Тридцать три несчастья

Кирилл молчал, пытаясь постигнуть услышанное. Первоначальный план, задуманный им еще в мае и в подробностях разработанный Вадимом Андреевичем, казался тогда виртуозным и невероятно простым в исполнении. Предполагалось, что Колян станет жертвой похищения. Чтобы развязать руки и не навлечь сразу на себя подозрение, накануне должен был исчезнуть и он сам. Жена должна была искать его и не найти. Примерно через неделю Ревенко заплатила бы выкуп за сына, в чем Кирилл не сомневался, потом он бы получил свою половину и уже окончательно пропал из видимости, устроив свою жизнь за пределами отечества. Если бы что-то сорвалось, он бы приполз из подмосковных лесов в полном измождении и с частичной амнезией. Только и всего.

Галдин ненавязчиво подсказал ему, где найти надежных исполнителей — мягко намекнул на известный ему с Любкиных слов конфликт с Галушко. Егор Ильич отшил его сразу, и тогда Кирилл вышел на его сына Артема. После этого Вадим Андреевич сразу устранился и, как думал Кирилл, в предприятии не участвовал. То, что сейчас Галушко-младший назвал его фамилию, Кирилла совершенно обескуражило. Он чувствовал себя обманутым.

Теперь ему светила статья, и намечалось долгое путешествие на восток, а не на запад. Все вставало на свои места, и Кирилл, высвободившись из цепкой хватки, сделал вывод:

— Все верно. Правильный выбор.

Галушко отпустил его и потянулся назад, подцепил сумку и швырнул ее Кириллу на колени:

— Вот твоя доля. Триста пятьдесят штук. Но в марках, как заказывал. Умно! Купюры крупные и тоненькие. В трусы засунул, и дуй себе через границу.

— Сколько? — Кириллу показалось, что он ослышался. — Мои пятьсот!

— Ага, щас! Я с ребятами должен был расплатиться?

— Что-то круто — сто пятьдесят штук за двух баб и водилу.

— За трех баб, — уточнил Галушко.

— Фига себе! А кто третья? Ты не говорил.

— Жена твоя.

— Любка?.. — Кирилл вжался в сиденье и от ужаса зажмурился.

— Ты не понял. Она-то в порядке. А вот информацию мои орлы тебе надыбали… Пожалуй, и подороже стоит.

— Говори.

— «Заказала» тебя сучка твоя. Давиду.

— А кто это — Давид?

— Когда узнаешь, поздно будет. По моим данным, охота уже началась. Советую исчезнуть сегодня же.

— О господи…

— От меня помощи не жди. Я свое дело сделал и знать тебя не знаю. Мне с Давидом хлестаться ни к чему, я жить хочу.

— Я тоже.

— Ну все, отваливай. Скажи спасибо, что предупредил.

— Спасибо. За сто пятьдесят штук чего не сделаешь.

Кирилл потянулся к ручке, но Галушко его остановил:

— Погоди.

Он достал из «бардачка» блокнот, вырвал лист и написал на нем номер телефона:

— Запоминай.

— А что это?

— Запомнил?

— Да.

Галушко поджег вырванный лист и затолкал истлевший клочок в пепельницу.

— Позвонишь, скажешь, что от меня. За один день новый паспорт сделают. Ты ж, поди, теперь в розыске.

— Поди. Спасибо.

— Ну, пустяки. За шестьсот пятьдесят штук чего не сделаешь…

Кирилл подхватил на плечо сумку и вылез из машины. Артем весело ему посигналил и, обдав его выхлопными газами, умчался на новеньком «Форде».

Глава 42

Через четверть часа Кирилл уже был на автовокзале. Гонимый каким-то роковым азартом, он несколько раз прогулялся мимо отделения милиции, задержался у стенда с фотографиями разыскиваемых преступников и внимательно изучил их биографии. Не обнаружив своего изображения, он внаглую подошел к дежурному сотруднику и поинтересовался, как добраться в Кострому. Милиционер послал его в справочную, не проявив к нему ни малейшего интереса.

Кирилл направился к метро, увидел наряд и спросил у сержанта, где Байкальская улица. Ему вежливо объяснили.

Еще пару раз нарочито напоровшись на милиционеров, Кирилл спустился в переход и подошел к таксофону. Набрал знакомый номер. Там довольно скоро ответили.

— Это я, — хрипло сказал Кирилл. — Ну ладно, ладно… Да не ори ты. Через сорок минут встречаемся на Киевском вокзале… У тебя все готово?.. Ну и молодец… Да. Пора.

Спустя полчаса он болтался в зале пригородных касс. Ее он заметил сразу, но не подошел, проверяя, как быстро она его узнает и узнает ли вообще. Она не узнавала.

Богачева таращилась по сторонам, хлопая кукольными ресницами и нервно взбивая тонкими пальчиками пепельные кудряшки редких волос. Кирилл встал в очередь в кассу, продолжая наблюдать за ней. Богачева несколько раз скользнула по нему взглядом, но не задержалась на долговязой фигуре бородатого молодого человека. Она продолжала озираться, беспокойно поглядывая на часы.

— Два до Внукова, пожалуйста. — Кирилл склонился к окошку и протянул деньги.

Кирилл взял билеты и, сделав широкий круг, подошел к Богачевой со спины.

— Женька, у тебя такой глупый вид! — обхватил он ее за плечи.

Богачева охнула, обернулась и собралась было на радостях заголосить, но Кирилл вовремя поцеловал ее в губы.

— Здравствуй, солнышко.

— Ну наконец-то! — Женька повисла на нем, омочив его бороду слезами радости. — Господи, Кирюша, тебя не узнать!

— Ну и хорошо, — довольно улыбнулся Кирилл.

— Ты только не обижайся, — Женька уже смеялась, — но ты прямо чечен какой-то!

— Ладно, мать, хорош скакать. — Кирилл отодрал ее от себя и поставил на асфальт. — Электричка через семь минут, билеты я взял. Пошли.

Был уже десятый час вечера, основной поток пассажиров схлынул. В вагоне ехали только редкие парочки да подвыпившие дядьки. Изредка по проходу шли увешанные всякой дрянью торговцы и, деря горло, нахваливали свой бесхитростный товар.

Кирилл с Женькой вольготно расположились в полупустом вагоне, предусмотрительно успев на перроне прихватить две бутылки холодного пива.

Женька, вероятно, была навеселе, потому что ее сразу же слегка развезло. Она то плакала, то хохотала и все время лезла с поцелуями. Кирилл морщился, но терпел.

— Я знала! Я знала, что у нас все получится! — веселилась Богачева, похлопывая холеной ладошкой по черной сумке.

Через двадцать пять минут электричка остановилась на станции Внуково. Они выскочили на платформу и, обнявшись, пошли по дороге, ведущей к дачному поселку. Свернули на тропинку, прошли метров пятьдесят и оказались у массивных дубовых ворот.

Женька достала из кармана ключи и отперла калитку. Пригнув голову, Кирилл вошел на участок и обалдел:

— Ну ты, мать, даешь!