Тридцать ночей на винограднике

– Садитесь, садитесь, - говорит нам профессор с хозяйской небрежностью.
– Начальству всегда полагаются арбузы. Тем более, нам, из Москвы. Здравствуйте, милая!
– обращается он к сторожихе.
– Как у вас насчет арбузов? Нам нужно самых красных и спелых. В Москве ими очень интересуются. В самом

деле, - обращается он к Поджигателю, - это чрезвычайно интересный опыт использования молодых виноградников... Выберите-ка нам, милая, штучки четыре.

Девушка немного смущена. Она смотрит на Овидия и улыбается.

– Выбирайте сами, - говорит она, забавно растягивая голос, - какие вам понравятся.

Она медленно перебирает по земле стройными ногами и утирает губы. Поджигатель сконфужен, он что-то бормочет. Профессор не заставляет себя ждать, вместе с Овидием они бродят среди философских голов и поднимают с земли их гулкие мудрости. Девушка неспеша направляется к Лирику. Так. Все идет, как полагается. Я сажусь рядом с Поджигателем. Какие-то неясные чувства бродят в груди.

...Все очень просто в мире, дорогой учитель! Мне очень дорога ваша застенчивость. Мне хотелось бы сказать вам несколько слов... Смотрите, Овидий уже разговаривает с караульщицей. Ему весело, он не находит ничего особенного в арбузах, принадлежащих государственному хозяйству. Напрасно и вы боитесь за чистоту этических принципов. В этом нет ничего особенного. Что значат несколько арбузов по сравнению с вечностью? Но дело не в этом. Я узнаю в вас чистоту поколения, наши молодые годы, традиции нашей армии. Целомудренность заревых, окутанных дымом преданий годов смотрит на меня из ваших обмоток и воинственных брюк. Но вам наплевать на стиль, брюки вошли в обиход с комиссарских времен в пехотной дивизии. Смешной и дорогой друг! Я никогда не признаюсь вам, что завидую вашей дружбе с Овидием. Я полюбил вас за высокую чистоту, за трезвую широкую радость вашего оптимизма. Но мне не по себе, когда вы слишком много внимания отдаете жизнерадостному мальчишке. Смотрите, он бегает от арбуза к арбузу, он смеется всем существом, и я знаю, что за это его любят женщины. Кстати, он уже заигрывает с девушкой и отнимает у нее ружье. Я хорошо знаю их, лирических поэтов! Ручаюсь, что он с удовольствием будет купаться с ней в море, обниматься и сидеть голышом на берегу, болтая

всяческий вздор. Это будет, дорогой Поджигатель. Смотрите, они уже прижимаются друг к другу, он нашептывает ей на ухо... "Ишь, какой вредный!" - говорит она, но не отстраняет его руки. Они гогочут, как молодые лошади, - что им до высоких мыслей! А у вас в комнате на Сретенке ничего нет, кроме сырых стен, книг и пыли на протоколах нескончаемых заседаний. Газетные статьи ваши читают, готовясь к докладам. Товарищи говорят о вас, ласково усмехаясь, и я что-то не видел женских писем на вашем столе. Это грустно. Но я люблю вас именно за все это. Я знаю, что вы всегда жили и радовались счастью других. Дорогой учитель, когда-нибудь я напишу о вас самую дорогую для меня книгу. Но сейчас я буду молчать...

Я молчу. Я не произношу ни одного слова вслух. Истома мыслей и воспоминаний кружится в теле. Поджигатель улыбается: Овидий бежит вприпрыжку и тащит в объятьях вселенную, пудовый полосатый арбуз, нащелканный девушкой. "Арбуз будет самым красным, - думаю я: - девушки не ошибаются, они узнают все, не забираясь вглубь. Она выбрала один, этого с избытком хватит Овидию... Пускай профессор, лиловый, как резиновый надутый черт, тащит четыре"...

Мы лежали, ели арбузы и смотрели в блаженное ласковое небо. Быть может, это были лучшие мгновения жизни. Никогда еще день не шептал у самого уха таких голубых нежностей. Море синело вдали блеклым заревом, и ветер приносил к щекам пушинки прохлады.

Мы глотали сладкий арбузный холодок, выплевывали косточки, а девушка пришла и положила ружье на землю. Она сидит на корточках, смуглота ее щек размазана арбузным соком. У нее маленькие ловкие ступни. Когда она улыбается, во рту сверкают ровные белые зверьки.

– Аня, хочешь арбуза?
– спрашивает ее Овидий, улыбаясь.
– Ее зовут Анной, - поясняет он нам.

Она смеется и отрицательно болтает головой, повязанной красным платком. Я был совершенно прав: в глазах ее просвечивает зеленая тина бесстыдства, кожа ее наверное очень нежна, - сквозь грязь она теплеет розоватыми пятнами. Конечно,

я не ошибался. Тем более, ее зовут Анной. Это - самое строгое и самое неверное имя. Но как вам нравится вся эта идиллия?

Мы едим арбузы, и я спрашиваю Овидия, - он сидит, как ни в чем не бывало:

– О чем это вы говорили с Анной, уважаемый сэр?

– Ах, да!
– Овидий, захлебываясь в арбузной корке, обращается к нам: Товарищи, вы зна-ете, - глаза его блестят, - сегодня ночью здесь был медведь и переломал штук тридцать арбузов. Понимаете, медведь! Да ведь это, чорт его знает, какая прелесть! Я сам видел: он раскалывает их, как орехи.

– Мед-ведь?
– мычит профессор.
– Не может быть. Неужели?
– и он режет своим ножом третий арбуз.

Девушка прыскает и закрывает рот крепкой запачканной пятерней.

– Вот чудные какие! Да он у нас каждую ночь шляется. Сколько переломал!

Она смотрит на нас любопытно и снисходительно.

– А вы не боитесь?
– спрашивает ее Поджигатель чрезвычайно серьезно.

– Че-го? Да чего ж их бояться? Шкодит и шкодит...
– и она прыскает снова, опять закрываясь рукой.
– Мы ведь не московские!
– говорит она бойко, нараспев, лукаво освещаясь глазами.

Грудь ее упруго ищет выхода из-под ситцевого бедного платья. Она вся свежа и неподатлива, как арбузная корка.

Поджигатель смотрит на нее, хмуря брови. Он всегда смотрит так, когда разговаривает с женщинами. Овидий довольно расцветает под взглядами девушки.

– Я приду к тебе караулить, Аня, - говорит он: - Мы с тобой будем пугать медведей. Хорошо?

– Че-го? Ишь, выдумал! Да ты испугаешься.
– Она склоняет голову набок, и я замечаю, как хороша ее шея, необыкновенной чистоты.
– До свиданьица! говорит она, поднимая ружье и закидывая его за плечо. Она поворачивается, как будто совсем равнодушно.
– Приходи есть арбузы!
– неожиданно кричит

она Овидию, и мы снова видим ее лицо в розовых пятнах.

Овидий посылает ей воздушный поцелуй. Она уходит, высокая и светлая, как день.

– Славная девушка, - произносит профессор и недоуменно смотрит на арбуз свинцевеющим взглядом.
– Да-с.. Ну, вот мы и поели.

Он весь покрывается легкой грустью. Я разглядываю ее тайный смысл. "Ну, что, собственно, нужно человеку?" - грустят глаза профессора. И легкая отрыжка покрывает российскую послеобеденную философию дымкой элегии.

Полминуты.

– Что нужно человеку?
– кричу я, вскакивая и вытирая рот.
– Что нужно человеку, неисправимый Овидий?

– Человеку нужно, - в тон мне выкрикивает сразу смекнувший Лирик, кусочек хлеба, да каплю молока... да это небо, да эти облака! Тра-та-та-та...

Профессор ничего не понял, и мы пошли дальше долиной Дюрсо, обнявшись с Лириком и разговаривая о медведях. Овидий часто оглядывался назад: там, вдали от соломенного шалаша поднимался слабый синий дымок.

А Поджигатель ковылял за профессором в своих огромных стоптанных башмаках.

Повествование третье

ВИНО СОЗДАЕТ ДОБРОДЕТЕЛИ

"Северо-западное побережье Кавказа представляет собою одну из лучших в мире местностей для разведения виноградников. На юго-западных склонах Кавказа открыта новая Калифорния для вина.

Из докладной записки начальнику округа агронома Ф. И. Гейдука. 1870 год.

– -------------

– Все оберегли. Ничего не отдали. Все под наганами отстояли - все драгоценности наши: золото чистое, бруллианты...

Заслуженный рабочий Абрау А. Н. Фокасьев. 1930 год.