Тринадцатый сын Сатаны

…- Эй, Бездомный, подь сюда!

И хохот.

— Ну что ты, Иван? Подь к нам… «Косячку» дадим потянуть. Забесплатно…

И снова хохот.

Валентин стиснул зубы. Не оборачивался. Упорно глядел сквозь оконное стекло на живописный пейзаж, раскинувшийся там. Только кулаки сжал. Как бы он их всех сейчас избил, всех до одного!.. Чтобы не видеть эти гнусные рожи, только бы не слышать их гнусного ржания. И ведь справился бы с ними, даже со всеми, справился бы! У него такая школа уличных жестоких драк за спиной — не чета вашим тренажерам, на которых вы только номер отбываете!.. В детдоме, какие бы строгие порядки ни существовали, трудно приходится пацану, который не может за себя постоять. Да и стычки с местными… Так что Валентин драться умел; и на кулачках, и со штакетиной, и широким солдатским ремнем с литой бляхой…

В воздухе витал характерный, чуть сладковатый удушливый аромат. Валентин уже научился различать по этому запаху, что именно они сегодня курят.

Наркоманы чертовы! Что мозги, что мышцы уже атрофировались…

В детдоме некоторые ребята тоже баловались «травкой», и ему не раз предлагали попробовать. Но только Валентин уже давно, едва не с пеленок, решил для себя твердо и бесповоротно: ни пить, ни курить, ни заниматься наркотой не будет. Никогда. Ни при каких обстоятельствах. Как бы потом, на воле, ни сложилась его жизнь. Потому что отвечать ему предстоит не только за себя одного.

И предположить не мог, как будет трудно это данное самому себе слово выполнить. Потому что большинство вокруг или пьют, или курят, или еще чем занимаются, и если не подвержен ни одному из этих грехов, на тебя начинают откровенно коситься.

Бездомный… Придумали же кличку, право слово… Иван Бездомный — по аналогии с героем «Мастера и Маргариты». Он и есть бездомный. Нет у него ни дома, ни квартиры, ни комнатенки хотя бы какой-никакой самой захудалой. И родителей нет, и родственников хоть каких-нибудь в его судьбе не объявлялось.

…И лишился он всех и всего как раз через эти все дурманы: курево, самогон, да наркота. Уж что и как там получилось, никто доподлинно не знает, да только сгорели отец с матерью, да брат матери с женой и взрослым уже их сыном, сгорели вместе с домиком в пригороде городка, в котором жил Валентин. Дядька с семьей приехал к ним из Казахстана, якобы погостить, да только потом под обломками сгоревшего дотла дома обнаружился целый мешок «травки», которую он как будто бы привез на реализацию, множество бутылок со спиртным, а пожар начался, как установило следствие (или как оно пожелало установить?), из-за того, что кто-то из погибших курил в постели… Детей же — Валентина и его младшую сестричку Женечку — в тот вечер отправили ночевать к соседям. Так вот они и уцелели. Так и в детдом попали.

Женька и сейчас там же, в детдоме. Скоро и у нее выпуск. И что с ней, с сестренкой, делать? Ладно, он парень, устроится, проживет как-нибудь. Может, завербуюсь в какие-нибудь наемники или как они нынче называются, в контрактники, что ли, рассуждал он, — хоть крыша над головой всегда будет и пайка какая-никакая. А вот молодой девке куда? Она вон какая фигуристая: сиськи ни в какие казенные лифчики-кофточки не помещаются, задница «молнию» на юбке рвет, а уж ножки… Попробуй уберечь ее от греха, если денег нет вовсе и жить негде!

К ней, к Женьке-то, уже пытались подкатываться с предложениями — понятно не руки и сердца. В том числе и детдомовский преподаватель физкультуры, та еще похотливая гнида, кого из старшеклассниц он только, гад, не перетрахал… Да только пока Валентин был в детдоме, он со своими корешками и близко к сестренке никого из кобелей не подпускали. Да и когда выпустился, его помнили и боялись. Особенно после того, как сюда, к «крутым», устроился работать. Даже когда других на промысел посылали, ее не трогали.

На промысел не в том смысле, что одним местом торговать… Другой промысел, относительно честный…

Прежний заведующий детдомом у них был хороший мужик, отставной военный. У него не жизнь сложилась, а прям-таки груша боксерская для отработки ударов побольнее. Молотило его — дай Боже… В смысле, не дай Бог кому-то еще такую!.. Отец у него тоже был военный, фронтовик, едва не до Белграда дошел, как будто бы лично с Броз Тито здоровался, а потом, после войны служил в Ашхабаде, а там в 48-м во время жуткого землетрясения у него вся семья погибла. Там так тряхнуло, что за пять секунд 110 тысяч человек завалило — абсолютный рекорд трагедии для территории Советского Союза. Он еще мальчишкой был, один из семьи в живых остался, так вот в детдом и попал. Суворовское закончил, потом военное училище — как раз под чехословацкие события попал, там ему в морду тоже поплевали, как будто он виноват, что его туда послали «пражскую весну» замораживать…

Впрочем, это вообще участь военных — разгребать дерьмо, в которое по уши закопаются политики, а они же, политики лажовые, потом от них же, военных, открестятся, дескать, мы, политики, в белых перчатках и белых манишках под смокингами, а от них, от военных, пардон-с, нашим же дерьмецом потягивает, в которое они сами, дураки, запачкались, наши грехи подчищая и помогая нам заработанные на войне деньги от дерьма же отмывать… А потом у него жена с младшим сыном погибла — разбилась в самолете, в котором она летела вместе с неким Чистяковым, про которого Валентин до того даже не слышал, но про которого заведующий рассказывал, что это был пародист номер один Советского Союза, который нынче несправедливо забыт, и который, якобы, в те времена позволял себе такие шуточки, на которые в те времена решиться было трудно — уж не потому ли и погиб-то?.. Остался офицер только со старшим сыном, который пошел по его стопам, закончил военное училище. У сына жена умерла во время родов а сам же он потом, через много лет, тоже погиб, погиб лютой смертью не то в Эфиопии, не то в Анголе, не то в Намибии, а может в каком-то из Йеменов, этого Валентин точно не помнил; знал только, что отцу не разрешили даже вскрыть гроб с телом, который под большим секретом переслали из Африки. Так и встретил старость этот человек, с единственной внучкой, жили они тогда где-то в Молдавии, которая тогда уже разделилась на Молдавии прорумынскую и прорусскую. А там новая беда — девочку как-то нашли зверски истерзанной и гнусно изнасилованной и никто так и не докопался (да и копались ли?), кто совершил такое злодеяние, какой национальности были те бандиты. К тому времени он жил, правда, нерасписанным, с одной женщиной из Прибалтики; звала его она, до ночных истерик боявшаяся после того случая горящих вглядов, которыми салили ее, белотелую блондинку, смуглолицые черноусые мужчины с автоматами, звала уехать с ней в родной не то Пярну, не то Паневежис, да только не захотел он быть на чужбине человеком второго сорта — так они и расстались.

Бросил тогда ветеран все, поджег напоследок свой домишко с нажитым за всю свою кочевую жизнь нехитрым скарбом, в том числе и сберкнижку с тремя без малого тысячами рублей, обесцененных бессовестными горе-реформаторами, да и приехал в город, где некогда воспитывался в детдоме. Попросился на работу. Хоть какую-нибудь.

— Здесь у вас нет благополучных детей, — доказывал он начальству. — А у меня вообще никого нет. Потому мы с ними так нужны друг другу. Да, нету у меня педагогического образования, так ведь и запросы у меня самые простые. Мне много не надо — только комнатку где-нибудь…

Начальство потенциал отставного офицера оценило. Его, хоть и не имел он надлежащего образования, назначили сразу заведующим.

Поначалу все шло нормально. Порядок он навел строгий, сам ничего не тянул и другим не позволял. Справедлив был, грубостей и рукоприкладства не допускал. Уважали его, за глаза «Макаром» прозвали — производное от «Макаренко»… Кого-то из администрации, из старых педагогов и воспитателей уволил, кого-то, невзирая на отсутствие все того же образования, взял… Короче, работал мужик. С боем, с руганью, с кулаком по столу, с лаской, с матом, с лестью, с обещанием обратиться в прокуратуру или во фракцию «Женщины России» — но выбивал для подопечных какой-никакой минимум средств.

А потом…

Как-то собрал он ребят старших классов. И, неловко пряча от них глаза, сказал, что, мол, денег не хватает, инфляция все съедает, продуктов недостает, стройматериалов для ремонта нет…

И попросил:

— Ребята, никого не заставляю, не имею права заставлять… Даже просить вас о таком не имею права. А прошу…

Нужно было для блага детдома поработать на разгрузке вагонов. Поработали, никто не отказался — знали, что все заработанное пойдет на них же… Потом еще раз. Потом организовали крохотную мастерскую, на которой девчонки, тоже старших классов, что-то не то не шили, не то обмётывали… Они же, девчонки, ходили по объявлениям в город — за детьми смотреть или уборку кому-нибудь из преуспевших дома сделать… Потом мальчишки организовали крохотную моечную станцию, где можно было недорого помыть машину. Пока одни драили автомобиль, другие водителю чайку-кофейку поднесут, бутерброд организуют…