Тридцать четыре холостяка или Дневники народной свахи
Шрифт:
— Ну, — замялся котик, — Огнезар любит шутками баловаться — если уж обидел его кто, так он месть какую изощренную придумать может. Синеок начнет еду из погреба таскать, Светозар снова начнет печалить всех своей стряпней…
— Ладно, — сдалась я. — Буду им раз в пару недель устраивать разгрузочный день. Будут одну кашу на воде есть, а все остальные дни, так и быть, пускай едят нормально.
Я позвала на помощь попавшихся под руку богатырей, которыми оказались Ладимир — русоволосый, коротко стриженный мужчина, с глубоко посаженными глазами и небольшой щетиной и Микула с уже короткой косой и
Войдя в столовую, как обычно пробежалась взглядом по сидящим мужчинам и снова увидела только одно свободное место рядом со Светиком. Сегодня, если не забуду, обязательно спрошу, почему только рядом с ним всегда есть свободное место. И что-то мне подсказывает, что дело вовсе не в том, что его богатыри боятся…
Я присела на скамью по правую руку от светловолосого богатыря и стала накладывать себе кашу. Заправила ее медом и приступила к завтраку.
— Аленка, — подал голос Смеян.
Я посмотрела на мужчину и стала ждать, что он скажет дальше.
— А можно я сегодня в деревню не пойду? — и голос такой жалобный.
— Почему? — я взяла в руки большую кружку с чаем (Светик любезно налил мне напиток из самовара), и спрятала за ней хитрую улыбку.
— Что-то голова побаливает… — еще жалобнее произнес мужчина.
— И на границу не поедешь? — спросила резко заболевшего.
— Эх… — тяжелый вздох. — Туда поеду, куда ж деваться…
— И я не могу в деревню идти, — подал голос Ярослав.
— А ты чего? — я перевела взгляд на темноволосого богатыря — он, как и всегда, был гладко выбрит.
— Ногу вчера потянул, — слегка поморщился Ярик.
— И? — сдерживать рвущийся смех было все сложнее.
— И идти тяжело, — на лбу богатыря залегла глубокая морщинка.
— А у меня с вечера живот болит, — подал голос Огнезар.
— А у меня в ухе стреляет, — вторил ему брат.
— А я вчера копчик отбил, теперь хромаю, — последовал еще один жалобный стон от Синеока.
— А я с зубом маюсь — с ночи тревожит, зараза, — приложил ладонь к щеке Садко.
— Так, — я постаралась взять себя в руки, — а у тебя Красислав, что болит?
Мужчина сделал печальные глазки и выдал:
— Пучит…
— У-у-у-у-у-у… — завыла я. Из глаз потекли слезы, живот болел от резко сжимающихся в истеричном хохоте мышц. — Чья… — постаралась выдавить из себя связную речь, — … идея?
Мужчины переглянулись.
— Ничья, — хором ответили они и уставились на Лютобора.
Я поставила кружку на стол и вопросительно посмотрела на последнего.
— Говори, — через очередной приступ смеха потребовала я, — что у Божеслава, Купало и у тебя болит?
Мужчина опустил взгляд и пробурчал.
— Божеслав должен был слечь с температурой, я — с отравлением, Купало — с нервами…
— Какими нервами? — решила уточнить.
— Ему надо было изобразить нервный срыв, — подал голос, сидящий неподалеку на скамье Тимка.
Ну, блин… мужчины!
— Аленушка, — притворно обеспокоенно начал говорить кот, — тебе плохо?
— Мне? — захлопала глазками. — Да я такого заряда позитива давно не получала! Вы что же,
реально думали, что я во это все поверю?— Попытка — не пытка, — вздохнул Лютобор.
— Аленушка, — подал голос Черномор. — Пригляди уж за молодцами моими, пока мы с Бериславой в граде будем.
Я уперла свой взгляд на воеводу и нахмурилась. Он что же хочет оставить меня с ними одну?!
— Куда это вы собрались? — пытливый взгляд в сторону Бериславы. Та не отрывала взгляда от своей тарелки.
— Дела у нас там, — неопределенно пояснил Черномор. — Неделю нас не будет.
Я громко сглотнула. Неделя!
В общем, дальше наша трапеза протекала в гробовой тишине. Я только недовольно сопела и буравила взглядом жену воеводы. Богатыри, как только перестали завтракать, собрали грязную посуду и неровным строем двинулись в кухню, где покидали все на небольшой стол и по-тихому попытались слинять.
— Лютобор! — грозно произнесла. — Ждете меня во дворе. Я скоро! Светик, поможешь с посудой?
Тот коротко кивнул и принялся за тарелки. Я же стала отмывать чугунки, в которых готовила кашу.
— С тобой в деревню сходить? — спросил богатырь, когда посуда была вымыта.
— Нет, — мотнула головой. — Со мной Тимофей пойдет.
— Хорошо, — Светик засучил рукава рубахи и направился на выход. — Я тогда на границу поеду вместе с Любозаром. Сегодня поздно будем.
— Эх, Светик, — неожиданно для самой себя вздохнула я, — и кому ж такой жених видный достанется?
Светозар застыл в проходе и повернулся ко мне. Я вдруг поняла, что ляпнула, и почувствовала, как щеки начинают пылать.
— А ты еще не знаешь? — тихо спросил он.
Я, не глядя на богатыря, помотала головой. Типа, нет, милый, знать — не знаю, ведать — не ведаю.
— А я знаю, — в голосе проскочила легкая грусть.
Когда я подняла взгляд, Светика в проходе уже не было. Лишь слышались отдаляющиеся шаги.
И чего это он там уже знает? Неужели нашел себе невесту, а мне ничего не сказал? Неужели я опять узнаю все последняя… Хороша сваха…
Выйдя из терема, пробежалась взглядом по хмурым богатырям. На всех были льняные просторные рубахи и широкие штаны, заправленные в сапоги. И как им в них летом не жарко? Мне иногда и в лаптях не комфортно, а они, наверное, вообще, круглый год в этих сапожищах ходят.
— Ну что, женихи, — обратилась к богатырям. Те недовольно поморщились, но возникать не стали. — Вперед, на поиски невест!
Раздался неровный гул возмущения, но Тимофей грозно зыркнул на мужчин своими зелеными глазами и громко зашипел. Те тут же притихли и нехотя поплелись к тропинке, ведущей в деревню.
Я шла последней и сверлила взглядом Смеяна.
— О, женщины, как вы коварны!
Как много яда в вас,
Как много слез.
Молю лишь об одном,
Отчаянный!
Не покидай меня, видение из грез.
Ты воровка, ты достойна смерти.
За то, что жизнь моя — твоя игра.
Обещания свои не держите,
Ходящие по лезвию ножа!
Я напряглась и посмотрела на идущего рядом кота. Тот лишь нервно дернул ухом, но не обратил на меня никакого внимания.
— Смеян, — окликнула богатыря, и тот тут же повернул ко мне голову, — кто там у тебя по лезвию ножа ходит?