Тринадцать граней (сборник)

Я видел, как кипит работа! Но мгновение… и муравейник запылал!

Маленькие насекомые с треском сгорали в пламени. Туча показала мне крупным планом, как их маленькие тельца корчатся в нестерпимом жаре. И тут она оттранслировала мне безразличие.

Я понял её мысль. Куда уж может быть яснее. Муравьи – это я, мы, Человечество. А муравейник – наша планета, Земля. И для тучи мы просто безразличны.

Словно муравей, сгорая, я поднёс к почти совсем высохшим глазам часы.

23 часа 50 минут.

Конец? Конец моим страданиям? Конец всему?

Я вспомнил Айрона. Его улыбку. Не по годам взрослый взгляд.

Чудовищный удар в грудь выбил из лёгких остатки горячего воздуха. Тьма накрыла меня бархатным саваном.

* * *

Чувств нет. Зрения нет. Я просто знаю. На часах 23 часа 59 минут 59 секунд. Секундомер остановился.

Я не дышу. Мне это не нужно. И неважно. А в голове только одна мысль, о прохладном лете. Но вдруг её место занимает другая. Снова чужая. Слегка наивная. В ней звон детского смеха. Кажется, радость, красота и счастье в одном флаконе.

Это Свет.

– Кто? – я всё же спрашиваю. Или думаю, что спрашиваю.

– Свет, – отвечает Свет.

– Почему? – я опять спрашиваю, хотя знаю мне незачем это делать.

– Потому что кто-то должен был увидеть.

– Что это было? Будущее?

– Нет. Есть только настоящее. Всегда только настоящее.

– Параллельные миры?

– Нет. Всего лишь две частицы. Противоположности.

– Это глупо! Мир не может состоять всего из двух частиц!

– Конечно глупо. Для тебя глупо. Но ещё глупее считать, что можно обуздать время. Ведь его нет… Но тем не менее, твоё кончается.

00:00

Часы показывают нули.

Моё время кончается. Остаётся лишь разочарование.

* * *

Я лежал опутанный проводами стазис-капсулы и слушал гул гиросистемы. Гул, такой знакомый, такой приятный и родной. Я не слышал его целые сутки, двадцать четыре не существующих никогда часа. Я был рад его снова услышать. Редко прерываясь звяканьем и писком, он убаюкивал, словно колыбельная…

И вдруг резко оборвался и превратился в рёв сирены!

Я сделал глоток холодного воздуха и открыл глаза. Яркий свет. Люди в белых халатах. Профессор Браун среди них. У него испуганное лицо.

Он спросил:

– С вами всё в порядке, мистер Дарвин?! Произошла авария, эксперимент не удался.

– Не беспокойтесь… – еле слышно прошептал я. Улыбаться не было сил, и я медленно моргнул, – …эксперимент удался…

Меня бережно вытащили из капсулы и положили на мягкую, хрустящую чистым бельём, каталку.

Профессор недоверчиво уставился на меня.

– Мистер Дарвин, вы что-то видели?

– Да… Ад… Рай… Другую сторону лета… И я огорчу вас, времени не существует! И его нельзя обуздать.

* * *

Из отчёта:

…эксперимент по исследованию физики поля стазиса №14988—7 следует считать неудачным… как и у всех предыдущих, у волонтёра налицо признаки разрушения сознания… требуется госпитализация…

Тахионный смотритель

– …таким образом, скорость тахионов в отдельном взятом измерении прямо пропорциональна квадрату средневзвешенного значения амплитуды Хси-струны за неполный оборот метагалактики. Всем понятно?

Учитель распознал сигналы от Учеников как положительные и продолжил:

– Тогда проведём лабораторную работу по темпоральным зависимостям и проверим теорию на практике.

Он создал замкнутое поле вероятностей, переместил туда Учеников и заблокировал к ним доступ извне. Удовлетворённый проделанной работой, он перенёс область своего многомерного тела ответственную за мыслительные процессы в опустошённый нейтринным штормом, а посему мёртвый, уголок вселенной, и решил немного, всего пару триллионов наноциклов, побездействовать.

Угасая в этом мире, его сознание приняло сформированную кем-то гипотезу. Согласно которой, один из его учеников – слегка отстающий в развитии оболтус, допускал в одном из возможных будущих некую ошибку. При расчёте скорости движения тахионов он неверно учёл знак. Вследствие чего, в одном из низкоуровневых измерений появлялась лишняя сотня наноциклов. Однако, это была такая мелочь, что Учитель решил исправить досадную оплошность чуть позже. Всё равно существа, живущие в этом мире, ничего не заметят.

* * *

Утро не задалось с самого своего рассвета. Профессор экстремальной квантовой физики Фёдор Николаевич Лобачеев-Францевский, кстати, неоднократный лауреат и многократный кандидат, проснулся с насущной потребностью, которую незамедлительно и озвучил:

– Бу-бу-бу!.. Тьфу!.. Тьфу! Убери его к чёртовой бабушке!

Огромный, весьма пушистый, и многократно медаллированый за чистоту кровей, чёрный кот Василий, вынул хвост изо рта профессора и обиженно спрыгнул с кровати.

– М-я-а-а-вк! – заявил он, и нервно дёргая сыроватым хвостом, протрусил на кухню.

Привычка Василия укладываться ночью на подушке уходила корнями в его далёкое кошачье прошлое. Когда нецивилизованные (по мнению людей, конечно) коты ночевали на толстых сучьях доисторических деревьев. Гладкая блестящая лысина профессора будоражила генную память Василия, а её не потешить кот не мог.

Фёдор Николаевич ещё немного поворчал, сплёвывая жёсткие кошачьи волосы; поворочался, пытаясь уснуть вновь; но в итоге всё же откинул одеяло и резко встал. Зов природы победил. Зевая и почёсывая правый бок, профессор отправился ему навстречу.

Неспешно шаркая по коридору, достаточно длинному чтобы разместить несколько широкоформатных видеопанелей на стене, профессор в очередной раз почувствовал, что кроме обычной физиологической потребности, его беспокоит некая эмоционально-психологическая, с лёгким моральным уклоном.

Каждый день, снова и снова Фёдор Николаевич осознавал, что ему не хватает семьи, детей, простых житейских проблем. Простых, но в то же время неимоверно сложных по сравнению с такой действительно элементарной вещью? как энтропия вселенной. Но ничего с собой поделать не мог.