Трибунал : брачная комедия, судебная комедия и водевиль

Адвокат. Провокационное заявление. Я вынужден напомнить, что у нас есть презумпция невиновности, а смертной казни нет.

Депутат. Но наша партия добивается возвращения смертной казни. В конце концов добьемся и тогда всех, всех, всех расстреляем!

Постепенно разговор превращается в общий галдеж. Все говорят одновременно. Из общего гула вне всякой логики вырываются отдельные слова и короткие фразы.

…Вскормлены американским Госдепом. …Чиновники своих детей за границу. …А я монархист. …Кто не хочет кормить свою армию… …Не связывают свое будущее с Россией. …Я, как православный человек… …Дайте мне досказать… …Идите в храм и молитесь. …Русские давно стали самой угнетаемой нацией. …Такого воровства еще никогда не было. …А я вам говорю, что мы отстали от Европы на двести лет. …Ваша Европа давно погрязла в содомском грехе. …Перестаньте на меня кричать. …Это вы на меня кричите. …Я на вас кричу, потому что вы на меня кричите. …Мы вымирающая нация. …Армию развалили.

Телеведущий. Всем спасибо. Наша дискуссия была, может быть, излишне эмоциональной, но это объясняется беспокойством за судьбу одного из наших сограждан. Ну а окончательное решение примет, конечно, суд. Берегите себя и своих близких.

Действие второе

Сцена первая

Лариса и Света стоят обе с плакатами «Жертва Мешалкина!».

Лариса. Ну и что толку, что мы здесь стоим?

Света. Толк в том, что привлекаем внимание. Люди подходят, спрашивают, делают выводы, рассказывают другим, пишут твиты, хосты и инстаграммы. Я смотрела список людей, чаще других упоминавшихся в прессе на прошлой неделе, — папа на шестом месте.

Появляется Защитник.

Защитник (Ларисе). Можно вас на секунду. (Отводит Ларису в сторону.) Слушайте, я вас везде ищу, а вы здесь стоите с этими дурацкими плакатами. Чего вы хотите этим добиться?

Лариса. Хочу привлечь широкое внимание к делу моего мужа.

Защитник. Зачем?

Лариса. Разве не понятно? Если в суде я не могу добиться справедливости, значит, мне не остается ничего другого, как обратиться за помощью к народу.

Защитник. К народу? (Смеется.)

Лариса. А чего вы смеетесь?

Защитник. Да так. Стишок вспомнил: «Служи народу, ты не барин,/ Служи, при этом примечай:/ Народ премного благодарен,/ когда ему дают на чай».

Лариса. Пошлый стишок. Это вы сами сочинили?

Защитник. Нет, не сам, а поэт Арго в середине прошлого века.

Лариса. В далекой древности. Когда люди еще не понимали, что народ — это святое понятие.

Защитник. Именно тогда-то и понимали. Пока не поняли, что это чушь. Народ никогда ничего не решал, не решает и решать не будет. Для того чтобы у нас решить какой-то вопрос, надо не на народ рассчитывать, а действовать через нужных людей, тихо, гордыню свою никак не выказывая. Если вас в чем-то обвиняют, надо признать вину, покаяться, попросить прощения, и, как говорится, повинную голову меч не сечет. Поймите, прокурор и судья — они ведь тоже люди, но на них оказывается давление. В совещательной комнате стоит телефон, так от одного его звонка судью охватывает панический страх. Сам по себе он добрейшей души человек. Но он человек долга, понимаете? И если долг ему что-то велит, так он уклониться никак не может, он же патриот.

Лариса. А если патриот, значит, жертву свою должен добить до конца?

Защитник. Но сейчас для судьи возникла сложная ситуация. Понимаете, каким-то образом дело вашего мужа, ну совершенно рядовое, попало в печать, в Интернет. Журналисты и блогеры его подхватили, раздули. Правозащитники еще раньше вас обратились в Европейский суд по правам человека. появились статьи в иностранной прессе, а через печать это дошло до Ангелы Меркель.

Лариса. До самой Ангелы Меркель? И что же она?

Защитник. Да она-то ничего. Но ее подслушал президент Обама и обещал поднять вопрос о Подоплекове на ближайшем саммите и арестовать в Америке кого-нибудь из русских торговцев оружием.

Лариса. А что думает об этом Мешалкин?

Защитник. Мешалкин? А почему вы думаете, что он что-нибудь думает?

Лариса. Но он ведь судья?

Защитник. Вот именно. Если бы он что-нибудь думал, то вряд ли был бы судьей. Но в данной ситуации… Он, конечно, очень сердит, но, с другой стороны, желает избежать международного скандала и даже готов освободить вашего мужа.

Лариса. Так в чем же дело? Пусть освободит.

Защитник. А как?

Лариса. Да очень просто. Он скажет «освободить», секретарь запишет «освободить», а этот вот откроет клетку, и все.

Защитник. Какая вы наивная. Как же можно освободить кого-то, если он сам об этом не просит? Нет, надо, чтобы он признал свою вину, покаялся… и все, и очень просто.

Лариса. Но вы же и раньше настаивали, чтобы Леня признал вину и покаялся. Но тогда вы обещали ему урановые рудники.

Защитник. Ну было это, было. Но тогда дело еще не дошло до Меркель и Обамы, а теперь ситуация изменилась в вашу пользу, ловите момент.

Лариса. А что, если он признается, покается, а вы его обманете?

Защитник. Как вы можете так думать? Я же православный человек!

Лариса. Православный — значит хороший?

Защитник. Значит — очень хороший.

Лариса. А католик?

Защитник. Католик будет похуже.

Лариса. А мусульманин, иудей, буддист?

Защитник. Хуже всех атеисты. Так как же мое предложение?

Лариса. Я могу поговорить с Леней, но за результат не ручаюсь. Он ведь такой гордый, правдивый и непреклонный. Никакой компромисс с совестью для него неприемлем.

Защитник. Я понимаю. Очень хорошо понимаю, я сам такой. Но любящая жена, если б она у меня была, могла бы сделать со мной все что угодно. А вы же любящая. Вот и постарайтесь. Покормите его чем-нибудь вкусненьким, напомните о несовершеннолетней дочурке, о маленьком сыночке, о вашем сложном материальном положении. Наконец, приласкайте его по-женски, сами знаете как.

Лариса. Ну хорошо, я поговорю, приласкаю, он покается, его выпустят, — а потом какая гарантия, что его снова не схватят, если опять придем куда-то не туда?

Защитник (понизив голос). Потом гарантии нет, но будет возможность сбежать. Понятно?

Лариса. Понятно.

Защитник. Ну что, идем?

Лариса (вздыхает). Ой, я даже не знаю. (Дочери.) Светка!