Три высоты

У меня в то время помимо школьного кружка много времени занимала работа в собственной мастерской. Помог мне в этом деле отец. Железнодорожник по профессии, к авиации он особого интереса никогда не питал, но к увлечению сыновей относился по-мужски уважительно. Оборудовал для наших работ сарай, не жалел денег и на инструменты, и на материал: ни один из соседских мальчишек не мог бы похвастать таким плотнично-столярным набором, какой купил мне отец, угробив на него всю получку и часть премии. Именно здесь, в этом сарае, и были собраны сначала простенькие модели, а затем и настоящие планеры...

А вскоре состоялся тот разговор, который стал поворотной вехой в моей судьбе. Сперва я решил поговорить начистоту с братом. Учеба в школе у меня в последнее время не клеилась: не тем голова была занята. Подумал, что Виктор меня поймет.

Так и вышло. Старший брат целиком оправдал возлагаемые на него надежды. Уговаривать или переубеждать его мне не пришлось. Наоборот, он сам охотно пошел мне навстречу.

– Считаю, что выбор правильный, - внимательно выслушав меня, сказал Виктор.
– Но только учти: самолет не увлечение, не личная прихоть или там склонность души. Научиться летать - нынче этого мало. Стать необходимым авиации - вот в чем вопрос. А стать ей необходимым нужно, без этого нечего и огород городить. Небо - это на всю жизнь.

– А со школой как?
– нерешительно задал я самый сложный и жгучий вопрос. На то и на другое просто времени не хватит.

– Придется пока бросить, - твердо отрезал Виктор.
– Кончишь десятилетку позже. Считай, что десятилетка - это твой личный долг, который обязан со временем возвратить. Без образования в авиации делать нечего.

Виктор помолчал, почесал в затылке и наконец спросил!

– С отцом мне поговорить или сам скажешь?

– Сам!
– твердо сказал я.

Отец возражать не стал. Видно, давно предвидел подобный оборот дела. Спросил только:

– На завод пойдешь?

– Ясно, батя! На металлургический.
– радостно кивнул я.

– Ну понятно, ваши ведь аэроклубовские почти все оттуда. А учебники школьные все же не сдавай, сбереги.

С того дня началась для меня новая жизнь. Легче не стало. На заводе бить баклуши было не принято. Пришел - вкалывай. Да я легкой жизни и не искал. Работал с азартом, на совесть, хотя и уставал на первых порах здорово - только что с ног не валился.

И вот в аэроклубе меня зачислили в самолетную группу. Теорию пришлось осваивать заново. Школьные учебники по совету отца я спрятал ненадежнее, аккуратно перевязав их ремешком, и засел за книжки со схемами авиационных двигателей, с рисунками лонжеронов, нервюр, с таблицами полетных расчетов. Научиться предстояло многому.

Прошло несколько месяцев. Работа на заводе пришлась по душе, да и па жизнь я привыкал смотреть по-иному - шире, требовательнее. Навыки, которые постепенно накапливал у себя в цехе, пришлись к месту и на Волынцевской горе. Разобрать и собрать авиационный мотор было теперь для меня плевым делом. Отвертка или гаечный ключ будто прикипали к рукам: все спорилось, каждое движение выходило ловким и точным. Давала себя знать и отцовская мастерская в сарае. Кое-кто из ребят даже начал завидовать. Правда, зависть была хорошая, такой зависти не пристало стыдиться. Я охотно показывал сверстникам все, чему успел научиться сам, делился с друзьями своими нехитрыми производственными "секретами".

Жизнь шла не легко, но зато интересно. Даже в кино сходить некогда было. Да, честно говоря, не очень и хотелось. Впечатлений и так хоть отбавляй! А когда в аэроклуб поступили наконец новые самолеты, я и вовсе готов был там ночевать. Жаль было каждой упущенной минуты. И хотя до дома от летного поля рукой подать, но я, чтобы не тратить зря времени на обеды и ужины, все чаще завертывал с собой в узелок ломоть хлеба с куском сала или печеной картошкой.

Мать в конце концов пожаловалась Зарывалову.

– Ты что, герой, совсем, говорят, от дома отбился? Так у нас с тобой не пойдет!
– сказал тот, - Вон ты какой тощий! Смотри, комиссия забракует.

– Какая комиссия?
– удивился я.

А такая, которая в Луганскую летную школу отбирать курсантов из вашего брата будет. Ты что думал, раз Осоавиахим, значит, это так, для забавы? Походил в аэроклуб, полетал себе в удовольствие - и все, точка? Нет, брат, Осоавиахим - это главная кузница летных кадров!

– Да я же и не летал ни разу!
– опешил от неожиданности я.

– Ничего, полетишь еще. Завтра и полетишь, так что готовься, - сообщил Зарывалов.-Или, считаешь, рано еще?

– Да что вы, Василий Алексеевич!.. Да я... Да у меня...

– Ну вот и договорились, - делая вид, что не замечает моей радости, дружески сказал Зарывалов.
– А обедать все-таки домой ходи. Забракуют!

Я в тот раз ?так и не успел расспросить про набор в летную школу. Все заслонила мысль о предстоящем полете.

Первый полет! Кто не мечтал о нем, кто не ждал его с замиранием сердца и перехватившим от волнения дыханием! А вдруг передумают, вдруг отложат? Мало ли что может случиться. Ненастье зарядит или инструктор к чему-нибудь придерется.

Весь день ходил сам не свой. Из рук все валилось. Что делалось вокруг, не замечал, на оклики не отзывался. Лишь одна мысль стучала набатом в голове: "Завтра! Завтра полечу!"

Наконец Виктор, наблюдавший исподволь за мной, не выдержал и отвел меня в сторону:

– Ты что, будто тень загробная, ходишь? Не оробел, случаем, малость?

– Боюсь, - едва слышно признался я.
– Боюсь, вдруг завтрашний полет отменят.

– А с чего бы это его отменять!
– успокоил Виктор.- С теорией да и со всем прочим у тебя полный порядок. Сам не раз проверял. Вот разве что ты и к завтрашнему дню не очухаешься, живых людей, как сейчас, узнавать не будешь... Пойдем-ка лучше домой ужинать. Выспаться тебе как следует надо.

Но спалось нам обоим в ту ночь плохо. И Виктор беспокоился. А я и вовсе всю ночь проворочался с боку на бок, заснув лишь под утро. Приснилось, будто Зарывалов в последний момент передумал и запретил полет. "Нельзя тебе лететь, - говорил он.
– Не понимаешь ты, парень, задач Осоавиахима. Осоавиахим - это кузница кадров! А ты что? Мать не слушаешься, дома не обедаешь... Забракует тебя комиссия!"

Проснулся я чуть свет. Сердце громко колотилось. Умывшись в сенях ледяной водой, вышел во двор и сразу успокоился. Небо было светлое, чистое - ни единого облачка. Летная погода.

– Летная! Летная!
– повторил я несколько раз вслух. И не удержался прошелся по двору колесом.

За этим несолидным занятием и захватила меня мать, вышедшая во двор наколоть щепок для самовара.

– Сегодня, значит?
– спросила она.

– Сегодня!
– сказал я, подходя к ней и беря у нее из рук топорик.

– Ты уж не забирайся в первый раз высоко, - тихо попросила она.
– Ты уж как-нибудь к земле поближе...

– Не бойся, мама!
– обнял я ее за плечи, - Не бойся. Я же не один, я с инструктором.