Трибуле
Шрифт:
– И чего же вы хотите? – сказал он необычно мягко.
– Знать, не король ли похитил мою дочь?
– Король ее не похищал! – важно ответил Монклар.
Трибуле задумался. Он поднял голову.
– Я не спрашиваю вас, кто!.. В том состоянии, в каком вы сейчас находитесь, вы бы мне уже это сказали.
– Да! – согласился Монклар.
– Прощайте, месье де Монклар…
XXXVIII. Монтгомери
Трибуле раздвинул толпу придворных, выбрался из зала и быстро дошел до своей комнаты, где освободился от шутовского костюма. Он надел пояс,
– Давайте выйдем из Лувра, – естественным тоном предложил шут. – Там нам будет удобнее поговорить.
Трибуле жил в Лувре на положении пленника.
И сам Монтгомери передал всем постам строгий королевский приказ на этот счет.
Но королевская милость, вполне очевидно, вернулась к шуту. Капитан мог убедиться в этом собственными глазами, а потому предложение Трибуле не вызвало у него никаких подозрений. Он по-дружески взял шута под руку, и они вдвоем прошли в дверь. На улице было темно. Несколько попрошаек по привычке, как в каждый дворцовый праздник, ожидали разъезда гостей в надежде заработать несколько монет, протолкнув вперед карету мадам маркизы или месье маршала. Монтгомери угрожающе мазнул рукой, и попрошайки разбежались.
– Вот теперь мы можем вволю наговориться, дорогой мой месье Флёриаль, – обратился к шуту Монтгомери.
– Отойдем подальше, – предложил Трибуле и быстро зашагал от дворца.
Через пару шагов он добавил:
– Попробуйте сначала объяснить мне, чего вы хотите…
– А вы обещайте мне рассказать про короля…
– Не позже завтрашнего утра.
– Я всегда говорил, что вы почтенный человек, месье Флёриаль.
– Зовите меня лучше Трибуле… Я люблю это имя. В нем есть нечто неуравновешенное, резкое, грубое, и это мне нравится.
– Дорогой мой месье Флёриаль…
– Тогда как Флёриаль пахнет полями, поэзией, идиллией. Да ведь я и не цветы ношу, а одни шипы.
– Как вы несчастны! – воскликнул капитан.
– Несчастен? Кто это сказал?.. В мире нет человека счастливее меня, месье де Монтгомери… Ко мне только что вернулась королевская милость, я хочу приносить пользу своим друзьям, к которым … отношу и вас… Чего же больше я мог бы пожелать?
– Это верно, месье Флёриаль.
– Да называйте же меня Трибуле, черт возьми!
– Ладно! Итак. Трибуле, друг мой, вот что я хотел бы получить от той королевской милости, про восстановление которой вы так справедливо говорили.
– Вы ничего не видите за поворотом этой улочки?
– Ничего… Просто игра света…
– Пойду-ка посмотрю… Никогда не знаешь, кто может нас подслушать.
Трибуле быстро дошел до поворота.
Монтгомери следил за ним и бурчал под нос:
– Черт побери этих смотрельщиков!.. Эй, Трибуле!
Шут не ответил.
– Трибуле! – забеспокоился Монтгомери.
В ответ – тишина.
– Убили его, что ли? – вслух размышлял капитан, обнажая шпагу. – Трибуле!.. Где же вы?
– Да здесь я! – донесся издалека голос Трибуле.
– Иду к вам… Ждите меня!
– Бесполезно, дорогой капитан. Не утруждайте себя. Прощайте! Доложите завтра утром королю, что вы лично соблаговолили вывести меня
из Лувра и проводили до этого вот проулка. Будьте уверены, что получите от короля все, что пожелаете!– Ах, негодяй! – закричал Монтгомери, только теперь понявший замысел шута…
Он бросился в направлении, откуда донесся голос Трибуле, иронически прощавшегося с капитаном.
Он достиг перекрестка, куда сходились пять или шесть кривых улочек. Монтгомери в течение часа тщетно пытался напасть на след Трибуле.
Потом, задыхаясь, обезумев от бешенства, он возвратился в Лувр и проник в ярко освещенный зал как раз в тот момент, когда Франциск осведомился о нем. Монтгомери приблизился к королю.
– Ближе! – приказал Франциск I.
Монтгомери сделал два шага и наклонился к сидевшему в большом кресле королю.
– Месье! – тихо начал король. – Не выпускайте из виду моего шута Трибуле.
– Конечно, сир…
– Вы дождетесь, когда он удалится в свою комнату…
– Да, сир…
– Потом очень осторожно, а главное – бесшумно, вы разбудите его, если только он спит, посадите его в какую-нибудь прочную карету и отвезете его в Бастилию…
Франциск, убедившийся, что шут ничего не знает о месте, где находится Жилет, решил разом и отомстить шуту, и избавиться от него, бросив его в каменный мешок в Бастилии.
– Приказания Вашего Величества будут выполнены, – сказал Монтгомери, ставший вдруг, несмотря на всю свою уверенность, необыкновенно бледным.
– Рассчитываю на это, – мрачно буркнул король. – Прикажете коменданту Бастилии, чтобы нового гостя он упрятал в достаточно удаленную камеру, чтобы никто не слышал смеха моего шута, если он задумает смеяться, ни его болтовни, если ему захочется разговаривать.
– Ни плакать, сир! Я понял.
– И вот что еще. Если каким-то образом тюремщики забудут об узнике…
– Иными словами, позабудут приносить ему еду и питье, сир…
– Понимайте, как знаете… В конце концов, если люди забудут о Трибуле в его каменном мешке, если он ни на что уже не сможет надеяться, кроме как на милосердие Господа, было бы неплохо, если бы шуту позволили самому устраивать свои дела с Богом!
На следующее утро Басиньяк ввел Монтгомери в комнату Франциска I. Король в это время разговаривал со своим главным прево. Монтгомери нашел короля довольно мрачным.
– Итак, месье? – живо спросил король.
– Сир, всё произошло в соответствии с указаниями Вашего Величества, – ответил Монтгомери с безнадежной отвагой человека, поставившего на карту разом и карьеру, и жизнь.
Конечно, если бы главному прево пришла в голову мысль посетить Бастилию, если бы он случайно заговорил там о Трибуле или даже решил бы усилить своей властью распоряжения короля, переданные капитаном, Монтгомери ответил бы головой за отчаянно дерзкую ложь, которой он пытался спасти себя! [33]
33
Нам легко здесь философствовать, добавляя, что в данном случае Монтгомери, этот наемник, отнюдь не стал капитаном гвардии Генриха II и что он отнюдь не убивал принца на турнире, а значит, лик истории фактически изменился… – Примеч. автора.