Тридцать первое июня (сборник юмористической фантастики)

(Тут Моркс тихонько вздохнул и стал ждать, когда же кто-нибудь поднесет ему рюмочку.)

Карел Михал ДОМОВОЙ МОСТИЛЬЩИКА ГОУСКИ Перевод с чешского И.Чернявской

Во вторник мостильщик Гоуска напился. Это было событие исключительное, потому что обычно он, как всякий порядочный человек, напивался в субботу. Но в тот вторник шел дождь, и Гоуска ничего иного не мог придумать. Сначала дождь моросил, потом усилился, а когда в половине двенадцатого ночи Гоуску выпроваживали из закусочной «У короля Пршемысла», дождь лил как из ведра. Мостильщик Гоуска пнул ногой спущенную на окно закусочной штору, Подтвердив тем самым свое моральное превосходство над официантами, поднял воротник пальто и зашагал домой. Фонари мерцали в мокрой ночи, и вода журчала в водосточных трубах, стекала с деревьев и крыш. Когда Гоуска пытался всунуть ключ в замочную скважину входной двери, он увидел лежащее под водосточной трубой яйцо. Яйцо было белое, в черную крапинку и блестело под струйкой воды, которая лилась прямо на него. Оно было самое обыкновенное, с одного конца заостренное, чуть побольше куриного. Мостильщик Гоуска поднял его и сунул в карман, так как в отличие от курицы считал, что яйцо создано для того, чтобы его съесть.

Придя домой, он сначала исчерпал весь запас известных ему ругательств, потому что в коридоре ободрал ногу о корыто, а потом завалился не раздеваясь спать, чувствуя, что при малейшем движении его начнет тошнить.

Утром его мучила жажда, и он встал. На перине лежали кусочки скорлупы, белой, в черную крапинку. Гоуска вспомнил о яйце, которое вчера ночью нашел под водосточной трубой, а во сне, вероятно, раздавил. Он поднял перину в надежде найти остатки содержимого. Под периной сидел черный цыпленок, довольно противный, с длинной шеей и зелеными глазами. Зябко поеживаясь, он прижимался к теплой постели.

Того немногого, что Гоуска знал о последствиях алкоголизма, было достаточно, чтобы испугаться. Гоуска попятился и глухо застонал. Но, пока он готовился выдержать суровую внутреннюю борьбу со своим разумом, надеясь принять эту печальную новость с подобающей мужчине твердостью, цыпленок соскочил с постели и, чуть переваливаясь на косолапых ножках, направился к умывальнику, где мостильщик Гоуска намочил носки. Цыпленок сделал глоток, закашлялся, потянулся и похлопал крыльями, на которых выразительно топорщились будущие перья.

Гоуска был уверен, что у него галлюцинации.

— Напи-пи-пи… — пробовал произнести он.

Цыпленок смерил его взглядом.

— К чему такие нежности, — сказал он иронически, — лучше накроши мне хлеба, я голоден!

Второй приступ отчаяния кончился воплем.

— Ой-ой-ой! — причитал Гоуска. — Я сойду с ума, не выдержу я этого!

— Не ори, — сказал с омерзением цыпленок. — Кому доставляет удовольствие с утра слушать твои вопли? Нечего меня рассматривать, пойди принеси хлеба. Ты должен меня кормить, раз ты меня высидел.

— Как это высидел? — робко спросил Гоуска.

— Своим задом, дружок, своим задом, — довольно сухо сказал цыпленок. — Я не просто цыпленок, я — Домовой. Давай скорее хлеба да пойдем на работу!

Мостильщику Гоуске было неясно, что такое Домовой. Он рассуждал: Домовой — это, по-видимому, существо, которое заставляет работать, и посему размышлял, как бы от него избавиться. Но так как он его боялся, то принес хлеба и вышел из дома вместе с Домовым. По дороге Домовой тактично молчал, да и Гоуске не хотелось разговаривать. На перекрестке горел красный светофор. Гоуска остановился, но Домовой пролетел между машинами и ждал его на другой стороне. Регулировщик вышел из кабины и подошел к Гоуске.

— Вам следует знать, что птица не может в городе бегать сама по себе, ее нужно носить в корзине или по крайней мере в руке и держать за ноги. Запомните это, а то заплатите штраф!

На другой стороне тротуара Гоуска взял Домового под мышку, но тот проворно клюнул его.

— От тебя несет перегаром, — сказал он. — Пусти меня на землю и иди быстрее, а то опоздаешь!

Придя на работу, мостильщик Гоуска отошел в сторону от остальных, боясь показать Домового. Домовой уселся на забор и наблюдал за работой Гоуски.

— Что это? — спросил он через несколько минут.

— Это мозаичная мостовая, — объяснил Гоуска. — Сначала насыпаю песок с известью, туда кладу вот такой камушек, красный или черный, выкапываю ямку, по камушку сверху стукну и беру следующий. Когда все готово, посыпаю сверху известью, поливаю водой и размазываю щеткой.

— И это все? — пренебрежительно спросил Домовой.

— Все, — подтвердил Гоуска. — Но они должны быть ровными.

Домовой соскочил с забора.

— Подвинься, — сказал он. Из кучи камней взял клювом один, ножкой выкопал в песке ямку, воткнул камень и стукнул по нему желтым клювом, как сапожник по подошве. Потом поерзал голым задком, чтобы камень крепче сидел, и побежал за следующим.

Если бы Гоуска мог еще чему-нибудь удивляться, он, конечно, пришел бы в ужас от того, как цыпленок, на первый взгляд такой слабенький, справляется с мозаичной кладкой. Пять метров были готовы, прежде чем Гоуска успел выругаться.

— Вози! — орал Домовой. — Известь, песок, мозаику! Чтобы мне далеко не бегать!

Гоуска послушно нагнулся за тачкой, а Домовой тем временем бегал по вымощенной дороге и постукивал по торчащим камням.

— Поливать будешь сам, — приказал Домовой, — потому что это меня задерживает.

Пока Гоуска бегал с ведром за водой, цыпленок равномерно крыльями размазал известь по мостовой.

К десяти часам Гоуске стало жарко. Он уже целиком попал в зависимость к Домовому и обратился к нему за разрешением пойти выпить пива.

— Никакого пива! — отрезал Домовой. — Сейчас рабочий день — и работай. Да клади больше извести, а то здесь один песок.

Гоуске ничего не оставалось, как напиться воды из ведра.

В одиннадцать часов приехал на мотоцикле мастер. Когда Домовой его увидел, он вскочил на забор и принялся счищать с коготков остатки извести. Мастер не обратил на него внимания и окинул взглядом готовую работу.

— Это за сегодняшний день? — спросил он Гоуску.

— Да.

— А с которого часа ты здесь?

— С шести.

— Ах, с шести? И ты столько сделал? Рассказывай сказки! буркнул мастер, сел на мотоцикл и уехал.

— Возить! — закричал Домовой и соскочил с забора. В два часа Домовой разрешил пошабашить. Измученный работой, вчерашним перепоем, невозможностью выпить пива сегодня, Гоуска, придя домой, мечтал о постели.

Но прежде он должен был накрошить хлеба для Домового. Домовой запил хлеб водой из умывальника и проворно заскакал по комнате.

— Сколько мы заработали сегодня? — спросил он. Гоуска подсчитал в уме:

— Двести шестьдесят крон.

Домовой промолчал.

На следующий день они заработали уже триста двадцать. Мастер налетел на Гоуску.

— Вы все думаете, что я ничего не знаю! — гремел он. — Но я хорошо понимаю, что старый Познер получает тысячу двести крон пенсии и ему не хватает на водку. Поэтому утром он ходит помогать другим, а потом с ними делится, чтобы у него не сокращался доход. Но я не такой дурак и покрывать вас не буду. Нет-нет, вы меня еще узнаете!