Трилогия об Игоре Корсакове

— Чтобы вы все друг друга загрызли, крысы! — пробормотал Корсаков, продолжая подниматься по ступеням.

Пахло свечным воском и вроде бы даже благовониями, индийскими или с Ближнего Востока. Запах был чуть приторный, возбуждающий. Посреди зала, где они с Трофимычем должны были ломать перегородки, стояло несколько бутылок с отбитыми горлышками. Пламя свечей, горевших в бутылках, было зеленоватым, таинственным.

— С корабля на бал, — пробормотал Корсаков, — или на шабаш.

Комната была чисто убрана: никаких обломков стены, которую они разрушили, пол подметен и, кажется, даже вымыт.

Проем двери в потайную комнату светился, Корсаков медленно приблизился, и остановился на пороге. Он был готов, что его встретит магистр, а может его враги. Милиция тоже могла оставить здесь засаду, как ни дико это было представить при свете свечей, но…

В комнате, также как и в зале, горели свечи: в настенных канделябрах и в подсвечниках на столе, накрытом белой скатертью. Возле стола стояли два кресла, справа, в темноте, угадывалась кровать под белым балдахином. Исчез письменный стол и бюро возле стены и комната стала, как будто, намного больше. Впрочем, может быть это только казалось — в прошлый раз Игорь видел ее при свете стоваттной лампочки, а теперь здесь горели свечи.

Он застыл на пороге когда справа, из темноты на него плавно, словно скользя над полом, двинулась невесомая, как призрак фигура женщины в чем-то долгополом и белом. Корсаков отшатнулся. Лицо женщины скрывалось в тени, но он уже знал кто это.

— Анна?

— Я была уверена, что ты придешь сюда.

Да, это была она… Только вот какая из многих, грезившихся явилась ему?

Женщина взяла его за руку. глаза по-прежнему оставались в тени, но на губах играла слабая улыбка. Он вздрогнул от ее прикосновения, будто ожидал почувствовать могильный холод, но рука была теплая, живая. Она повела его к столу. Он шел за ней, послушный, как бычок на веревочке и осознавал нелепость ситуации: женщина, или призрак, в бальном платье начала девятнадцатого века, ведет его, одетого в грязные джинсы и все еще сырую куртку за руку, а в другой руке у него початая бутылка водки. И отблеск свечей в хрустале, и запах сандала, и балдахин над пышной постелью…

— Я запрягла алкоголиков с Гоголя — отскребли, что можно. Кровать Никита подарил, помнишь, ты меня с ним знакомил, он на днях на бундесах не кисло нажился, так от щедрот, стало быть, прислал. А остальное я с Сань-Саня вытребовала. Он, кстати, договорился, что работы здесь прекратят. Ты здесь теперь жить будешь. Ну, стол — пожертвования местных тебе на новоселье. Больше всего стеклопосуды принесли, я ее под свечи приспособила. А еще я привезла твой «стетсон», вон, на гвоздике висит.

Волшебство кончилась. Корсаков понял, какая именно Анна перед ним, но разочарования не почувствовал. В голове был полный сумбур: карты, Анюта, магистр…

— Постой, а ты что здесь делаешь? — немного невпопад спросил он.

— Тебя жду, — Анюта уселась в кресло, взяла из вазы огромную, со сливу, клубнику и смачно откусила. — Я взяла папашку за жабры и сказала…

Корсаков нашарил позади кресло и упал в него. Посмотрел на все еще зажатую в руке бутылку и поставил ее на стол. Среди хрусталя и фруктов она смотрелась странно.

— …вот это платье из театра, но прямо, как по мне сшито, да? У папашки везде свои люди. И серебро я у него выгребла, но на совсем он не дал — уперся, как баран: фамильное серебро, фамильное серебро, княжеский род! — она вскочила с места и закружилась перед Игорем. Взметнулись пышные юбки, — как тебе мой сюрприз?

Платье сверкало блестками и Анюта в нем была похожа на случайно оказавшуюся в заброшенном особняке фею, воздушную, невесомую. Скоро ей надоест здесь, она заскучает и исчезнет без следа, оставив на память затихающий серебристый смех.

Анюта порхнула Корсакову на колени, обняла за шею и, прижавшись лбом к его лбу посмотрела в глаза.

— Почему ты такой серьезный? Я же старалась…

То ли стон, то ли вздох донесся с лестницы. Девушка вздрогнула, замерла, прижавшись к Игорю.

— Не обращай внимания, — сказал он, притянул к ее себе и поцеловал за ушком, наслаждаясь запахом ее волос.

Анюта вздохнула, провела пальцами по его лицу, словно вспоминая.

— Как долго тебя не было.

— Я заезжал к тебе на квартиру, хотел кое-что найти.

— Что?

— Карты. Старинные карты. Я, честно говоря, не помню, но может быть я раскладывал их у тебя. Во всяком случае в кармане куртки я обнаружил пустой футляр. Ты их не видела?

Девушка тихонько рассмеялась.

— Это я их у тебя из кармана вытащила, когда твою куртку вешала сушиться, — она слегка отодвинулась, — я сразу поняла, что вещь ценная, хоть и с придурью. Ты же на таком взводе был, ну, я и подумала, что пусть лучше у меня лежат — целее будут. У любителей подобных вещей могут больших денег стоить, а у тебя либо менты отберут, либо ты их того, — она подмигнула и прищелкнула по горлу пальчиком, — в оборот пустишь. Так что футляр я тебе оставила, а карты спрятала.

Корсаков долго и молча смотрел ей в глаза, прикидывая: то ли наорать на нее, то ли расцеловать.

— Ремня бы тебе хорошего, — наконец сказал он с досадой.

— Если только в виде прелюдии к сексу, — отозвалась Анюта, невинно хлопая глазами.

Игорь столкнул ее с колен.

— Ты знаешь, что меня чуть не убили за эту колоду? Она здесь? Давай, неси.

Надув губки Анюта вынула из сумочки, висящей на кресле пластиковый пакет и передала его Корсакову. Он развернул его, достал карты и раскрыл их веером. Да, это были Таро Бафомета. Он провел пальцами по глянцевой поверхности и ему показалось, что он может ощутить нарисованные фигуры. Они будто оживали под прикосновениями, стараясь спрыгнуть с листков плотной бумаги, вырваться, словно из тюрьмы, в которой находились несколько веков.

Анюта, склонив голову, с любопытством наблюдала за ним.

— Они так тебе дороги? — спросила она, — ты так их гладишь, что кажется, ценнее для тебя ничего нет. Хочешь, Сань-Сань купит их у тех людей, кто за ними гоняется?

«Ценнее для меня и впрямь ничего нет, — подумал Корсаков, — это — жизнь Катюшки, Ирины, а, может, и твоя, девочка». Отдавать карты магистру стало жаль и, чтобы получить хоть какое-то удовольствие от кратковременного обладания, Корсаков перетасовал колоду, щелкнул по ладони плотными листами.

— Хочешь загадать желание? — спросил он, — обязательно сбудется, фирма гарантирует. Такой шанс выпадает раз в жизни, причем единицам из миллионов.

— Хочу! — Анюта зажмурилась, стиснула кулачки, — все, загадала.

Корсаков отодвинул столовый прибор, переставил подсвечник на столе и разложил карты на скатерти, выбирая наугад из глубины колоды.

— Все, можно открыть глаза?

— Открывай, — разрешил он.

Девушка подошла к столу склонилась над картами.

— Ух, при свечах они еще страшнее. А ты уверен, что разложил правильно?

— Хрен его знает, но уверен, все загаданное исполнится. И тебе за это ничего не будет!

Внизу на лестнице хлопнула дверь, послышался топот множества ног, голоса. Корсаков вскочил, мгновенно сунул карты в карман и быстро задул свечи. Анюта прижалась к нему, он обнял ее за плечи, чувствуя, как они вздрагивают. Если бы не серьезность момента, то он подумал, что девушка сдерживает смех.

— Не бойся, прошептал он, — все будет нормально.

В проеме двери возникло множество огоньков, язычки пламени освещали сжатые пальцы, но самих людей видно не было, только дыхание и гулкие шаги.