Три желания
Шрифт:
Воображая, что держит ребенка Джеммы на своих руках, она могла не думать о Дэне и Анджеле – о волосах Анджелы, о груди Анджелы, о белье Анджелы…
Было легче, когда она проходила мимо родителей с колясками, не возникало желания остановиться и в слепой ярости закричать этим самодовольным, беззаботно-счастливым женщинам: «Ну и что в вас особенного? На себя посмотрите! Вы что, очень хорошенькие или сильно умные? Как вы умудрились завести ребенка? Вы сумели, а я не могу? Не могу получить это самое простое, основное, скучное?»
Это помогало ей засыпать по ночам.
Никто, кажется, не замечал того чуда, что Кэт все еще функционирует, а она чувствовала себя так, будто разлетается на миллион кусочков. Никто не верил – а Кэт это твердо знала, – что Дэн действительно ушел, что он теперь просыпался в постели другой женщины.
Ее рана была для нее вечной отговоркой. В самом деле, а почему нет? Почему не получится, если этого хочет Джемма? Почему?
По многу часов она проводила во второй спальне, крася стены в масляно-желтый цвет. За этим занятием разум мирно спал и не беспокоил ее.
Детская выходила очень миленькой. Все так говорили.
Вот только вчера она купила белое соломенное кресло с синими подушками и поставила его у окна, из которого было видно магнолию. Здесь она будет сидеть под ярким солнечным светом, кормить ребенка из бутылочки и размышлять о возможности счастья.
Во всем мире их будет только двое – она и ребенок. И больше никого.
А теперь Джемма передумала.
И вся эта благостная картинка, весь этот солнечный свет будто провалились куда-то, и Кэт вернулась в выжженную землю памятных записок, прозрачных кабинок-офисов, бракоразводного процесса и пустого дома, где по вечерам тебя никто не ждет.
Лучше уж тогда остаться навсегда холодной, чем ощущать такое вот тепло.
Кэт сидела в шумном ресторане, в голове гудело от шампанского, перед ней на тарелке таял тошнотворный кусок шоколадного торта, несколько секунд она не ощущала совсем ничего, и внезапно на нее налетел ядовитый ураган.
Это было совершенно детское разочарование.
Это было унижение: «Ха! Ну и кто выглядит сейчас дурой?»
Это были самодовольно поднятые брови Лин.
Это было завтра. И послезавтра.
Это было потому, что четырнадцатилетняя Кэт Кеттл подумала когда-то, что она неудачница.
Да мало ли что это могло быть, только от волнения голова у нее пошла кругом, и уже потом она так и не вспомнила, как вскочила на ноги, что говорила, что держала в руке; она помнила только, что швырнула этот предмет на пол и заорала:
– Вы обе испортили мне жизнь!
А потом вдруг в ее голове раздался голос Максин: «Когда-нибудь ты зайдешь слишком далеко».
Вот она и зашла…
Из живота Джеммы торчала вилка.
Кровь!
Первая мысль была: «О господи! Я же ее убила…»
Вторая: «Сейчас меня стошнит».
Затем в ушах зашумело.
А потом она обнаружила, что лежит на полу, половина лица и ухо ужасно болят, во рту металлический привкус.
Оливия опустилась рядом с ней на колени:
– Ничего страшного. Вы упали в обморок. Как вы себя чувствуете? Сильно ударились?
Вокруг себя Кэт видела только икры ног.
– Не волнуйтесь!
Скажите ей, чтобы не волновалась! Милая, не волнуйтесь, ТОЛЬКО не волнуйтесь!– «Скорая» уже едет! Ш-ш-ш… Это не сирена?
– А полицию вызвали? Я видела! Она прямо напала на нее!
– Вы слышали? Они сестры! Невероятно!
«Я ее убила?» – хотела спросить она, но в рот будто мраморной крошки насыпали.
– Все прямо с ума сходят! – радостно заявила Оливия.
– Ах, Лин… – Это была Джемма. Она была совершенно спокойна. – По-моему, начались схватки…
У Оливии смешно опустились уголки рта.
Вокруг стола послышались вздохи и перешептывания. Кэт видела, как пара мужских туфель осторожно отступила на пару шагов. Она слышала, как Лин спрашивала с необычной для нее паникой в голосе: «Здесь есть врач?»
Кэт начала молиться – горячо, сбивчиво: «Господь Иисус, Святой Дух, Матерь Божия, каждый по отдельности и все вместе… Умоляю, не допустите, чтобы и этот ребенок умер!»
– Я врач, – отозвался кто-то.
– Ее не нужно приводить в сознание, – добавил кто-то еще.
– Правда, схваток у меня пока не было, – задумчиво рассуждала Джемма вслух. – Так что, может быть, я и ошибаюсь…
– Помошите, пошалуйста, – прошепелявила Кэт, ощущая привкус крови. Оливия взяла ее за запястья и поставила на ноги.
– А вот и директриса! – Оливия как будто веселилась от души. – Она сейчас просто с ума сойдет. Послед и все такое прямо здесь, на полу…
Это была та самая элегантно одетая женщина, которая любезно проводила их к столику в начале вечера. Сейчас она с нескрываемым презрением посмотрела на Кэт и руками стала раздвигать людей:
– Прошу расступиться… «Скорая» сейчас приедет.
Люди послушались. Все торопились вернуться к своим столикам, чуть застенчиво, взволнованно и негромко переговариваясь друг с другом.
Через десять минут в зал прошли санитары, распространяя вокруг волнение и уверенный авторитет, как кинозвезды, непринужденно входящие в зал для пресс-конференции.
Лин обратилась было к ним, но Джемма перебила ее, быстро заговорив деловым тоном:
– У меня срок через две недели. Я только вчера ходила к врачу, и она сказала, что, возможно, у меня начнутся легкие схватки. Не знаю, то это было сейчас или не то… Вокруг матки ведь много всякой ткани, да? От вилки ребенку ведь ничего не будет?
– Вряд ли, – согласился санитар. – Для этого она должна проникнуть очень глубоко. По-моему, она кожу только повредила, и все. Давайте-ка давление померим!
– Мне кажется, нужно послушать сердце ребенка, – резко сказала Джемма. – Вот что, по-моему, вам нужно сейчас делать.
Кэт про себя отметила, что Джемма говорит точно как Лин.
Или как Максин.
Или как чья-нибудь мама.
Кэт молча придерживала рукой свою челюсть и смотрела через окно машины на городские огни. Молодой человек, который сидел за соседним столиком и любезно нес сумку Джеммы, вез теперь их в больницу. Кэт не знала и знать не хотела, где была та девушка, что пришла с ним.