Тринадцать месяцев
Шрифт:
– Иван Андреевич?
Лопатин приподнялся и увидел прокурора.
– О, Виктор, приветствую вас! Ну, рассказывайте!
Саданго сел напротив.
– Вас признали виновным по всем статьям.
– Это можно обжаловать?
– Боюсь, что нет, сэр.
– Замечательно. Будьте любезны, в-о-о-о-н там, за вазой, стойка. Шардоне 2020 года. Да. Открывайте.
Виктор разлил вино по бокалам.
– И все-таки я не понимаю, зачем вам все это нужно, сэр.
Иван Андреевич протянул свой бокал, и они выпили. Лопатин немного помолчал и ответил:
– Вы отлично сработали. Благодарю. Вашу семью уже перевезли
– Спасибо, сэр. И все же…
Иван Андреевич рассмеялся, а потом вдруг стал очень серьёзен.
– Люди, Виктор. Им нужна цель. У людей есть два истинных двигателя – инстинкт самосохранения и ненависть. Даже идиот сейчас понимает, что планета гибнет. А теперь каждый идиот знает из-за кого. У них над головой висит путь к спасению, и здесь же обитает главный враг всего человечества, но чтобы его достать, им придётся забыть мелкие дрязги, перестать тупеть в телелинзах и начать думать. Я просто пытаюсь сделать так, чтобы они все поумнели. Им придётся поумнеть, иначе они никогда меня не достанут. Вот чего я добиваюсь. Я не могу их пустить сюда сейчас, вы понимаете? Они все изгадят, как изгадили на Земле. Нужно качественное изменение всего человечества.
Виктор сделал большой глоток – вино было превосходным.
– А если у них не выйдет?
Лопатин пожал плечами.
– Значит, зло победит. Снова.
Они звонко чокнулись и осушили бокалы.
Апрель 2019 года
Москва
Май
Разноцветные вспышки на темном небе. Пахнет свежей краской. Старым домом. Вскопанной землей.
Ветер гнал по утоптанному двору пыль и мелкий мусор. Николай Семёныч ушёл за пивом, да так не вернулся. Василий покрутил плитку домино, положил её обратно, на обитый жестью деревянный стол. Быстро темнело.
Из-за угла кирпичного старого двухэтажного дома выбежала девочка. Василий махнул ей рукой. Она заметила и подбежала, весело подпрыгивая.
– Тебе не пора домой, Ариночка?
Она забралась на скамейку и пристроилась рядом с дедом.
– Ага. Сейчас пойду. Дед, а что это ты тут сидишь, один?
– Так нет никого.
– А что ты со всеми не пойдешь? Все празднуют.
Василий покачал головой.
– Не могу.
– А почему?
Он переставил пару плиток местами, помолчал немного.
– Стыдно мне.
В небе расцвел золотой шар первого залпа праздничного салюта. Девочка вскочила и стала трясти Василия за руку.
– Дед, смотри, смотри скорее!
Он посмотрел, и снова принялся собирать из плиток фигуры. Включился уличный фонарь.
– Дед?
– Что, Ариночка?
– А зачем салюты пускают?
– Салюты… Салюты пускают, чтобы призраков отпугивать.
– Даа? А это помогает?
Василий пожал плечами.
– Не всем.
– Дед, дед! А зачем их отпугивать? Призраков?
– Чтобы они вопросы неудобные не задавали.
– Неудобные? Какие неудобные?
– Такие, на которые отвечать неприятно, Ариночка. Иди-ка ты домой, мама уже волнуется. Из окошка посмотришь.
Она убежала в сырой подъезд, из которого пахло плесенью. Дом давно уже пора было сносить, да все никак. Василий покачал головой, словно осуждая кого-то, неизвестного.
В небе снова бабахнуло.***
Ровно год назад пришёл к нему ночью призрак. Сел на кровать и говорит:
– Узнаешь?
Василий узнал.
– Ты мой дед, Никон.
– Не забыл. Хорошо.
За окном расцвели воздушные цветы и осыпались разноцветным дождем.
– Что, палят?
Василий пожал плечами.
– Так праздник же.
– А что празднуют?
– День Победы.
Никон приподнял одну бровь – он всегда так делал, когда удивлялся.
– Какой такой победы?
– Нашей победы, дед. Ты что ж, забыл?
Дед поднял вторую бровь.
– А кого это вы победили? Ну, рассказывай, давай!
Василий тут как-то весь съежился и натянул повыше одеяло.
– Да не мы, дед. Вы победили.
– Ааа. Понятно. Так, а что ж тогда празднуете, раз не вы победили?
Тут Василий совсем растерялся. Задумался. А Никон сидит молча, смотрит.
– Так это чтобы показать, что помним, что гордимся. Поэтому.
Никон погрозил внуку пальцем.
– А что это ты помнишь? Витьку Жареного помнишь? Который в болоте насмерть замёрз? А как Матвея, радиста, танком задавило? Ни рации, ни Матвея. Не помнишь. Я вот помню. Как со мной Николай Иванович Федорин намучался, пока осколок из спины доставал. Щербатый очень осколок попался, никак не хотел вылезать. А как портянки на Малиновом Яру стирали… А Глаша из медсанбата…
Он почесал небритую щеку, вокруг глаз собрались веселые морщинки.
– Есть что вспомнить. Не скажу, что всем горжусь, но пожил не зря. А ты-то чем гордишься?
Василий ответил не сразу. Неудобные у деда вопросы все какие-то, не знаешь, как бы сказать, чтобы потом тошно не было.
– Горжусь, что врага победили. Для потомков, для будущего.
– Да, и то верно. Хорошо мы их тогда причесали. Небось, до сих пор оклематься не могут!
Василий снова натянул повыше одеяло. Дед посмотрел на него пристально, словно мысли прочитал.
– Это что ж получается? Их дети лучше наших живут? Как же так вышло-то?
За окном снова засверкали огни.
– И чем же вы гордитесь? Чем гордитесь, Васенька?
***
Проснулся Василий и всю ночь не смог глаза сомкнуть. Поэтому и сидел сегодня один, а мужики ушли праздновать. А он не мог. Он встал, собрал домино в коробочку и скрылся в темном сыром подъезде старого дома, который построили те самые люди, те самые призраки, которых каждый год отпугивают яркими вспышками в ночном небе.
Май 2019 года.
Москва
Июнь
Во Вьетнаме начало лета – непредсказуемая пора для бизнеса. Сезон дождей в Халонге достигает своего пика как раз в июне, но это далеко не самое страшное.
Я разогнул затекшую спину и в тысячный раз выжал мокрую тряпку. Воду со второго этажа мы согнали по ступеням каменной лестницы, но оставался ещё холл и ресепшн. Возле стойки лужа была почти по колено. Старый француз Филипп Руже стоял в ее центре с ведром в руках и задумчиво чесал взлохмаченный седой затылок. Я спустился вниз, швырнул тряпку в угол – она утонула.