Трилогия о Драко: Draco Dormiens, Draco Sinister, Draco Veritas

Однако она не сводила с него глаз, и Рон начал медленно краснеть:

— Кому какое дело до того, что я делаю…

— Неправда! Да что с тобой происходит?

Рон открыл рот, чтобы ответить, и захлопнул его, глядя куда-то ей за плечо. Повернувшись, она увидела, что чуть дальше, рядом с кабинетом Истории, кто-то стоит — через мгновение она поняла, что это Симус. Он ждал у дверей — ждал её.

— Эй, Джинни, — встретившись с ней взглядом, дернулся он.

— Симус?… Ты почему не на уроке? — удивленно спросил Рон.

Симус кивнул, но его взгляд был по-прежнему прикован к Джинни:

— Пожалуйста, могу я переговорить с тобой? Секундочку? — он перевел взгляд на Рона. — Наедине.

Рон пожал плечами:

— Пожалуйста. Все равно мне пора на Зелья.

Рон зашагал по коридору и, учитывая его длинные ноги, быстро скрылся из вида. Джинни взяла себя в руки и повернулась к Симусу.

— Хорошо, что такого важного случалось, если ты пропустил урок?

Он прислонился к стене и в упор посмотрел на нее. Его голубые глаза в полумраке казались цвета индиго:

— Это насчет Малфоя.

* * *

— Гарри Поттер, — Гермиона почувствовала, что утратила контроль над своим голосом, — ты — эгоистичный, черствый, упрямый, самовлюбленный тролль!

Гарри скучающе взглянул на нее:

— Так ты еще не закончила?

— Нет! — отрезала она, теряя от ярости мысль. Она заметила, что Джинни и Рон ретировалась, и это ее обрадовало. — Еще и не начинала.

Гарри, не двигаясь, смотрел на нее, его глаза казались почти черными, однако лицо ничего не выражало.

— Прекрасно. Пошлешь мне сову, когда прекратишь всю эту бессмысленную ругань, — и он пошел прочь.

Раньше чем она сама успела что-то осознать, Гермиона выхватила из рукава палочку:

— Petrificus partialitus! — закричала она, и Гарри замер на месте в трех шагах от нее, его ноги приросли к каменному полу.

— О, как по-взрослому, Гермиона! — развернувшись, сверкнул он глазами.

Гермиона засунула палочку обратно в рукав и окинула его мрачным взором:

— По-взрослому? Да от тебя это звучит просто смешно.

— Не говори о вещах, в которых ты не смыслишь, — произнес Гарри уничижительным тоном.

— О, нет, я очень даже смыслю, — возразила Гермиона, — уж куда больше, чем ты думаешь.

Гарри скрестил руки на груди:

— Ну, так просвети меня, — саркастично предложил он.

Гермиона ткнула в него пальцем и голосом, дрожащим от напряжения, произнесла:

— Может, я и не знаю, что так тревожит тебя. Однако что-то определенно существует. И что бы это ни было, оно отравляет тебя изнутри и превращает в кого-то, кто мне незнаком, Гарри. И, возможно, даже в кого-то, кто мне совсем не нравится.

Она подняла взгляд к его лицу и оцепенела. Он стоял в совершеннейшем потрясении. Она абсолютно этого не ожидала и пошла на попятный. Ей и в голову не могло прийти, насколько важно ему её доброе отношение, насколько зависело его отношение к самому себе оттого, что он видел в ее глазах. Он тут же опустил голову, упрямо выставил челюсть, спрятал боль в глазах — но она успела это заметить.

Гермиона продолжила, уже не так резко:

— Я всегда восхищалась тобой, Гарри. Насколько любила, настолько и восхищалась. Не потому что ты смел — нет — потому что ты добр, и потому что всегда стараешься соответствовать выбранному высокому стандарту. И он куда выше, чем кому-нибудь даже в голову может прийти. Ты никогда не жалел себя, даже когда имел на это полное право. И когда я вижу, что ты, пользуясь тем, кто ты есть, пытаешься заставить кого-то почувствовать себя плохим или виноватым — так, как ты сегодня поступил с Люпиным — я понимаю: это не ты, Гарри.

Гарри не двигался. Он стоял, глядя в пол. Плечи его были напряжены. Гнев, совсем недавно обуревавший Гермиону, исчезал буквально на глазах. Она была ужасно измучена: все внутри протестовало против этого сознательного причинения ему боли, она разрывалась между ним и тем, что ей приходилось делать. Она даже потянулась к палочке, чтобы снять с него заклятье, но прежде чем она успела это сделать, он произнес:

— Да, я не должен был говорить это Люпину. Но ты все равно не понимаешь.

— Ну, так объясни мне.

Гарри прикрыл глаза:

— Я всегда знал, что рано или поздно наступит день, когда Вольдеморт ударит по тем, кто мне дороже и ближе всех. И всегда пытался подготовиться к этому. Будь ты на моем месте, и тебе пришлось бы делать выбор: либо ты решаешь никого не любить и спрятаться ото всех перед лицом этой постоянной угрозы. Или же ты клянешься защищать тех, кого любишь, не зависимо оттого, что может случиться. Я выбрал второе — в основном, благодаря тебе… — он открыл глаза и в упор взглянул на нее. Передо мной выбор: любить или потерять тебя… я не переживу, если потеряю тебя.

— А может, ты обижаешься на меня за это? — мягко спросила Гермиона.

— Может быть, — медленно ответил Гарри. Его руки были сжаты, словно он нервничал. Ей хотелось подойти к нему, однако она удерживала себя от этого. Он так давно не разговаривал с ней, не открывался перед ней — наверное, уже месяцы. — Да, наверное… я обвиняю тебя в том, что ты научила меня уязвимости. Да ты и сама знаешь, что это так. Давно. Это все — пути, по которым Вольдеморт может добраться до меня. Рон, Сириус. Драко…

— А что заставляет тебя предположить, что случившееся с Драко имеет какое-либо отношение к тебе?

Гарри захлопал глазами:

— А что еще это может быть?

— Я совершенно точно заверяю тебя, что люди, желающие убить Драко, делают это из побуждений, не имеющих к тебе никакого отношения, — проникновенно заметила Гермиона. — Поверь мне.

Судя по виду, Гарри не был готов согласиться с этим:

— Но…

— Ты эгоцентричен, не находишь? — мягко спросила Гермиона. — Не все в этом мире связано с тобой, Гарри.

Гарри не улыбнулся. Он стоял, потупив взгляд.

— Смотри, — он протянул руку и отдернул рукав, — смотри, у меня кровь на руках — это все кровь…

Гермиона присмотрелась и наморщила носик:

— Это не кровь, — авторитетно заявила она. — Это тыквенный сок.

— Ничего подобного, это кровь.

— Это тыквенный сок. Тот, который я расплескала сегодня утром. Гарри, дорогой, взгляни — он же оранжевый.

— Это кровь, — надулся Гарри.