Трио для квартета

Балюня недавно вдруг стала требовать телефон каких-то Софочки и Алекса и страшно сердилась, когда Маша уверяла ее, что понятия не имеет, кого та имеет в виду. Сережа испугался, начал сыпать медицинскими терминами и через день колоть Балюне что-то очередное против склероза. И стал еще настойчивее требовать пышного юбилея:

– Мы с тобой, Верочка, Мамонтовы - вот уже почти десять человек.

Маша сдалась, но ясное понимание того, что кроме них троих есть только Мамонтовы, потрясло ее.

Когда Балюня в конце войны вернулась в Москву, то обнаружила, что ее квартира прочно занята семьей мелкого начальника из наркомата тяжелой промышленности. Муж в лагере "без права переписки", страшно нос высунуть. Помогла контора, в которой она работала до бегства во Ржев. Теперь, в военное время, она приобрела стратегическое значение и название звучало устрашающе "Союздинамитпром". Балюню взяли на ту же должность делопроизводителя и выхлопотали комнату в большой квартире у взорванного храма Христа Спасителя. Соседи несколько раз менялись, уезжали, умирали, а Мамонтовы, разрастаясь, получали одну комнату за другой, пока не стали единственными, кроме Балюни, обитателями квартиры. Несколько раз им предлагали разъезд, но Балюня встала намертво: я умру, квартира ваша будет. Главой семьи Мамонтовых была Зинаида Петровна, женщина цепкая и везучая: в своем глубоко пенсионном возрасте она работала бухгалтером в крупной фирме, была на хорошем счету и приносила в дом достаточно, чтобы обеспечить приличное существование. Муж ее, больше чем на десять лет старше, пришел инвалидом с войны, куда попал прямо с выпускного вечера, сейчас давно уже был на пенсии, нянчил троих внуков - двух дочкиных сорванцов и любимицу дочурку младшего сына. Вот вся большая и довольно дружная семья с зятем и невестками разместилась в необъятной шестикомнатной квартире доходного дома в стиле модерн во 2-м Обыденском переулке около теперь восстановленного храма Христа Спасителя.

Отношения у Балюни с Мамонтовыми были скорее родственные, чем дружеские: "Друзей выбирают, а родственников - нет. И соседей тоже", - так она округло формулировала. Но Балюня зажилась, и, хотя хлопот она соседям не доставляла, необходимость жить в коммуналке их угнетала. Года четыре назад они устроили грандиозный ремонт, как говорила Зинаида Петровна, "под евро", произнося эти слова уважительно и со значением. Стены коридора, по которому малыши гоняли на роликах, покрылись какой-то модной пеной, кухня ослепляла итальянской мебелью, в кафельную плитку можно было смотреться, а с новыми сверкающими смесителями в ванной Балюня не сразу научилась управляться. Она одобряла Мамонтовых и без колебаний позволила заменить окно и дверь в своей комнате, но категорически не дала переклеить обои - сиротские, в блеклый цветочек - памятник эпохе дефицита. "Привыкла к рисунку, а то открою утром глаза, стен не узнаю, может, это я уже в раю? Еще помру, переволновавшись".

После этого ремонта, подтвердившего, что ждать им уже невмоготу, Мамонтовы затаилась, тем более что был принят закон, по которому Балюня могла комнату приватизировать и завещать, не спрашивая на то их согласия.

– Неужели Балюня не понимает, что фактически отбирает комнату у Верочки?
– Маша скорее спросила себя, чем Сережу.

– Понимает, говорила мне как-то. Но слово дороже.

– Может, попробовать еще раз ей растолковать? Да знаю, что аморально, думаю, что сама на это не решусь, но если подумать трезво: мы этих людей никогда не увидим, разменяем квартиру, и все...

Но Маша говорила и не верила собственным словам. И Сергей знал, что она не верила. Когда они были маленькие, мама привозила их к Балюне в субботу вечером, как он сказал однажды, "поночевать", так с тех пор и называлось. В воскресенье завтракали на кухне, часто вместе с Мамонтовыми, вареной картошкой с селедкой и квашеной капустой... Не вычеркнешь...

– Машка, хватит, не дадим квартирному вопросу нас испортить. Тем более что Верочку тещина квартира ждет.

С женой Сережа давно был в разводе, но у той, по счастью, хватило ума не препятствовать ни его, ни Машиным встречам с девочкой, тем более что она работала в режимном "почтовом ящике", а Сережа в поликлинике имел скользящий график. Маша жила еще вольнее, и с маленькой Верочкой возились они много.

– Ладно, будет заниматься коммунальным хозяйством, давай про юбилей...

– К седине не идут темные тона, разве что синий, да и то не глубокий, а ближе к васильковому, а лучше - белый или яркие. Вот в Финляндии меня больше всего поразили старушки, я же тебе рассказывала, ухоженные, причесанные и очень ярко одетые. Любо-дорого смотреть! Да они бы и не поняли, если бы я сказала "старушечьи цвета", наверное, решили бы, что это я про красный да бирюзовый какой-нибудь.

Драгоценностей у Балюни не было, все ушло в свою пору в Торгсин, что оста

лось - спустила в войну. По непонятной причине (может, из-за малой ценности?) уцелела синяя эмалевая брошка-бантик с крошечными брильянтиками: "осколоч

ки" - презрительно аттестовала их Балюня. Но на белой блузке, выглядывавшей из-под синей жилетки, брошка смотрелась фамильной королевской драгоценностью. Балюня была из тех, про кого говорят "красивая старуха", мало того, старость добавила ей больше, чем отняла, в молодости она выглядела заурядной курносенькой простушкой, вот только балетная выправка, благородство движений вносили диссонанс в этот образ. Теперь же пришла гармония: по-прежнему изящные жесты, особенно если она следила за собой на людях, определяли общее впечатление.

Стол ломился от яств. Зинаида Петровна достала свои летние запасы: грибочки маринованные, огурчики соленые, баклажанчики остренькие, не говоря уж о вареньице клубничном. Готовить она любила, и все фирменные блюда непременно награждала уменьшительным суффиксом. Совместное кулинарное творчество разрядило напряженность, царившую в отношениях с Мамонтовыми в последнее время, настроение у всех было приподнятое, и Маша наконец-то оценила мудрость Сережиной юбилейной затеи.

Сидели на кухне, где при необходимости можно было разместить еще человек пятнадцать, вкусно ели, произносили красивые тосты и в три фотоаппарата фиксировали происходящее. Балюня пришла в восторг от Зинаидиного "Полароида", откуда выскакивали готовые, еще влажные снимки.

– Ты, Балюня, у нас просто топ-модель, - восхищалась Верочка, посмотри, какая фотогеничная. Мы могли бы на тебе огрести большие деньги.

Балюня с видимым удовольствием позировала, вставала, брала в руки огромный букет цветов, подходила к окну. Но устала довольно быстро, так что чай пили уже без нее, извинилась, церемонно поблагодарила всех, откланялась и ушла к себе в комнату.

– Да, ребята, дай Бог нам всем так, - поднял рюмку весь вечер, по обыкновению, промолчавший Зинаидин муж.

– Спасибо вам, - решился Сережа поставить точки над "и".
– Я надеюсь, что всегда мы будем приходить в этот дом и будет здесь так же тепло и уютно.

Зинаида согласно закивала головой, многозначительно заулыбалась, мол, поняла я тебя, а сказала про другое:

– Вы же знаете, нам Ольга Николаевна как член семьи, мы разницы не делаем. Так что можете быть спокойны.

Собрались уходить. Зинаида Петровна засуетилась, стала заворачивать какие-то закуски гостям с собой.

Зашли к Балюне попрощаться. Она сидела в любимом кресле и слушала мазурки Шопена.

– Спасибо вам, мои родные. Я теперь долго буду ваши подарки изучать и как бы путешествовать. Фотографии остальные поскорей проявите. Машенька, накапай-ка мне валокардинчика.

Долгие мучения и консультации по поводу подарков завершились удачно: была закуплена куча альбомов - мировые столицы, старинные русские города и огромная "Старая Москва". Балюня не слишком жаловала телевизор, читать даже с лупой ей было трудновато, а вот рассматривать картинки она была большая любительница.