Три влечения Клавдии Шульженко
Шрифт:
Гусев возродил забытый стиль. В той же манере написана и пьеса Александра Гладкова «Питомцы славы» («Давным-давно»). Гладков – личность загадочная. Он, никому не известный драматург, принес эту героическую комедию в Театр Красной Армии, но сколько ни просил его постановщик Алексей Дмитриевич Попов о поправках, незначительных уточнениях, он к пьесе так и не приложил руку. Можно легко объяснить это уверенностью, что все, им написанное, отменного качества. Гигантский успех спектакля подтвердил это многократно: после Москвы пьесу сыграли почти во всех театрах страны.
Прошло двадцать лет, и Эльдар Рязанов решил сделать из пьесы фильм «Гусарская баллада». Режиссер отыскал автора, радостно встретившего новость. Эльдар Александрович договорился с ним о работе над сценарием: нельзя
Гладков появился на горизонте, когда уже все актеры были утверждены на роли. Он восторженно одобрил изменившуюся пьесу – в сценарии появились новые сцены, диалоги, монологи. Создавалось впечатление, что он их вовсе не заметил. Кстати, очень важно – после героической комедии ни пьес в стихах, ни скетчей или водевилей с куплетами он не писал.
И вот мое безумное предположение: не является ли автор одного из писем Шульженко создателем пьесы «Давным-давно»? Стихосложение – тоже. Подписано письмо инициалами. И сколько ни ждала Клавдия Ивановна обещанного продолжения, ни строчки больше она не получила. Таинственный Андрей пропал. Война есть война.
Прочтите внимательно его письмо. Мне кажется, в нем – рука профессионала.
Товарищ Шульженко! Меня Андреемзвали родные отец и мать.Песня Ваша меня задела,сказала: нужно врага убивать.Сейчас я ранен, но скоро, скородорогой боев я вперед пойду.За дружбу, любовь, за семью, за городврагу беспощадно я отомщу.И если останусь я жив, – приедуна Вас взглянуть, рядом побыть.Чтобы сказать Вам, что нашу ПобедуВы помогали в боях добыть.Чтобы смогли Вы сами услышать,как «Синий платочек» любовно храним.Товарищ Шульженко, простите, что пишетвам незнакомый боец один.Простите, что я называю Вас просто,словно любимая мне Вы сестра,но мне давно не приносит почтани одного письма.Мне не с кем болью своей поделиться,поэтому я и решаюсь к Вам,к Вам единственной обратиться,Вам одной обо всем рассказать.Дней через двадцать, покинув Архангельск,вновь партизанить уйду я в леса,и вновь затеряется дальний мой адрес,и вновь будет некому мне писать.В боях обветрены смуглые лица,ряды их ровны, и шаг их прям.Пока, не знакомая мне певица,до скорой встречи! Победы нам!Подпись – «А.И. И чуть ниже: «г. Архангельск, 14 декабря 1942 г.».
Может быть, я в своей догадке не прав. Но могу же высказать предположение.
Часть писем из мешка отобрал для меня Георгий Кузьмич, часть была отобрана еще в начале 50-х постоянным автором Шульженко Павлом Германом: он собирался сделать о ней книгу, но не успел. Писем за 1941 год обнаружить не удалось, да и попадали ли они в те месяцы в осажденный Ленинград?! Самое раннее из всех датировано 4 апрелем 1942 года и пришло от защитников города. Оно было вложено в конверт вместе с листом шершавой бумаги – страничкой красноармейской газеты «Сталинские питомцы». Вверху на месте девиза «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!» – новый: «Смерть немецким
оккупантам!». Тут же предупреждение: «Прочти и передай товарищу». Письмо опубликовано подзаголовком «Благодарим от всего сердца»:«Уважаемая Клавдия Ивановна!
Вы говорите, что летчики – Ваша любимая аудитория, и поверьте, что мы, слушатели, проникнуты к Вам таким же глубоким, теплым чувством.
В эти суровые дни, дни борьбы не на жизнь, а на смерть, Ваши песни снова будят в памяти то, что дороже всего каждому из нас, за что каждый из нас готов отдать жизнь. Наша необъятная Родина, суровый, величественный Ленинград, материнская нежность, мечта о любимой девушке – все это вспоминается еще ярче, когда слушаешь Ваш концерт, обо всем этом говорят Ваши песни.
Пройдут годы, но каждый, слушавший Вас, будет всегда с благодарностью вспоминать об этих концертах. Здесь, в землянках, на аэродроме, Вы находите самых искренних слушателей. Надеемся, что наше уважение и любовь смогут вознаградить все трудности, что приходится преодолевать Вам во фронтовой обстановке.
С боевым приветом Дементьев, Сулимов, Матрунчук, Пузейкин, Трифонов, Стебунов, Костенко, Трещев, Савченко, Химич, Передистов, Голенко, Кузнецов, Иконен».
Вот еще один отклик на концерт Ффронтового джаз-ансамбля. И опять ни жалобы на трудности, только вера в победу, сколько до которой – никто не знал, да и положение частей, сражавшихся в окружении, вроде бы и не располагало к оптимизму:
«Привет с фронта, т. Шульженко!
Извините нас за наше маленькое письмо. Здесь, на передовой, мы решили Вам написать.
Сейчас уже ночь, грохочет артиллерийская канонада, сидим в землянке, и вспомнился наш любимый, родной Ленинград с его садами, парками, театрами и Ваши выступления с джазом, которые вливали нам бодрость в нашей молодой, счастливой жизни. Но вот наступила война, пришли на нашу родную землю фашисты – эти двуногие шакалы, убивающие, насилующие, грабящие наших отцов, матерей, сестер и любимых девушек. Но недалек тот день, когда эти бандиты будут уничтожены, и мы снова заживем мирной жизнью и снова услышим Ваш голос.
У нас к Вам большая просьба. Если возможно, пришлите Вашу фотографию. Она вместе с нами будет участвовать в боях, вливать в нас еще больше силы.
Привет Вашему дружному коллективу и товарищам в Вашей полезной работе!
С красноармейским приветом
Антонов И.Я.,
Тереньев П.А.
Медиокритский Н.В.
Наш адрес: ППС 956, Стрелковый полк 1072, 2 батальон, 4-я рота.
7 IX-1942 г.».
Клавдия Ивановна перечитывала письма, что я отобрал для книги «Когда – вы спросите меня».
– Постойте! – вдруг воскликнула она. – А где же треугольник из эвакогоспиталя от летчика Ростислава Родионова?! Он писал, что его самолет подбили над немцами, оказаться у них в плену – страшнее смерти. И Родионов поймал волну радиомаяка, по которому шли мои песни. Летел на честном слове и на одном крыле, боялся, не дотянет до наших, но мой голос помог! Только вот ноги ему в госпитале ампутировали. Я запомнила его письмо наизусть.
– Эта очень похоже на фильм 1943 года «Воздушный извозчик». Только там Жаров летел на голос своей жены Целиковской, за которую пела Надежда Казанцева, и остался с ногами, – вспомнил я.
– Ну и что же! Вы просто не знаете, что в войну маяки работали на всех аэродромах. Летчики знали их волну и летели, слушая пластинки, что звучали круглосуточно. И конечно, не только с моими песнями. Ничего удивительного, что об этом сделали фильм.
Я нашел не менее трех десятков писем о «Синем платочке». И хотя о нем все сказано, приведу еще одно, очень показательное. Оно, как и большинство остальных, пришло после фильма «Концерт фронту». Картину крутили мобилизованные киномеханики, разъезжая по фронтам с видавшей виды передвижкой, показывающей, как ясно из письма, картину так, что было не только не видно, но и не слышно.