Трибунал

Он ищет взглядом какое-нибудь оружие и останавливается на настольной лампе ротмистра.

Обер-лейтенант Вислинг, щурясь, смотрит на него. Они мгновенно понимают друг друга. Между кабинетом ротмистра и большим станционным залом охраны нет, зал переполнен спешащими людьми. Если они дойдут до зала, то окажутся в безопасности. Это будет похоже на прыжок в болото, грязь окутает и скроет их.

А затем через один из выходов на горящие улицы.

На спинке стула висит ремень ротмистра с кобурой. «Ею нужно забрать», — думает оберcт. Кивает Вислингу, который встает якобы для того, чтобы размять ноги. И, дрожа от напряжения, тянется к лампе. Едва касается ее, дверь распахивается, входит юный лейтенант в каске, за ним пятеро вооруженных автоматами пехотинцев. Входят они с таким же грохотом, как идущий в атаку танк «тигр».

Лейтенант энергичен и деятелен. Его светло-голубые глаза блестят на грязном, закопченном лице. Он небрежно подносит два пальца к краю каски и указывает подбородком на двух офицеров, глядящих на него в изумлении.

— Это они? — грубо рычит лейтенант.

— Да, — отвечает ротмистр, нахлобучивая в смятении фуражку. — Эти двое господ ждут вас!

— Господ — это хорошо, — усмехается лейтенант, доставая из кобуры большой «парабеллум» и наводя его на двух арестантов. — Ничего не имею против. Господа, — трубит он через нос, покачивая в руке пистолет, — должен предупредить вас, что при попытке к бегству эта штука выстрелит! Не думайте, что сможете совершить самоубийство, пытаясь бежать от нас! Вы будете не первыми, кому я попал в копчик.

Он усмехается, как рычащий волк. Явно привык иметь дело с арестованными.

«Странно, что он не из полиции вермахта», — думает обер-лейтенант Вислинг, глядя на белый ремень лейтенанта, но вспоминает, что в пехоте служат и лучшие, и худшие офицеры. Там можно найти как благородного человека, так и последнего негодяя.

— Пойдем, что ли? — усмехается лейтенант, нетерпеливо чуть сгибая и разгибая колени. — По-дружески, разумеется! Поторапливайтесь, господа! Давайте кончать с этим. Мы предпочитаем не находиться в вашем обществе дольше, чем необходимо.

Возле вокзала их ждет крытый брезентом грузовик.

— В машину! — грубо приказывает лейтенант.

— Куда мы едем? — спрашивает оберcт Фрик.

— Заткнись, — рычит молодой солдат и бьет его прикладом автомата.

Грузовик с головокружительной скоростью несется по Берлину, сворачивает в ворота помпезного здания Верховного главнокомандования вермахта на Бендлерштрассе, там арестованных ведут в подвал. Там их с грубой любезностью приветствует обер-ефрейтор. Он тоже пехотинец. Им приходится сдать все личные вещи: ремни, подтяжки, шнурки из ботинок. Чтобы не повесились и не избежали трибунала.

— Только раскройте рот, мы пересчитаем вам все зубы, — обещает зверского вида старый солдат с эмблемой СА [45] на нагрудном кармане.

Через десять минут за ними приходят снова и ведут наверх.

Восседающий с надменным видом за письменным столом толстый майор из горнострелковых частей представляется обвинителем на их процессе. Несколько секунд рассматривает обоих, будто скотину, которую собирается купить. Переворачивает несколько листов в лежащей перед ним папке и с довольным выражением лица откидывается на спинку стула.

45

Sturmabteilungen (нем.). — штурмовые подразделения национал-социалистической партии. Скорее всего, имеется в виду Спортивный значок СА. — Примеч. ред.

— Господа, я решил сделать все возможное, чтобы вас осудили по статье 91-а. — Щелкает пальцами. — То есть мы намерены добиться вашей казни, и я почти уверен, что вас повесят. Вы совершили постыдное преступление на Северном фронте. Если вся армия последует вашему примеру, мы вскоре проиграем войну. Но, слава богу, в великой немецкой армии таких, как вы, единицы. Вы будете повешены.

Майор нежно проводит рукой по золотому партийному значку на груди.

— Знаете, что человек может умирать в петле до двадцати минут? — спрашивает он с сардонической улыбкой. — С вами, надеюсь, это продлится вдвое дольше. Мой долг — присутствовать при всех казнях, к которым я имею отношение как обвинитель. Обычно я их не посещаю, но в вашем случае это доставит мне громадное удовольствие. Охрана! — кричит он так, что его голос разносится по всему зданию.

В кабинет испуганно входят двое пехотинцев в полной уверенности, что заключенные напали на обвинителя.

— Уведите от меня этих негодяев! — истерично вопит майор. — Бросьте их в самую худшую камеру!

Камеры в подвале здания на Бендлерштрассе похожи на клетки в зоопарке. Толстые вертикальные прутья отделяют их от коридоров, по которым беспрерывно ходят охранники.

— Свиньи, гнусные свиньи, — шепчет артиллерист-гауптман в камере по соседству с оберстом Фриком. Лицо его распухло от побоев. Один глаз заплыл.

— Что это с вами? — негромко спрашивает оберcт. Тело его начинает дрожать.

— Они избивали меня, — шепчет артиллерийской офицер. — Выбили зубы, пропускали через тело электрический ток. Хотят, чтобы я признался в том, чего не совершал.

— Где мы находимся? —с любопытством спрашивает обер-лейтенант Вислинг.

— Третье подразделение армейского трибунала, отдел четыре-а, подчиняется непосредственно начальнику управления военной юстиции, — отвечает некий штабс-цальмейстер [46] . — Не ожидайте ничего хорошего! Обращение здесь грубое. Я провел тут три недели. Будто живешь на вокзале. Впечатление такое, что под трибунал идет половина армии. Скоро никого не останется. Говорят, солдат у нас не хватает, а мы расстреливаем своих быстрее, чем русские.

46

Zahlmeister (нем.). — казначей. — Примеч. пер.

— Что вы сделали? — спрашивает оберcт Фрик, глядя на казначея.

— Ничего! — отвечает тот.

В камере напротив слышится приглушенный смех.

— Где еще встретишь невиновных людей, как не в тюрьме, — язвит обер-ефрейтор.

— За что вы здесь? — спрашивает оберcт морского офицера, корветтен-капитана, который сидит в своей камере, беззаботно мурлыча под нос. Левый глаз у него выбит, осталась только красная впадина.

— За пение, — бодро отвечает морской офицер.

— Пение? — удивленно переспрашивает оберcт.

— Я сказал именно так.

— За это не могут сажать в тюрьму, — говорит оберcт.

— Еще как могут, — отвечает моряк. — Могут посадить и за меньшую провинность.

И начинает негромко петь:

Wir werden weitermarschieren Wenn Scheisse vom Himmel f"ullt. Wir wollen zur"uck nach Schlickstadt, Denn Deutschland ist der Arsch der Welt! Und der F"uhrer kann nicht mehr! [47]

— Господам с дубовыми листьями на воротниках [48] моя песня не понравилась. И теперь меня, видимо, повесят.

47

Мы шли вперед, / Когда с неба полетело дерьмо. / Мы хотим вернуться в грязный город. / Потому что Германия — задница мира / И фюрер больше ни на что не способен! (нем). — Примеч. пер.

48

Дубовые листья различной конфигурации носили в петлицах все старшие эсэсовские чины, начиная со штандартенфюрера (полковника). — Примеч. ред.

— Не может быть! — изумленно восклицает оберcт. — Людей не вешают за такую ерунду!

— В данном случае вешают, — улыбается морской офицер. — Я пел эту песенку, стоя на мостике своей подводной лодки, когда мы вернулись после налета на базу в Бресте. Моего старпома тоже ждет виселица. Он спросил большого эсэсовского чина, который приехал поздравить нас с возвращением, жив ли еще Grofaz [49] .

— Был пьян? — удивленно спрашивает оберcт Фрик.

— Нет, просто полюбопытствовал. Какую попойку мы бы закатили, если б кто-нибудь подложил бомбу под Гитлера, пока мы сражались с англичанами!

49

Grosster Feldherr alles Zeiten (нем.) — величайший полководец всех времен, насмешливое прозвище Гитлера. — Примеч. авт.