Тринадцать ящиков Пандоры

Большинство игрушек Ларри взял с собой. Оставил только несколько. Большой ржавый гвоздь — археологический трофей, как я подозреваю. Военный трофей — солидную рогатку, какие производят только сыновья Ольчиков — всего их шестеро и они держат в страхе весь двор. Были еще банка из-под пива, обгрызенный карандаш и незаконченный рисунок, изображавший, видимо, дерево. Думаю, Ларри ни за что бы не оставил все это, но, когда он складывал вещи, над ним нависала тетушка.

На кровати я нашел картонную коробку, ее крышка лежала на полу, в полуметре от кровати. Я сложил все находки в коробку, закрыл ее и поставил в шкаф.

Именно тогда зазвонил будильник, напоминая мне, что я собирался купаться. Я побежал в ванную, разделся, залез в воду и нырнул. Брызгаясь и фыркая, я потянулся рукой к полке. Шампуня не было, хотя мне казалось, что я совсем недавно покупал новую бутылку. Я выбрался из ванной, высушил голову, минут десять воюя перед зеркалом, чтобы как-то уложить волосы, и вышел на улицу. Когда я был на полпути к остановке, над моей головой разразилась классическая летняя гроза.

Зонды далекой разведки — это вам не комар чихнул. Можно сказать, форпост цивилизации. Глаза Земли. Информаторы человечества. Космические стукачи.

Я сидел дома один. У Генри не было времени. У него редко было время. Бредовизор смотреть не хотелось — сколько можно пялиться на кретинов в кретинских ситуациях? Читать книги тоже не хотелось — сколько же можно восхищаться разумными людьми в разумных ситуациях? Я вдумчиво предавался ничегонеделанью.

Грустно как-то было. Пусто.

Ну ладно, скажу честно. Я скучал по Монике. Очень скучал. Пока здесь был Ларри, я как-то справлялся. То падала с полки задетая хвостом фомоля ваза, то на ковре была прожжена дыра (откуда же Ларри знать, что свечки на пол не ставят?), то опять — когда я нес тарелку — прямо мне под ноги выезжала механическая мышь. (Ларри потом сказал: «Дядя, а в цирк тебя бы не взяли, у тебя проблемы с равновесием!») Все это закончилось. И я скучал.

На всех этих курортах ошиваются разные парни с красивыми торсами, размягченными мозгами и белыми зубами. Нет, я вовсе не переживал, что Моника с кем-то замутит. Просто тосковал. Так что я подошел к дивану. Лег, сунув руки под голову, и лежу себе. Хорошо так лежать.

И вот тогда-то я впервые увидел пузырьки. Они висели на высоте двух с половиной метров, как раз в углу, где сходились потолок и две стены.

Два прозрачных пузырька.

В моем баре было пусто со вчерашнего дня. Это факт. Может, алкоголь сам сгенерировался у меня в желудке? Я ущипнул себя — было больно. Тоже факт. Разве что боль мне приснилась — так же, как и щипок. Я не считал себя идиотом. Факт. Хотя Моника никогда не была высокого мнения о моем интеллекте.

Надо было встать.

Надо было залезть на стул и взять шарик в руку. Мягкий на ощупь, пружинистый, он легко сминался, но не лопался, хотя казался очень тонким. Преломляя свет, он переливался всеми цветами радуги. Я положил его на открытую ладонь. Он легко поднялся, грациозно, словно невесомый цеппелин. Через мгновение коснулся потолка, отпрыгнул, может, на сантиметр, и снова воспарил вверх, в этот раз причаливая осторожнее.

Вариантов у меня было много.

Аппараты прослушки Молди Алоппи. Этот парень выступит на Конгрессе физиков и в своем докладе представит абсолютно противоположные моим тезисы.

Бомба с другой планеты. Взорвется, и у всех людей начнут расти дополнительные зубы.

Или игрушка из магазина игрушек, обычный летающий шарик. («Дядя, ты что, никогда в жизни не видел летающих мячиков? Я думал, ты умнее»).

Я заглянул в комнату Ларри. Под потолком их висело штук пятнадцать. Когда я убирал, так спешил, что просто их не заметил. Они красиво сияли в бивших сквозь окно лучах закатного солнца. Я пошел на кухню за дуршлагом и на несколько минут превратился в ловца экзотических мотыльков.

Приятное развлечение. Но делу время, а потехе час: в тот день у меня были заботы поважнее. Например, казус студента Мордорока. Студент Мордорок выступил с публичной критикой доктора Конквиста, назвал его дилетантом и вором идей. (Конквист получил неплохие денежки за работу, подготовленную Мордороком и его коллегами.) Твою мать, а ведь он был прав, хоть и не мог ничего доказать. И его ко всем чертям должны были выгнать из университета. Я же оказался тем идиотом, который за него вступился. Твою мать, да меня после выступления поддержало три четверти Совета факультета. Я, блин, никогда не ожидал ничего подобного от старых хрычей. Студент Мордорок меня поблагодарил и пригласил тяпнуть водочки, но я, конечно, не согласился. А потом он сказал, что я мог и не напрягаться, ведь он уходит из университета. Какая-то фирма предложила ему сотрудничество, потому что видит, насколько он хорош. М-м-мать!

На следующий день меня навестил Генри. Я показал ему пузырьки. Ему они тоже понравились. А потом мы начали забавляться — один из нас пускал вверх четыре пузырька одновременно, а другой должен был поймать их дуршлагом, пока они не коснулись потолка. Старые козлы….

Мы забавлялись так до того момента, пока Генри не решил лопнуть один пузырек. Он взял его в ладони и сжал.

У него покраснела физиономия, как панцирь не очень термостойкого рака. Он напрягался, дулся — но все никак.

Я с жалостью покачал головой. У Генри, как у большинства интеллектуалов, мышцы были ни к черту. Я взял пузырек, напрягся, надулся… и все впустую!

Тогда Генри, который всегда был упертым ослом, положил пузырек на пол и наступил на него — тот выстрелил у него из-под ног и едва не угодил мне в глаз.

Он еще раз положил его и прыгнул.

Рыча от боли, он прыгал снова и снова, держась за больную, стопу, а шарик лежал на ковре, как будто не чувствовал падающих на него восьмидесяти килограммов.

— Что это за хрень такая?! — громко прошептал я.

— Не знаю! — Генри повысил голос впервые за последние четыре года, то есть с того времени, когда какой-то чувак укатил с его женой за горизонт. Вдобавок — на машине Генри. И с его чековой книжкой (Генри как доверчивый супруг выписал своей благоверной несколько чеков in bianco).

Шарик закачался на полу и, незапачканный, свежий, нетронутый, медленно вознесся к потолку.

Мы не смогли лопнуть его даже молотком. Более тяжелых инструментов у меня в доме не было. Генри, выходя, забрал два шарика с собой, чтобы заняться ими завтра в лаборатории.

Я спал мирно — как может спать мужчина, которого ненадолго оставила его женщина.

Кто-то постучал в двери. Тихо, но решительно. Я проснулся сразу, но тот самый кто-то об этом не знал, поэтому нажал на звонок. Громко и решительно.

Ненавижу незваных гостей, которые приходят в четыре утра. Я накинул халат, сунул ноги в тапки и поплелся к дверям. Я шел тихо, как невыспавшийся кот, но они услышали меня и перестали звонить. Может, обладали женской интуицией.

Хотя с этими их усами на женщин они не очень-то были похожи. Я их не знал.