Тринадцатый сын

Поравнявшись с женщинами, старик громко спросил:

–Далеко ли до города?

Косившая смахнула с рябого лица капли пота вместе с налипшим гнусом и, сплюнув в траву вязкую слюну, язвительно заметила:

–Во-первых, здрасьте! У нас тут так принято! А, далеко ли до города? – это смотря как добираться. Если на дрезине, то минут тридцать, а ежели на своих двоих – часа за три-четыре управитесь.

По женщине было видно, что, несмотря на внешнее раздражение, ей хотелось поболтать с путешественниками. Она аккуратно положила инструмент в траву и, подперев полные складчатые бока руками, уставилась на старика.

–Чего босиком-то? – удивилась она. – Ноги что ли казенные?

Старик промолчал и взглянул на Двенадцатого. Они спустились с откоса. Парень нагнулся. Поднял косу и, легко размахивая ею, пошел вдоль насыпи к асфальтовой ленте переезда.

–Зачем это? Чего это он!? Не надо, мы сами управимся! – засуетилась женщина, комично жестикулируя. – Катька! – окликнула она задумчивую подругу. – Какого хрена ты столбом стоишь! Скажи хоть что ни будь!..

Старик ухватил своей широкой ладонью женщину за запястье и, сжав его, проговорил спокойным властным голосом:

–Так нужно. В этом ведь ничего плохого нет…

Катька, наконец, вышла из оцепенения и подняла голову. Старик увидел красивое молодое лицо с глазами полными грусти. Эти глаза смотрели вслед удалявшемуся Двенадцатому.

–Хорошо идет! – шепотом пробормотала она.

–Вечно у тебя одно на уме! – толкнула Катьку в округлое бедро рябая женщина. – Прости, Господи!

Старик раскрыл кожаный саквояж, вытащил оттуда щетку и принялся старательно соскабливать ею пыль с плаща.

–Почему не поездом добираетесь? – полюбопытствовала женщина. – Денег нет? Вроде приличные люди. Не бичи какие-нибудь.

–Нам так удобнее, – скупо бросил старик, усердно работая над рукавом, на котором темнело пятно засохшей грязи.

–Что не поездом – это вы зря, – со вздохом заметила собеседница. – В трех километрах отсюда река протекает. Через нее перекинут железнодорожный мост. Так вот вас на него не пустят. Там охрана. Это ведь стратегический объект! – многозначительно подняла она указательный палец.

–Какой объект? – переспросил старик, не отрываясь от своего занятия.

–Стра-те-ги-чес-кий! – ударила по каждому слогу женщина.

Старик пожал плечами, убрал щетку в саквояж и, щелкнув замками, сказал:

–Вот и все.

В воздухе отчетливо и терпко пахло потом и свежескошенной травой. За спиной ряболицей женщины бесшумно возник Двенадцатый. Он устало стянул с себя мокрую футболку и принялся неспешно обтирать ею блестевшее под лучами солнца мускулистое тело. Катька зачарованно уставилась на обнаженный торс парня. Ее подруга обернулась и ахнула:

–Неужто управился!

Парень молча кивнул.

–Ну, ты и шустер! – хлопнула себя по мясистым ляжкам женщина. – Мы бы до самого вечера горбатились. Спасибо тебе, добрая душа!

–Пойдемте, чайку попьем, – подала томный голос Катька.

Рябая встрепенулась, сообразив, что незнакомцев следует отблагодарить, и поддержала Екатерину:

–И то верно! У меня еще и самогон есть. Идемте в дом!

Двенадцатый вопросительно посмотрел на старика. После секундного бессловесного диалога они направились к дощатому некрашеному крыльцу. Екатерина просияла лицом, ожила и, проскользнув в дом прямо перед носом у гостей, призывно загремела посудой. Рябая насмешливо хмыкнула и, впуская в узкий темный коридор мужчин, наконец представилась:

–Меня Ангелиной зовут. А она – Екатерина. Напарницы мы – наперсницы. Уже пять лет, как в этой дыре…

–Присаживайтесь, – пригласила вошедших Катька за небогатый стол, на котором кроме огромной сковороды с остывающей жареной картошкой, графина с мутной белесой жидкостью, двух очищенных луковиц, да горки нарезанного домашнего хлеба ничего не было.

Старик вновь взглянул на Екатерину. Та успела переодеться в короткое ситцевое платьице, распустила длинные каштановые волосы, а на шею набросила тонкое жемчужное ожерельице. Старик усмехнулся одними глазами и сел на стул. Ангелина живо разлила по рюмкам самогон и уже собралась сказать что-нибудь банальное в качестве тоста, как вдруг вспомнила:

–А вас-то как величать?

Старик распрямился, хрустнув костями, и, подумав недолго, ответил:

–Зовите меня отец. А его, – он обернулся к парню, уставившемуся в пустую тарелку, – а его – земляк.

Екатерина хихикнула:

–Чудные вы!

Она взяла табурет, подсела к Двенадцатому и принялась накладывать ему ломтики картофеля.

–Ладно, давайте выпьем за знакомство! – подняла подрагивающей рукой рюмку Ангелина.

Двенадцатый потянулся к наполненному бокальчику, но старик стремительным движением остановил его. Он поднес рюмку парня к своему носу, принюхался, а затем выплеснул ее содержимое на ковровую дорожку, сопроводив сей поступок злым бормотанием: «Вредная иллюзия!..»

Самогон застрял в горле Ангелины. Она поперхнулась, закашлялась, точно неисправный двигатель, и прохрипела, брызгая слюной:

–Что же это вы, отец, хозяев обижаете! Нехорошо так!..

–Прости, хозяйка, но мы не пьем, – глухо извинился старик, нанизывая на вилку ломоть хлеба.

–Брезгуете? Ладно, поешьте хоть. Екатерина, неси самовар! Может, от чая не откажутся…

Екатерина встала и поманила за собой в соседнюю комнату Двенадцатого:

–Поможешь мне, земляк…

От первой же рюмки самогона Ангелина осоловела. Подперев полную, раскрасневшуюся пуще прежнего щеку кулаком, она со вздохом сказала:

–Это и к лучшему, что не пьете. Вот мой первый покойный муженек не просыхал совсем. Я его трезвым видела всего один раз. И то в день свадьбы, когда регистрироваться поехали. А потом… Умер-то он от того, что собственной блевотиной захлебнулся…

В соседней комнате послышалась слабая возня, скрип. Упало что-то тяжелое. Раздался чуть слышный стон, а затем равномерные, все нарастающие удары, смешанные с тонким попискиванием, начали сотрясать тонкую деревянную перегородку, разделявшую комнаты.

Ангелина прервала невеселое повествование, насторожилась.

–Господи, да что же это такое! – прошептала она.

Руки ее нервно забегали по столу. Вцепившись глазами в невозмутимо жующего старика, женщина нарочито громко продолжала рассказывать о своем втором супруге, бившем ее нещадно, о третьем, гулявшем направо и налево…

Деревянная перегородка трещала, словно кто-то изнутри корежил ее ломом. С потолка посыпалась штукатурка. Казалось, еще несколько секунд таких усилий и начнет крошиться кирпич стен.