Трикстер, Гермес, Джокер

— Нет. Я хочу сказать, что так же, как вы, знаю о плане, но почему-то не могу разделить с вами ответственность. Это тоже предательство. Мам, мы столько сделали вместе — не все, но очень, очень многое. Я хочу разделить с тобой риск закладки взрывпакета, потому что уже делю с тобой риск информации о нем. Хватит принимать за меня решения. Мне почти четырнадцать лет. Я хочу сам нести за себя ответственность.

— Мне все это очень не нравится, — покачала головой Эннели. — У меня стойкое ощущение, что это неправильно.

— Но тебе нужен дозорный и моральная поддержка. И прикрытие. А мне нужно помочь тебе. Не отталкивай меня.

Эннели опустила голову прямо на стол. Потом подняла и сказала с усталой покорностью:

— Хорошо. Ты можешь поехать. И не потому, что ты мой сын… все материнские инстинкты восстают против такого решения… но потому что ты — это ты.

На следующем свидании с Шеймусом Эннели сказала, что Дэниел о чем-то догадывается.

— Черт! — голый Шеймус вскочил с кровати и нервно заходил по комнате.

Эннели молчала, уязвленная такой реакцией.

— Хорошо, — немного успокоился он, — что именно Дэниел знает или думает, что знает? И каким образом?

— Каким образом?! Господи, Шеймус, ведь он мой сын, кусочек моего сердца! Он что-то чувствует, глядя на меня — вот каким образом. И скорее всего, это всё, что он знает — ничего конкретного, просто какое-то веяние в воздухе, натянутость, напряженность.

— Он тебе что-нибудь говорил?

— Пару раз спрашивал, все ли со мной в порядке. Вчера спросил, что со мной происходит и не хочу ли я об этом рассказать.

— И что ты ответила?

— Сказала, что у нас с тобой сейчас сложный период в отношениях.

— Как думаешь, он с кем-то еще разговаривал?

— Исключено.

Шеймус опять принялся ходить по комнате, потом сел на кровать.

— Дэниел умный, хороший человек с душой и сердцем, он предан нам, но ведь он еще ребенок. Я мало что понимаю в детях. Ты понимаешь больше и хорошо знаешь Дэниела. Есть какие-то предложения, что делать? Или ты сама в замешательстве, потому и заговорила об этом?

— Если ты совершенно уверен, что взрывчатка безопасна при перевозке, я думаю, ему надо поехать со мной.

Шеймус долгим взглядом посмотрел на нее.

— Эннели, если бы взрывчатка была хоть чем-то опасна, я никогда бы тебе ее не дал. Ты это понимаешь?

— Да. И я знаю, что могу доверять Дэниелу так же, как тебе.

— Ладно. Поговори с ним. Но ни в коем случае не сообщай времени и места, пока вы не сядете в машину. И не говори, с чем это связано. Просто скажи, что нам требуется его помощь.

— Шеймус, он всю жизнь провел вне закона. Он каждый день работает с поддельными документами. Он все прекрасно понимает. Когда в новостях затрубят о краже, думаешь, он не догадается, кто это сделал и что произошло? Думаешь, он не будет оскорблен и рассержен тем, что ему не доверяют — особенно если ему тоже придется испытать на себе последствия? Ведь у нас земля будет гореть под ногами!

— Конечно. Но не забудь, плутоний — наша лучшая защита. Вот почему я должен непременно добиться успеха. Без плутония у меня не будет никаких рычагов воздействия. Эннели, они люди слабые, но не глупые. В нас не будут стрелять, если знают, что мы выстрелим в ответ. У нас будет целый мир свидетелей, я позабочусь, чтобы это было на первой странице каждой газеты, на экране каждого телевизора в каждой стране. И первое же мое требование — амнистия для всех участников операции.

— Что если они начнут блефовать? Не захотят вести переговоры?

— Я уступлю. Сдамся сам и отдам плутоний с одним условием — полная амнистия всем, кто так или иначе принимал участие в краже, кого я обманом или силой заставил исполнить их маленькие, невинные, непонятные им самим роли. Даже если придется так сделать, все равно это будет успех. По крайней мере, я поднесу им зеркало, заставлю их увидеть свое безумие, сорву с них маски.

— А они дадут тебе пожизненное в назидание прочим, или казнят, и я больше никогда тебя не увижу.

— Эннели, — умоляюще протянул Шеймус, — это выше нас с тобой. Ситуация вопиет о решительных действиях, просто плачет по ним.

— Я тоже буду плакать.

Шеймус обнял ее и грустно сказал, покачивая в объятиях:

— Думаешь, я не буду?

Когда вечером четырнадцатого Эннели уходила к Шеймусу, она обняла Дэниела и сказала:

— Утром принесу тебе бомбу на завтрак.

— Волнуешься? — спросил он.

— Чуть на кусочки не разваливаюсь. А ты?

— Я тоже. Хотя это скорее воодушевление.

— Правильно. Поэтому надо лечь пораньше и хорошо выспаться, встать свежим и собранным — завтра нам понадобятся все силы. Не забудь запереть дверь.

— Хорошо, — сказал Дэниел.

Но забыл.

Он был уже раздет и в постели, когда вспомнил про заднюю дверь. Сперва Дэниел запер ее, но потом решил собрать и подготовить на завтра туристское снаряжение, пошел в гараж за палаткой, а теперь не мог вспомнить, запер ли дверь во второй раз. Он потянулся к настольной лампе и вдруг услышал женский голос:

— Я найду тебя в темноте.

Дэниел осторожно взял брюки, вынул из кармана ножик, открыл его, сунул под одеяло. Когда он клал брюки обратно на пол, в кармане звякнула мелочь.

— Я найду тебя по звону монеток, по звуку твоего дыхания.

По стене пошарила чья-то рука, включился верхний свет. У двери стояла девушка, юная, красивая и, как мгновенно понял по ее глазам Дэниел, очень пьяная. Она смотрела на него тяжелым пристальным взглядом.

— Ха. Я тебя нашла, — на лице показалась улыбка. — И кого я нашла?

— Меня зовут Дэниел, — он был слишком изумлен, чтобы промолчать.

Девушка захихикала.

— Тогда это, наверно, львиное логово, — она медленно пошла по комнате.

— Вообще-то нет. Это моя спальня. А ты кто?

Но девушка заметила плакат с туманностью Конская Голова, который висел над кроватью.

— Что это?

— Туманность Конская Голова. Такие туманности называют темными, потому что там нет ярких звезд. Они загораживают свет тех звезд, которые находятся за ними, и поэтому с земли кажутся темными пятнами. Это что-то вроде огромных облаков межзвездной пыли. Некоторые астрономы думают, что туманности в конце концов взрываются и образуют новые звезды.