пойдемте! – прибавила она ласково, обратясь к Полиньке.
Шарманщик взвалил на спину свою тяжелую шарманку, согнулся в дугу и пошел; за ним двинулось все семейство и Полинька.
Они проходили улицы, слишком знакомые Полиньке. Издали завидев Струнников переулок, она слабо и радостно вскрикнула, но потом стала упрашивать шарманщика как-нибудь обойти его. Ей было страшно пройти мимо дома девицы Кривоноговой, Доможирова и всех соседей. Когда они пришли в длинный переулок с заборами и поравнялись с единственным сереньким двухэтажным домиком, Полинька содрогнулась: она пугливо прижалась к шарманщику и дрожащим голосом спросила:
– Скоро ли мы придем?
– Тотчас, либе мамзель, – отвечал он, подозрительно глядя на ее испуганное
лицо.И вот они пришли в переулок, обставленный дрянными домишками. Шарманщик, перекинув шарманку наперед и поддерживая ее одной ногой, бойко заиграл; все семейство прибавило шагу; девочка стала прискакивать и весело постукивать в бубны; мальчик, спавший на руках матери, проснулся. Лай собак и крики мальчишек, игравших посреди улицы, встретили их и проводили до самого домика о трех окнах, вросших в землю. Полинька тотчас узнала его.
Девочка скользнула под ворота и раскрыла изнутри калитку.
Шарманщик указал Полиньке на калитку и сказал:
– Идить, либе мамзель.
В сенях их встретила старуха-лоскутница. Она нисколько не переменилась с той поры, как Полинька ее видела. То же рябое, страшно безобразное лицо с седыми нависшими бровями, даже все тот же старомодный чепчик с изорванными кружевами. На носу очки, опутанные нитками, в руках ножницы.
– Что так рано домой, а? – сказала она с удивлением, но, заметив Полиньку, замолчала.
– Мамзель вас спрашивает, – сказал старухе шарманщик.
– А верно, менять угодно? – с усмешкой спросила лоскутница. – Милости просим!
Она растворила дверь своей комнаты. Полинька вошла. В комнате лоскутницы было все так же мрачно и сыро. Только куча лоскутьев и старого платья, лежавшая в углу, увеличилась. Все остальное было по-прежнему.
– Ну, моя дорогая гостья, чего желаешь, ситцу ли, аль шелку, аль шерстяной какой материи? все есть! – говорила лоскутница, жадно осматривая Полинькин салоп.
Но Полинька не слушала ее. В изнеможении упала она на тот самый оборванный диван, на котором, полная отчаяния, сидела в ту памятную и страшную ночь, когда бежала от горбуна… Но тогда она не была еще всеми покинута, не была одна-одинехонька в большом городе; у нее было свое пристанище, были друзья, были надежды!..
Полинька горько заплакала.
– Что с тобой, что ты, что ты? – пугливо спросила лоскутница, прислушиваясь к ее рыданьям. Полинька продолжала плакать, вполне предавшись отчаянию.
Лоскутница перекрестилась.
– Господи, господи! – сказала она, пугливо оглядываясь по сторонам и бледнея. – Что это? точно, она плачет! Ну что плакать-то, – продолжала старуха с участием, наклонясь к Полиньке. – Полно, лебедушка! лучше расскажи мне свое горе! деньги, что ль, обронила?
– Нет… мое не такое горе, – проговорила Полинька, всхлипывая. – У меня нет никого, никого… ни родных, ни знакомых… ни дома, где бы переночевать!
– Как так, сударыня ты моя, ведь ты здешняя? – с удивлением спросила лоскутница, подвигаясь к Полиньке.
– Здешняя, – отвечала она.
– Ну, как же это? ишь, салоп-то шелковый и шляпка… а?
– Да, но зато ни куска хлеба, ни дома!
– Да где же ты жила?
– Меня выгнали оттуда! – в негодовании сказала Полинька.
– За что? – быстро спросила лоскутница.
– Я не знаю! – отвечала Полинька и еще сильнее прежнего заплакала.
– Ах, ты, моя злосчастная! Ну, что же я стану с тобой делать? – растроганным голосом заметила лоскутница.
– Позвольте мне хоть переночевать у вас, я вам салоп отдам, дайте только мне хоть день пожить, завтра я пойду искать себе места, – умоляющим голосом сказала Полинька.