Трикстер, Гермес, Джокер

— Что ж, тогда будь трижды благословен. Добавлю еще древнее эстонское напутствие: «Желаю, чтобы твоя дорога имела конец». Отныне Алмаз на твоей ответственности.

— Я знал, что так и будет, — быстро проговорил Дэниел. — Но я принимаю на себя следующее обязательство: я принесу его вам, как только моя работа будет закончена, а если не смогу или вынужден буду спрятать его, обещаю спрятать его там, где вы скажете.

— Нет, Дэниел. Я уже отпустил его. Я не могу даже передать тебе, какое облегчение испытал после этого. И за этот урок я тебе благодарен. Сейчас я собираюсь собрать все здесь и отправиться домой в Лорел Крик. У тебя есть мои телефоны; прямая линия — семерка, помноженная на текущую дату. Звони, когда захочешь, или приезжай. Я обещаю тебе радушный прием, но не могу обещать помощи: это будет зависеть от того, насколько мудры твои желания, а также от моих возможностей и склонностей исполнить их. Давай расстанемся друзьями.

— Именно этого я и хотел, — проговорил Дэниел, чувствуя, что к глазам подкатывают слезы. — Спасибо.

— До свидания, Дэниел, — сказал Вольта.

— Спасибо, — повторил Дэниел. — И спокойной ночи. Я буду на связи.

Они повесили трубки одновременно.

Остаток ночи Вольта провел на телефоне и радио, раздавая указания по завершению операции и рассылая людей и ресурсы на другие объекты. Эллисон Дидс, Жан Блёр и Улыбчивый Джек были где-то в полях, поэтому он оставил им сообщения с просьбой перезвонить. Он задолго до рассвета собрал оборудование и проспал беспокойным сном несколько часов. Он остался в кровати и стал представлять, что видит Дэниел внутри Алмаза. Дэниел сказал, что может заглянуть в него, только развоплотившись. При одной мысли об исчезновении Вольте становилось не по себе. Он вспомнил с трудом преодолимое желание перейти порог и продолжить движение, желание раствориться в водовороте счастья, жажду блаженного самоубийства. Вместо этого он прибегнул к технике, полученной от Раваны Дремьер: медленно и сильно сконцентрировался, а затем приподнялся над своими мыслями и чувствами, стал сторонним но внимательным — наблюдателем.

Он все равно не смог представить, как Дэниел исчезает и заглядывает в Алмаз. Но, как ни странно, именно оставив умственные рассуждения, Вольта вдруг понял то, до чего мог бы додуматься, и не прибегая к воображению. Дэниел увидел в Алмазе горящую спираль — ту, которую видел во сне — и поэтому считает, что теперь Алмаз на его совести. Если бы Вольта исчез, возможно, и он увидел бы ее — но оба они знали, что Вольта никогда не исчезнет снова. Дэниел решил избавить их обоих от сожалений по поводу невозможного — из доброты или из сострадания, Вольта не знал.

Он не знал также, сможет ли Дэниел перенести такое всепоглощающее одиночество. Здесь Вольта ничем не мог ему помочь и — он был честен с собой — не смог бы, даже предав себя самого. Вольта отпустил Алмаз — хотя не с такой легкостью, о которой он говорил Дэниелу — но он не мог выбросить Дэниела из своего сердца. Вольта понимал, что он не меньше, чем Дэниел, путал воображение с действительностью, но он, в отличие от Дэниела, понимал и то, что такая путаница редко остается безнаказанной. У Вольты не было детей, а Дэниел, осиротевшее в огне дитя, был ему воображаемым сыном. И теперь это причиняло боль.

Вольта закрыл глаза и попытался снова представить, как Дэниел исчезает с Алмазом, попытался через Дэниела представить горящую спираль. Попытка оказалась настолько безуспешной, что он испытал облегчение, услышав поворот ключа в замке и голос Улыбчивого Джека, поднимающегося по лестнице:

— Отставить сны! Пришло время суровой действительности!

Вольта спустил ноги на пол и пробормотал:

— Еще неизвестно, что суровее.

Когда он вышел из-за перегородки, Улыбчивый Джек помахал ему половиной галлона «Тен Хай».

— Что ты там шепчешь? Вольт, давай надеремся до чертиков и предадимся сентиментальным размышлениям, а потом договоримся до того, что эта жизнь, несмотря на все вздохи и разбитые сердца, достойна каждого удара сердца и каждого вдоха.

Вольта попытался улыбнуться:

— За это я выпил бы, но тебе надо браться за работу, а напиваться без тебя я не согласен.

— За работу? Я думал, мы закончили с этим делом.

— Закончили, но я бы оставил на тебя все болтающиеся хвосты. Ты умеешь вязать узлы.

— Да что у нас тут, альянс магов и отступников или чертов военно-морской флот?

— Все меняется с каждым вздохом.

— Возможно, — кивнул Джек. — Но менять твое настроение я больше не собираюсь. Сиди унылый, мрачный и угрюмый.

— Джек, хотя я и не могу восхититься твоим красноречием, я благодарен тебе за заботу.

Джек присел на потертую бежевую софу:

— И что Дэниел? Что он сказал?

— Эмоционально обессилен, душевно разбит — настолько, что вызывает опасения. Он пытается увидеть в Алмазе что-то, что, как он думает, принадлежит только ему. Он считает, что Алмаз этого хочет. Он сказал, что оставит Алмаз у себя до тех пор, пока тот не откроется, что ему это в тысячу раз важнее, чем отомстить за смерть матери. Что касается остального, то наша беседа свелась к освобождению друг друга от ответственности за все те промахи, которые мы оба допустили.

— И что ты думаешь?

— Я стараюсь вообще не думать. И поэтому хотел бы, чтобы ты взял на себя завершение дела: во-первых, разобрался с личностью Алекса Три, во-вторых, воздал по заслугам мистеру Дебритто. Поступи с ним так, как мы и намеревались. Когда, где и кого выбрать в Вороны — решай сам. Доложи мне, когда все закончится.

— Ладно, — серьезно сказал Джек, — но у нас есть и третий «хвост». Сегодня утром Шеймус позвонил Долли и сказал, что у него есть важная информация, которой он готов поделиться только с тобой и Дэниелом. Он настаивает на встрече. Да, об Алексе Три он ничего не слышал.

— А как он вообще, по мнению Долли?

— Совершенно свихнулся.

— Значит, никаких встреч, по крайней мере, сейчас. Пусть Долли передаст ему, что и я, и Дэниел в отъезде.

— И где ты будешь?

— Дома.

Дэниел проснулся на переднем сиденье, когда солнце было уже высоко, и лучи его били в ветровое стекло. На это он и рассчитывал, когда припарковался позади сгоревшей автозаправки кабиной на восток.

Поговорив с Вольтой, он исчез вместе с Алмазом. Он попытался сосредоточиться на горящей спирали, свести концентрацию в одну точку и затем резко отпустить. Он надеялся, что так пробьется к Алмазу — подобно тому, как человека, который придерживает крутящуюся дверь, отбрасывает противонаправленной силой. Но ничего не вышло.

Он вглядывался в узкую полоску пламени и умолял, чтобы Алмаз открылся ему, показал то, что нужно, позволил ему ступить за грань. Из этого тоже ничего не вышло.

За час до рассвета он вынул перочинный нож и проколол себе большой палец на левой руке. Он поднес палец к Алмазу и, прежде чем заглянуть в светящийся шар, капнул на него кровью. Бесполезно.

Усталый и измученный, на рассвете он провалился в сон без сновидений и не двигался до тех пор, пока его лица не коснулись первые солнечные лучи. Он сел, помигал, проверил, здесь ли Алмаз, и переполз за руль.

Дэниел поехал прямо к Фениксу. Он остановился на заправке, нашел там карту города, а в телефонной будке справочник. Открыв указатель на «демонтаже машин», он с первой же страницы нашел то, что ему нужно: «Аварийная бригада „Дух“: за ваши деньги любой демонтаж». Заметив, что бензина в баке осталось на четверть, он машинально встал в очередь. Когда служащий спросил: «Наполнить?», Дэниела разобрал такой смех, что он с трудом проговорил: «Да уж скорее опустошить».

— Что? — переспросил служащий.