Тридцать один. Часть I. Ученик

Выбравшись на свет, я удивлённо присвистнул. На флягах красовалась эмблема гильдии Водолюбов капля летящая снизу-вверх. Знаменитые отметки ставили только на бездонные сосуды в мастерских академии. Между прочим, стоит такая фляга, словно золотая. Мечта любого путешественника! Маги обещают, что в неё влезет сто литров воды, а весить будет, как обычная.

Сложив наши нехитрые запасы в лодку, я вернулся к дяде.

– Учитель, готово.

– Спустить паруса! Мочи якорь! – громко крикнул он в ответ.

Сбежав по лестнице, мастер Оливье поправил треуголку и бодро зашагал к лодке, сдвинув сумку на животе.

– Бездонный кошель, – гордо заявил он. – Ношу всё самое нужное. Сотню империков. Верёвку. Ложку. Щипцы для оттягивания языка, – дядя усмехнулся. – Маску. Троллемер. Вот кощей твой тоже здесь, ума ни приложу, куда его ещё деть.

Он забрался в носовую часть, переходящую в бушприт, и встал, напряженно глядя на берег. Я поплёлся следом.

– Забирайся, морская улитка, время не ждёт.

Я плюхнулся на скамейку. Глупее, ещё себя не чувствовал.

– Чего расселся, крысеныш? Слуг ждёшь? У подмастерьев слуг нет! Берись за вёсла.

Хотя нет, сейчас почувствую.

– Шевелись, кит без хвоста, твоя неповоротливость бесит, – бросил дядя.

Он оглянулся.

– Испытываешь моё терпение, гадёныш?

Надо же, что-то новенькое. Я уж думал у дяди для меня всего две клички. Оказывается, он ещё способен на сюрпризы.

– Нет, учитель. Я не в своей тарелке себя чувствую.

– Будешь дурить, почувствуешь себя в моей тарелке. Я начинаю думать, что боцман прав, тебя стоит сожрать, – прошипел Оливье.

Я подхватил вёсла, воткнул в уключины и закрутил ими в разные стороны.

Грести без воды не только глупо и нелепо, но и неудобно.

– Прибавь ходу!

Я попытался вертеть руками быстрее, но вёсла цеплялись за палубу, а от избыточных стараний даже выступил пот.

– Поднажми, шкрябка без ручки, – крикнул дядя.

Я налёг на вёсла, вкладывая оставшиеся силы в фальшивое плаванье, пока не почувствовал, как лодка ударилась обо что-то твёрдое. Под днищем заскрипело. Перестав грести, я огляделся.

Оливье переступал через борт лодки.

Я зажмурился.

– Фляги с мешком не забудь, черепаха замороженная, – гаркнул он.

Я вздрогнул, но, не услышав криков и всплеска, приоткрыл один глаз и посмотрел на дядю.

Он крутился на берегу. Мое зрение ещё не настроилось, поэтому Оливье то удалялся, словно я смотрел через подзорную трубу, то приближался, будто стоял на корабле.

Я потёр глаза. Что за ерунда? Пришлось долго, сосредоточенно вглядываться в дядю, пока зрение не перестало скакать, и я ни оказался рядом с ним на берегу Тролляндии. Любопытство заставило оглянуться. Корабль всё ещё стоял в бухте. На том же месте, где Оливье приказал бросить якорь. Кстати, кому? Обезьяны же не прилетали? Вопросы выскочили из головы, когда я разглядел, что чудо-лодка простерлась от берега до шхуны. Её корма вырастала из бушприта и красивой дугой тянулась через бухту к моим ногам.

– Шустрей, крысёныш!

Подхватив вещи, я с опаской спрыгнул на берег и, продолжая ошарашено оглядываться, побежал за учителем. Он шёл через полосу прибоя к зарослям, не слишком беспокоясь, поспеваю я за ним или нет. Оливье сверялся со здоровенным компасом, едва помещавшимся в ладонях.

– Если троллемер не врёт! А он никогда не врёт, как попугай капитана Гморгана! Через полчаса дочапаем до одинокого гнезда на берегу реки.

Я подпрыгнул, пытаясь заглянуть через дядино плечо, чтобы увидеть троллемер, но он прикрыл компас руками и грозно посмотрел на меня, гаркнув:

– Не лезь на рожон, салага, – и прибавил шагу.

Тропинка вилась через прибрежные заросли, огибая деревья. От буйства красок рябило в глазах, а от странных незнакомых запахов ещё сильнее урчало в животе. В сплетении лиан и широких листьев с колючими кустами потерялось даже небо, поэтому я глядел под ноги. Еще не хватало переломать их в дебрях. Мастер Оливье скорее милостиво прикончит меня, чем благородно потащит на своих плечах. Может и понесет, конечно, если решит приготовить из меня собачий суп, но в этом случае, целиком я ему не понадоблюсь.

Дядя шустро шагал по заросшей лианами тропинке, а я старался не отставать, ступая по его следам, отпечатывающимся во влажном мху. В изогнутых, словно капканы, корнях застревали ноги. Ветки норовили хлестнуть по плечам, а лианы петлями затягивались на руках. Причём только на моих. Оливье распоясавшиеся джунгли совсем не замечал, ловко продвигаясь к намеченной цели. Хорошо ещё, что троллемер взаправду не ошибается и через полчаса мы выбрались из буйных зарослей на равнину. Такую же бесконечную, как покинутое море. Тут тоже колыхались волны, только из травы, и уходили мохнатым бурунами за горизонт.

– Идём налево! – скомандовал дядя, на ходу сверяясь с компасом.

На меня даже не посмотрел. Я, может, уже потерялся, заблудился и погиб, но Оливье такие мелочи не беспокоили.

– А меня волнует, – пробормотал я. – Особенно мой пустой желудок.

Опечаленный пренебрежением к проблеме недоедания, я чуть не натолкнулся на дядю. Он резко остановился, выискивая что-то под ногами. Нашёл незаметное в траве устье обмелевшего ручья и двинулся вдоль него. Через два десятка шагов Оливье и вовсе встал. Втянул воздух и прижал палец к губам.

– Приплыли!

Я посмотрел в ту же сторону и ничего не увидел.

Перед нами лежала груда валунов. Похоже, их недавно достали из реки. Уж больно они округлые и обтесанные. В остальном – камни, как камни. Если мы пришли, и это знаменитое гнездо, то где же тролль?

– Удачно причалили, – тихо сказал Оливье. – Здоровый, зараза, прямо кит-убийца! Боюсь, не утопим даже вдвоем.

Я таращился во все глаза. Здоровый кто? Тролль? Да где же он?

– Зато такие ножищи, что и одной на банкет хватит. Какой второй способ?

Я не сразу понял, что он спрашивает именно меня, а тем более не разобрал суть вопроса. Дядя сморщился, а его взгляд стал настолько красноречивым и не сулящим ничего хорошего, что я всё моментом сообразил.

– Мешок на голову, а когда начнет превращаться – дубиной по башке бахнуть.

Оливье кивнул.

– Иди, ищи дубину, да поздоровей.

Я вздохнул и побрёл обратно к лесу.

– До вечера времени много, но ты лучше поторопись, пиявка обомлевшая, – бросил он мне в спину.