Тридцать лет среди индейцев: Рассказ о похищении и приключениях Джона Теннера

Наступил период течки и все стадо беспорядочно толпилось из-за жарких схваток между самцами. К шуму, вызываемому трением двух частей копыт при их ударе о землю, примешивался оглушительный дикий рев быков, сцепившихся в свирепых, беспощадных схватках. Мы отлично знали, что наше приближение к стаду не вызовет беспокойства у бизонов, как это случилось бы в любое другое время, и направились прямо к нему. Подъехав ближе, мы убили раненого самца, даже не пытавшегося спастись бегством. В его боках зияли такие глубокие раны, что в них помещалась целая ладонь. Зная, что мясо самцов в это время невкусно, мы не хотели их убивать, хотя легко могли бы подстрелить многих. Поэтому мы спешились, оставили лошадей под присмотром нескольких индейцев и поползли к стаду, чтобы попытаться убить самок. Продвинувшись слишком далеко, я отделился от товарищей и вдруг очутился среди быков. Ни одной самки не попалось мне на мушку, как вдруг быки затеяли драку совсем недалеко от меня. В своей ярости они меня не замечали и приближались так стремительно, что, испугавшись за свою жизнь, я решил поскорее спрятаться в одной из ям. Такие ямы часто встречаются около стада, так как бизоны любят зарываться в землю. Но самцы надвигались прямо на меня, и, чтобы их разогнать, пришлось убить четырех самцов. От выстрелов самки разбежались, и мне так и не удалось подстрелить ни одной. Я отправился за лошадью и поскакал к другой части стада, где индейцам посчастливилось уложить жирную самку. Как обычно бывает в таких случаях, стадо тотчас скрылось, за исключением одного быка, который все еще не подпускал индейцев к добыче. «Эх вы, вояки, – сказал я, приблизившись, – отправились в далекий поход на врага, а сами не можете отбить у старого безоружного бизона его самку!» С этими словами я двинулся прямо на самца, стоявшего примерно в 200 ярдах от нас. Но едва он меня обнаружил, как стремительно бросился в атаку. Сообразив, какая опасность грозит и мне а лошади, я позорно бежал. Индейцы добродушно расхохотались, но не отказались от своих попыток приблизиться к убитой самке. Наконец нам удалось отвлечь внимание быка, подползая к нему с разных сторон, но его все же пришлось застрелить. Когда мы начали резать тушу на части, на нас с яростью бросилась другая старая самка, как видно, мать убитой, шедшая по ее кровавым следам. Перепуганные индейцы бросились бежать, так как у многих не было под руками ружья. Но я успел перезарядить ружье и держал его наготове. Я залег рядом с убитой самкой и, прячась за нее, подпустил другую совсем близко и выстрелил. Она повернулась, сделала два прыжка и рухнула мертвой на землю. Теперь мы располагали тушами двух жирных самок, и этого было вполне достаточно. Не задерживаясь, мы вернулись к условленному месту, где встретили своих товарищей, уже подкрепившихся олениной, которую одному из них удалось раздобыть.

Тут мне пришлось участвовать в обрядах посвящения в воины, ведь я впервые был в походе. По обычаям индейцев в течение первых трех походов, которые совершает молодой человек, его подвергают неприятным и своеобразным испытаниям, не обязательным для старых воинов. Молодой воин должен всегда покрывать свое лицо черной краской, а также носить шапку или какой-нибудь другой головной убор. Ему полагается идти по следу старших, не обгоняя их. Ни лица, ни тела нельзя чесать пальцами, а нужно делать это только сучком. До сосуда, из которого ест и пьет молодой воин, и до его ножа никому другому дотрагиваться нельзя. Два последних запрета аналогичны тем, которые распространяются на молодых девушек во время первых менструаций. Каким бы тяжелым и утомительным ни был переход, молодой воин до наступления темноты не должен прикасаться ни к еде, ни к питью или присаживаться на отдых. Если приходится останавливаться на несколько минут, то надлежит повернуться лицом к родине, чтобы Великий дух видел, что ты собираешься вернуться домой.

Ночью тоже полагается соблюдать известные правила. Если место, выбранное для ночлега, находится недалеко от кустарника, лагерь огораживают воткнутыми в землю ветками. Изгородь бывает четырехугольной или овальной с выходом, всегда обращенным в ту сторону, где находится враг. Если кустов поблизости нет, место ночлега все равно нужно окружить маленькими палочками или пучками травы, растущей в прерии. Вблизи входа в огражденное пространство располагаются предводитель и старые воины; далее, в зависимости от возраста и заслуг, – более молодые люди. На противоположном конце спят юноши с черными лицами, впервые принимающие участие в военном походе. Все воины, как старые, так и молодые, ложатся спать, повернувшись лицом к родной земле. Изменить положение нельзя, как бы ты ни устал и как бы оно ни было неудобным. Не разрешается также двум индейцам совместно пользоваться одним одеялом на ночлеге: ни покрываться им, ни подстилать. Во время похода воинам не полагается садиться на голую землю, не подложив под себя пучка травы или охапки веток. Ноги следует по возможности сохранять сухими. Пересекая болото или переходя реку вброд, нужно стараться не замочить одежду, а выйдя на берег – тотчас вытереть ноги травой. Воины никогда не пользуются торной тропой, если ее можно обойти. Когда сделать этого нельзя, ноги натирают особым снадобьем. Запрещается перешагивать через вещи, принадлежащие воину твоего отряда, через его ружье, одеяло, томагавк, нож или палицу, а также через руки, ноги или тела лежащих и сидящих людей. При случайном нарушении этого правила тот, чье тело или вещи подверглись подобному поруганию, должен схватить человека, нарушившего обычай, и бросить на землю, причем тот не имеет права сопротивляться, даже если сильнее противника. Посуда, из которой едят и пьют воины, обычно делается из дерева или древесной коры, а посередине проводится особая отметка. Идя в поход, пользуются одной стороной посуды, возвращаясь – другой. К концу военного похода, когда до дома уже остается не более одного дня пути, посуду вешают на дерево или бросают в прерии.

Забыл еще упомянуть, что ночью предводитель группы посылает вперед нескольких молодых воинов, которым поручается приготовить очищенную от кустов площадку (пушквау-гумме-генахгун). На этой площадке исполняется обряд гадания (ко-цау-бун-цич-е-гун), чтобы узнать, где находится враг [75] .

Предназначенное для ритуала место расчищают от растительности и руками перетирают землю, чтобы она стала рыхлой и мягкой. Затем площадку огораживают кольями, так чтобы образовался прямоугольник, в который никто не мог бы войти. Предводитель, получив донесение, что площадка уже подготовлена, садится в конце ее более отдаленном от территории врага. Здесь после песнопений и молитв он кладет у края холмика, похожего на цветочную клумбу, два маленьких круглых камня. После того как вождь проведет некоторое время в одиночестве и молениях к Великому духу, дабы тот указал тропу, по которой ему надлежит вести молодых воинов, к нему из лагеря посылают глашатая. Тот, пройдя полдороги, возвращается назад, выкликая имена нескольких особо уважаемых индейцев, и приглашает их: «Приходите выкурить трубку!». К предводителю, кроме названных по имени воинов, могут пойти и другие индейцы. Воины зажигают костер и при свете огня наблюдают за результатом гадания. Камешки, положенные вождем на вершину холмика, скатываются вниз: прочерченные ими в мягкой земле борозды указывают направление, в котором следует идти на врага.

75

Гадание обычно давало довольно точные результаты, так как занимавшийся им шаман располагал различными средствами и путями, чтобы предварительно разузнать о местонахождении врага (показания разведчиков, сведения, переданные предателями из стана противника), и на основе этого делал предсказания. – Прим. ред.

На том месте, где происходило гадание, ночью вешают на вбитый кол кусочки материи, бисер или прочие приношения, которые жертвует вождь и другие воины. В жертву могут принести также дже-би-уг или предметы, хранимые на память о погибшем друге. Последние обычно разбрасывают на поле битвы или, если удается, вкладывают в распоротый живот врага, павшего в бою. Если у воина умер любимый ребенок, он приносит с собою какую-нибудь часть его одежды, игрушку или чаще всего локон и тоже бросает его на поле боя. Разведчики, посылаемые впереди отряда на территорию врага, никогда не упускают случая обшарить брошенные палатки или места стоянок, чтобы найти там детскую игрушку – маленький лук или обломки стрелы. Такую игрушку тщательно сохраняют до возвращения к своему отряду, и, если разведчики знают воина, потерявшего ребенка, они показывают ему находку со словами: «Твой маленький сын находится там-то, мы видели, как он играет с детьми наших врагов. Не хочешь ли посмотреть на него?» Несчастный отец возьмет игрушку, долго будет рассматривать ее, прослезится, и вот он готов броситься на врага. Индейский вождь, возглавляющий отряд, не располагает никакими иными мерами воздействия на своих воинов, кроме личного влияния. Не мудрено, что он прибегает к различным способам, чтобы возбудить и поддержать их воинственный пыл.

Предводитель маскегов А-гус-ко-гаут, которого мы сопровождали в этом походе, называл себя, подобно индейцу, появившемуся несколько лет назад в племени шауни, пророком Великого духа. Незадолго до похода он потерял сына и носил при себе дже-би-уг, твердо решив оставить его на поле боя. Однако все планы его нарушил Та-буш-ша (Внезапно Скрывающийся), догнавший нас с отрядом из 20 человек. Этот беспокойный и честолюбивый оджибвей не допускал мысли, чтобы кто-нибудь другой, кроме него, возглавил военный поход против сиу. Больше всего он боялся, как бы такие ничтожные люди, как маскеги, не затмили его геройских подвигов. Но, присоединившись к нам, он ничем не обнаруживал своего несогласия с нашим планом. Напротив, Та-буш-ша утверждал, что поспешил на помощь своим братьям маскегам. А-гус-ко-гаут не мог не догадываться об истинных чувствах и намерениях Та-буш-ши, но принял его, всячески высказывая свое дружелюбие и радость.

После нескольких дней похода, когда пришлось пересекать широкие прерии, мы начали так сильно страдать от жажды, что пришлось несколько отступить от правил, обязательных для воинов. Наши предводители хорошо знали эту местность, им было известно, что в нескольких милях от лагеря есть вода. Но большинство пожилых воинов совсем обессилели от жажды и усталости. Попав в столь бедственное положение, индейцы решили послать вперед нескольких человек, имевших лошадей, в том числе Ва-ме-гон-э-бью и меня, чтобы найти воду и подать условные сигналы отряду, в каком направлении ему идти. Я был одним из первых, кому удалось найти источник. Но пока к нему дотянулись все остальные, многие из них совсем изнемогли. Прибывшие к источнику первыми всю ночь стреляли в воздух, и наконец с разных сторон подтянулись отставшие; некоторых из них уже рвало кровью, у других начался бред.

Когда мы отдыхали у источника, один старик, по имени Ах-тек-унс (Маленький Карибу), решил заняться гаданием и через некоторое время заявил, указывая в определенном направлении, что там находится большой отряд воинов сиу, будто бы приближающийся к нам. Обойдя этот отряд справа или слева, мы, дескать, свободно пройдем в их страну и застанем в деревнях одних женщин. Но если врагам удастся подойти к нам и завязать бой, то все мы можем лечь на месте. Та-буш-ша сделал вид, что полностью доверяет предсказанию, но предводитель маскегов и все его воины только посмеялись.

Недовольные начали роптать, а некоторые индейцы даже открыто поговаривали о том, чтобы оставить А-гус-ко-гаута и вернуться в свою страну. Однако в течение нескольких последующих дней ничего особенного не произошло, если не считать того, что наши разведчики увидели вдалеке индейца, бросившегося наутек, как только он заметил их. Отсюда мы решили, что это воин из отряда сиу.

Как-то утром мы натолкнулись на стадо бизонов, как раз когда запасы пищи у нас совсем истощились. Поэтому несколько молодых индейцев начали преследовать животных. После встречи с индейцем сиу мы передвигались только ночью, а днем скрывались. Но тут маскеги разрешили своим юношам преследовать бизонов среди белого дня без всяких предосторожностей и открыть стрельбу. Это дало повод Та-буш-ше осуществить намерение, ради которого он, очевидно, и примкнул к нам: посеять раздор в нашем отряде и заставить А-гус-ко-гаута отказаться от похода.

В нашем лагере царило теперь изобилие, и мы устроили праздничный пир, на который собрались все воины. Когда все насытились, Та-буш-ша поднялся и обратился к воинам с речью. «Вы, маскеги, – сказал он, – не воины, хотя, как утверждаете, и пришли издалека, чтобы напасть на сиу. А теперь сотни ваших врагов бродят около нас, но вам никогда не удастся обнаружить хотя бы одного из них, пока они сами не нападут и не перебьют вас». После такого вступления он сказал о своем решении отделиться от отряда, у которого такой плохой предводитель, и вернуться домой вместе со своими воинами.

С ответом ему выступил Пе-цью-о-сте-гуон (Голова Дикой Кошки), признанный краснобай из группы А-гус-ко-гаута. «Теперь нам ясно, – начал он, – почему наши братья оджибвеи и кри не захотели идти вместе с нами от Ред-Ривер. Вы находитесь теперь недалеко от земли вашего племени, и вам совершенно безразлично, когда вы встретите сиу – сейчас или осенью. Мы же пришли издалека и принесли с собой вещи погибших друзей и детей. Мы долго несли их и сможем положить на землю только в стане врага. Вы знаете, что происходит в таком отряде, как наш, даже когда он многочисленный. Достаточно одному показать спину, как за ним последуют другие, пока в отряде никого не останется. Вы пришли к нам, чтобы увести за собой юношей и вынудить нас повернуть назад без боя». Не успел маскег закончить свою речь, как Та-буш-ша поднялся, не говоря ни слова, повернулся лицом к родине и покинул нас вместе с 20 своими воинами. А-гус-ко-гаут и самые уважаемые маскеги продолжали сидеть и молча наблюдали, как их юноши, один за другим, вставали и уходили вслед за оджибвеями. Вначале подобное вероломство Та-буш-ши возмутило нескольких молодых людей, и они опрометчиво выстрелили в спину уходившим оджибвеям.