Три весны

Утром, еще по холодку, вторая рота отбила атаку немцев. Бойцы контратаковали противника, стремительным броском продвинулись вперед, на новый рубеж, но закрепиться там не сумели. Местность была совершенно открытая, и налетевшие «юнкерсы» и «хейнкели» перепахали ее бомбами. Рота понесла большие потери, самые большие за последние полгода.

Командир роты дал приказ отходить под прикрытие завесы дыма и пыли. Сема, который лежал рядом с Петером, коротко скрипнул зубами:

— Что-то с ногой у меня… Вроде как зацепило…

Петер наклонился над ним и увидел Семин сапог, неестественно отброшенный в сторону. Петер догадался, что это оторванная нога. Сема подплывал кровью.

— Обожди. Я перевяжу, — дрожащими руками снимая с себя узкий ремень, сказал Петер. — Сейчас… Все будет в порядке.

Сема повернул голову, увидел пустую штанину и проговорил трудно:

— Отвоевался я. И оттанцевался тоже.

— Да ты держись! Еще такую ногу приделают! — подбодрил Петер.

Со стороны небольшого, заросшего терном оврага к ним подбежал Федя. Помог Петеру перетянуть ремнем обрубок ноги, а потом утащил Сему в кусты. Когда пыль осела, Федя и Петер оврагом отошли к своим окопам, неся на руках раненого. Сема молчал, растерянно поглядывая на них, словно никак не мог понять до конца, что с ним случилось. А может, надеялся на какое-то чудо.

В ушах звенят, тонко звенят серебряные молоточки и хочется пить. В траншее, наверное, нет воды. А если и есть, то ее мало, слишком мало. Какие-то жалкие капли. Чтобы Семе напиться, нужно ведро воды, большое ведро, а может, целый колодец или ручей. Конечно, лучше ручей, он не иссякает.

Петер неотрывно глядел в белое Семино лицо. Петеру было страшно… Что это? Петер видел и ранения, и смерти, но никогда не испытывал такого.

— Скорее в медсанбат! Нужен укол от столбняка, — говорила санинструктор Маша. — Скорее!

Пожилой санитар притащил носилки. Сема слабо улыбнулся ребятам, как бы извиняясь за свою беспомощность.

— На костылях теперь буду… — чуть слышно сказал он.

Подошли Костя и Васька. Костя наклонился и пожал руку Семе. Не глядя на окровавленную культю, хрипло проговорил:

— До свидания, — и стер ладошкой пот с грязного Семиного лица.

Санитар присел было, чтобы приподнять носилки (с другого конца за ручки носилок взялась Маша), но тут же выпрямился и сказал, обращаясь к Феде:

— Ночи ждать надо. Верная гибель — идти вперед.

— Правду он толкует, — со вздохом сказал кто-то.

Маша решительно вскинула голову. Сурово сверкнули глаза:

— Медлить нельзя. Такой случай.

Сема умоляюще посмотрел на бойцов. Этот взгляд будто хотел сказать: как же так получается, ребята? От такой раны и умирать. Да почему же молчите вы, ребята?

— Я понесу, — сказал Костя.

— Я понесу, — отозвался Петер.

— Нет уж, — Васька локтем отстранил Костю. — Пойду я. Не в таких оборотах бывал. И проносило. А теперь сам бог велел мне идти.

— Может, все-таки я? — спросил Костя у Феди.

Гладышев оглядел Петера, потом Ваську и сказал Косте:

— Пусть идут Чалкин и Панков. Идите, друзья мои. Мы прикроем вас огнем.

— Спасибо… спасибо, — запекшимися губами шептал Сема.

Наступила какая-то секунда полной тишины, и солдаты услышали, как где-то рядом монотонно трещали кузнечики. Затем Васька сказал:

— Пойдем.

Маша привычно направилась за носилками и вдруг спохватилась:

— Дайте я его напою!

Она достала из брезентовой санитарной сумки алюминиевую фляжку, отвинтила крышку и поднесла к Семиным губам. Сема сделал один глоток, судорожный, торопливый. Крупные капли упали на гимнастерку.

— Хватит, — отвернулся от фляжки.

— Вы несите его в санчасть полка. Там собирают раненых и отправляют в медсанбат, — напутствовала ребят Маша.

Васька и Петер не успели выйти из хода сообщения, как по всему фронту загрохотали пушки, затрещали пулеметы и автоматы. Немцы пошли в новую атаку. Петер посмотрел назад и увидел спускающиеся с бугра танки противника, Их было больше полусотни, грозных, чужих машин. А вокруг опять яростно плясали разрывы наших снарядов.

«Может, и проскочим в суматохе», — подумалось Петеру. Они выбрались из окопа и побежали к балке. Крепко сжав руками брусья носилок, Сема как бы помогал им поскорее преодолеть опасное пространство.

Петеров расчет оказался верным. Они сумели благополучно спуститься в балку. Здесь отдышались, и Сема сказал ребятам:

— Жив останусь — никогда не забуду. Я ж все понимаю…

— Понимаешь, так и помалкивай. И не трепыхайся! — сурово проговорил Васька. — Нашел время блажить.

— Нет, нет! Я буду живой! — вдруг прокричал Сема. — Несите меня, ребята!

— Теперь уж скоро. Где-то тут и должна быть санчасть. — успокаивал его Петер, поправляя автомат.

Они еще долго шли, пока не оказались среди зеленого островка деревьев. В тени на траве здесь лежали и сидели раненые. Их было много — несколько десятков, И все они напряженно прислушивались к грохоту боя.

Петер и Васька поставили носилки на краю леска под небольшим, но довольно густым дубком. И к носилкам вскоре подошел худощавый военврач в очках.

— Транзит. Но прежде — сыворотка, — только и сказал он поспешившей за ним медсестре.

Петер и Васька догадались, что Сему эвакуируют в тыл. И Сема догадался, и бескровное серое его лицо повеселело.

— Теперь уж живой буду, — сказал он.

Васька принес ему воды в котелке. Она была ледяная — из ключа, от нее ломило зубы. Сема сделал несколько глотков. И удовлетворенно вздохнул.

Простясь с ним, Петер и Васька направились к переднему краю, который по-прежнему тонул в дыму. Бой не смолкал. Наоборот, как показалось ребятам, он набирал силу. Снаряды рвались не только у нашей первой траншеи — они залетали и в балку, по которой шли Петер и Васька. Ребята падали на землю, услышав их затихающий шелест.

Приближаясь к передовой, ребята заметили бегущих красноармейцев. Первой мыслью было, что это контратака. Но бойцы, наши бойцы почему-то бежали назад, в тыл, навстречу Петеру и Ваське.

— Куда ж они! — крикнул Петер и понял, что это и есть отступление.

Бомбежки и ночи без сна, беспрерывные танковые удары измотали красноармейцев. В какую-то страшную, роковую минуту пехота дрогнула и бросилась под прикрытие наших орудий. И немыслимо было остановить эту лавину, хлынувшую назад, к Миусу.