Три взгляда в бесконечность
Шрифт:
Монах лежал на постели и тяжко стонал. Очередной приступ скрутил его и не давал вздохнуть полной грудью. За что ему всё это? Почему Бог наказал его так жестоко? Хуже всего было то, что вдобавок к телесной болезни Господь лишил его Своей благодати. А ведь он так много подвизался в последнее время, взял на себя дополнительные послушания, усилил пост. А в награду за эти добровольные страдания ради Христа он получил не дары Святого Духа, не слёзы умиления, а боль и одиночество. Неужели Господь так безжалостен и несправедлив, что посылает своему верному рабу такие нечеловеческие испытания? Почему Он не принимает его молитв и отвернул свой Светлый Лик, оставив его совершенно одного во тьме кромешной?
– Отец мой, сжалься надо мной, скажи мне, за что Господь наказал меня? – взмолился монах к своему духовному отцу. – Я всем пожертвовал ради Бога и готов, если нужно, отдать за Него даже собственную жизнь!
Взгляд духовника, казалось, пронзил послушника насквозь, достал до самого сердца и уязвил его. Наверное, именно так посмотрел Христос на Петра, когда тот отрёкся
– Пётр сказал Ему: Господи! Почему я не могу идти за Тобою теперь? Я душу мою положу за Тебя! Иисус отвечал ему: душу твою за Меня положишь? Истинно, истинно говорю тебе: не пропоёт петух, как отречёшься от Меня трижды… И вспомнил Пётр слово, сказанное ему Иисусом: прежде, нежели пропоёт петух, трижды отречёшься от Меня. И выйдя вон, плакал горько.
– Неужели я так много возомнил о себе? – монах словно очнулся от долгого сна и не на шутку испугался. – Самонадеянность – вот за что Господь вразумляет меня! Воистину – достойное по делам моим приемлю! Как же так получилось, что я перестал молить Бога о спасении, а стал требовать от Него благодати? Слава Господу, что показал мне, какое я ничтожество и чего я в действительности стою! Отец мой, моли Бога о мне, чтобы я во всём стал похож на тебя. Чтобы и во мне всегда горел огонь любви ко Христу! Что мне сделать, чтобы Дух Святой сошёл и на меня, убогого, как на тебя когда-то? Чего мне не хватает, чтобы стать совершенным? Какие ещё подвиги мне наложить на себя, чтобы уподобиться Господу?
– И сказал: истинно говорю вам, если не обратитесь и не будете как дети, не войдёте в Царство Небесное. Итак, кто умалится, как это дитя, тот и больше в Царстве Небесном!
Монах по-новому взглянул на своего отца. Во всём облике этого удивительного человека сквозило что-то детское, простое и чистое. В нём не было и тени превозношения, лукавства или фальши. Если он любил кого-то, то шёл в этой любви до конца, отдавая всего себя возлюбленному и не ища своей маленькой выгоды.
– Я понял, отче, мне не хватает не подвигов, а детской простоты и смирения, которые есть у тебя! Я забыл, что важны не внешние дела сами по себе, а рождающееся от них в душе смирение. Средство стало для меня целью. Подвиги же надо брать на себя, только если это стало истинной потребностью души! А искусственные запреты и самоограничения часто приводят к ропоту на Господа и возгревают в человеке жалость к самому себе. Делать что-то, чтобы как следует помучиться и этим купить себе право войти в Царство Небесное, и глупо, и опасно. Ведь спасение – это свободный дар Божий, а не награда за заслуги. О нём можно только просить. Теперь я знаю, что святые принимали на себя подвиги как ответный дар Богу. Это был способ выражения их благодарности Творцу за Его благодеяния к ним. И они совсем не мучились, когда всё это делали. Вернее, тело их страдало, а душа ликовала и радовалась. Поститься, стоять на камне, мало спать – всё это стало естественной потребностью их души. По-иному они просто не могли жить, как другие люди не могут жить без воздуха и воды. И ради той огромной духовной радости, которую им это приносило, они были готовы пожертвовать всем чем угодно, даже своей жизнью. Я же возомнил себя равным им, достигшим их меры в духовной жизни. Как жестоко я ошибся! Надо всегда и во всём начинать с малого, а не прыгать через несколько ступенек!
Да, он действительно возомнил себя великим подвижником и праведником. Что ж, отныне он забудет о подвигах и сверхзаслугах. Он всего лишь дитя на пути духовного развития, значит, и вести, и чувствовать себя ему надо как ребёнку. Это, по крайней мере, будет честно по отношению к себе и Богу. А когда он вообще в последний раз смеялся и шутил? Он даже не заметил, как превратился во взрослого – тяжёлого и мрачного, зацикленного только на себе самом. Куда пропала былая лёгкость и беззаботность, когда он мог целыми днями петь и смеяться, искренно радоваться каждому солнечному лучу и так же неподдельно и глубоко оплакивать погибшего муравья или сломанную веточку? Придётся ему опять учиться быть ребёнком – учиться удивляться миру, быть непосредственным и свободным, не заботиться о завтрашнем дне, быть кротким и незлобивым, а главное – учиться любить своего Отца и молиться Ему!
– Из уст младенцев и грудных детей Ты устроил хвалу!
– Аминь, отец мой!
Надо бежать! Бежать от людей, от мира, от искушений! Вокруг лишь чернота, мрак, беспросветность. А ему нужен один лишь Господь, только Его одного любить, только Его постоянно созерцать! Всё остальное – лишь помеха на пути к этой цели, всё тянет его назад, всё отрывает его от Бога. Значит, выход один – отказаться от всего земного, презреть и попрать всё мирское и тленное! Даже его соратники, его братья – монахи, и те мешают ему наслаждаться Богообщением. Мирские дела камнем ложатся ему на грудь и не дают дышать. Надо бежать – в пустыню, в леса, куда угодно, лишь бы рядом не было людей. Там никто и ничто не помешает ему. Никто не даст ему послушание торговать в церковной лавке, не будет докучать рассказами о последних новостях. Больше не надо будет постоянно видеть накрашенных девиц в коротких юбках и слушать скороговорку бездуховного чтеца в храме. Можно будет весь день посвятить сладкой, как мёд, молитве! Ну почему игумен не отпускает его из монастыря на уединённое житие? Неужели и этот почтенный старец подвержен влиянию сатаны? Наверное, Господь специально чинит монаху препятствия, чтобы проверить, насколько горячо и неизменно его желание отшельнической жизни. Значит, он должен приложить волевое усилие и настоять на своём. Христос зовёт его, а Христос выше, чем любой, даже церковный начальник! Надо любым
путём выпросить разрешение на пустынножительство!Это ему удалось, и уже через месяц монах жил в небольшой хижине, стоящей посреди глухого леса. Люди туда забредали редко, так что его уединению никто не мешал. Только раз в неделю какой-нибудь послушник приносил из монастыря продукты, клал их на порог и тут же удалялся. Вначале начинающему отшельнику казалось, что он обрёл рай на Земле. Страсти утихли и больше его не мучили. Ещё немного, и он достигнет полного бесстрастия, а тут уж и до безмолвия недалеко! Но время шло, а ничего не менялось к лучшему. Постепенно под видом покаяния он стал прокручивать в уме события из прошлого, злясь на тех, кто сказал ему когда-то резкое слово, косо посмотрел или высмеял его. Старые обиды вновь ожили в душе монаха и стали ещё болезненнее и острее им переживаться. Эфемерные девицы в мини-юбках, казалось, преследовали его повсюду, появляясь в самые неожиданные и неподходящие моменты. Ко всему прочему, монаха стали мучить страхования – ему постоянно казалось, что за каждым деревом прячется разбойник или дикий зверь, готовый разорвать его на части…
В одно пасмурное утро после бессонной ночи, которую отшельник провёл, вслушиваясь в каждый шорох за окном, на своём крыльце он увидел отца Петра. Тот молча сидел на ступеньках и перебирал чётки. Монах так же молча подсел к нему и понурил голову. Наконец, после минутной паузы, он собрался с духом и начал свою исповедь:
– Отец, я, по слову Господа, отказался от всего мирского. Я избрал путь отшельничества – самый быстрый и прямой путь к очищению души. Я больше не общаюсь с людьми, не участвую в их грехах – так почему же нет мира в моей душе, почему я не чувствую присутствия Божия? Моей мечтой было в уединении молиться Господу, и я думал, что здесь, вдали от всего мирского и нечистого, мне ничто не помешает. Но как только я стал жить один, молитва ушла из моего сердца, и ничто меня больше не радует. А я ведь так хотел быть с Господом наедине, слиться с Ним и никогда не разлучаться! Но все мои мечты и ожидания с треском рухнули. В чём же причина этого краха?
– Не молю, чтобы Ты взял их из мира, но чтобы сохранил их от зла…
– Но я хотел бежать от мира, чтобы никто из людей не смог помешать мне найти Господа в себе. Я жаждал здесь, вдали от всех, насладиться в полной мере Его любовью!
– Кто говорит: «я люблю Бога», а брата своего ненавидит, тот лжец; ибо не любящий брата своего, которого видит, как может любить Бога, которого не видит?
– Ты говоришь, отец мой, что мне надо учиться любить Бога через любовь к его творениям?! Но ведь именно через людей приходит большее число искушений!
– Каждый искушается, увлекаясь и обольщаясь собственной похотью!
– Значит, всё дело только во мне самом? Значит, всё это время мне никто и не мешал, кроме моих собственных грехов? Я понял теперь важную вещь – отречение от мира означает отречение от своих страстей, а не уход от людей! Меня раздражали мои ближние потому, что всё то плохое, что я видел в них, находило отклик в моей душе. Если бы я сам был чист, то и вокруг всё было бы иначе: мир бы стал светлее и лучше. Он пел бы хвалу Господу вместе со мной! Зло коренится только внутри меня. Борьба с миром (миром страстей) происходит внутри, для этого не надо уходить в пустыню и затвор! Другие люди только помогали мне тем, что выявляли моё собственное несовершенство, и в этом была огромная польза для меня. А я не ценил этого великого блага! Ведь ближние обнажают наши страсти, колют нас иголками, вскрывая застарелые гнойные раны, и тем самым не дают нам скатиться на самое дно – в сатанинскую гордыню. Они вытряхивают нас из состояния самолюбования, и мы получаем возможность развиваться дальше. Оставшись один, я замкнулся в самом себе и перестал видеть свою повреждённость. Страсти как будто затухли во мне, но, не будучи побеждёнными, все вылились в одну самую ужасную – гордость. Я стал считать себя уже достигшим совершенства, поэтому живой, реальный Бог был мне уже не нужен! Я стал поклоняться придуманному мной образу Бога, принося Ему в дар поддельное смирение, а на других людей смотрел свысока. Но воображаемый Бог не даёт человеку благодати и счастья! Поэтому бесы вновь овладели моей душой, и с ещё большей силой. Господь сказал: «нехорошо быть человеку одному»! Лишь тот, кто в достаточной мере познал свою немощь, может себе позволить жить в уединении, нам же нечего и мечтать об этом! Быть среди людей полезно для души, начинаешь больше любить Бога… Но скажи, отец, неужели служение ближнему может быть выше, чем молитва, выше Богообщения?
– Тогда праведники скажут Ему в ответ: «Господи! когда мы видели Тебя алчущим, и накормили? или жаждущим, и напоили? Когда мы видели Тебя странником, и приняли? или нагим, и одели? Когда мы видели Тебя в темнице, и пришли к Тебе?» И Царь скажет им в ответ: «истинно говорю вам: так как вы сделали это одному из сих братьев Моих меньших, то сделали Мне».
В эту минуту монах вдруг ясно понял одну истину, которая впоследствии стала стержнем всей его жизни. Часто Господь хочет, чтобы мы любили ближних даже больше, чем Его самого. Он снова и снова являет Своё великое смирение и ставит самого последнего грешника выше Себя. Он жертвует временем и любовью, которые мы можем отдать Ему, чтобы мы потратили их на своих ближних. Ради приготовления похлёбки для нищего можно прервать общение с Царём! А может, именно с этого и начинается истинное Богообщение? Когда живёшь для других людей, перестаёшь думать о себе, становится некогда копаться в своих мелких переживаниях и упиваться собственной праведностью. А что может больше приблизить нас ко Христу, как не отказ от себя самого ради служения ближним своим?!