Тристан и Женевьева (Среди роз)

– Я не буду пытаться снова обмануть вашего стражника, – сказала она. Она надеялась, что ее слова прозвучат твердо. Но этого не получилось. Всего лишь неуверенный, прерывистый шепот сорвался с ее губ.

– Вы можете идти… идти и заниматься вашим поместьем.

Он глухо рассмеялся.

– Моим украденным поместьем?

– Вы не можете отрицать того, что все это было украдено! – воскликнула она, и подумала: «А почему, собственно, я отвечаю ему?» Она чувствовала взгляд Тристана на своей спине, чувствовала, что у нее подкашиваются ноги, хотя изо всех сил старалась стоять твердо.

– Тебе не стоит об этом заботиться, Женевьева. Ты хотела доставить мне беспокойство, и у тебя это получилось. Тобой пренебрегли и лишили тебя необходимых вещей, что ж, теперь я здесь. И мы исправим допущенный промах.

Он подошел к двери и, подозвав стражника, распорядился, что бы слуги принесли для Женевьевы еду и питье. Затем она снова ощутила его взгляд на своей спине.

– И воду, так, миледи? Лохань с горячей водой, верно?

Женевьева отрицательно покачала головой. Она больше ничего не хотела, во всяком случае, пока он находился с нею в одной комнате.

– О, но ты же требовала воду! И в самом деле, я помню, что ты требовала! Разве нет?.. Питер, скажи еще, что бы принесли лохань и горячую воду, немедленно.

Тристан прикрыл дверь и прислонился к ней. Даже не оборачиваясь, Женевьева знала, чем он был занят, знала, как он смотрел на нее – холодным и безжалостным взглядом.

Теплая волна пробежала по ее телу. Холодным? Нет, когда он держал ее, в его взгляде горел огонь. Но этот огонь был поверхностным. А что есть тело, как не пустая оболочка? И как только она напомнила себе, что ему никогда не покорить ее душу, осознала, что и сама не проникла в его внутренний мир.

– Ага, ну вот и вы? – он открыл дверь на негромкий стук.

Женевьева не оборачивалась. Она слышала как слуги, сопя, втащили лохань и пыхтя от натуги, принесли тяжелые ведра с горячей водой, потом вынесли лохань с грязной водой. Слышала она, как Эдди, одна из кухарок, о чем-то тихо говорила с Тристаном, и затем все стихло.

Тяжелая дверь закрылась, и послышался звук задвигаемого засова. «Остался ли он внутри с нею, или ушел?»

Женевьева с надеждой обернулась, но ее надежда разбилась о неумолимое выражение его лица.

Тристан поставил обутую в сапог ногу на сундук и оперся на колено локтем, подперев подбородок ладонью, внимательно наблюдая за Женевьевой. Он молча повел рукой в сторону ее туалетного столика, на котором стоял поднос с едой, и затем указал на лохань стоявшую перед вновь зажженным камином, из которой клубами поднимался пар.

– Вы просили, чтобы вам дали воды, чтобы вымыться, миледи.

Он явно насмехался над ней, радуясь, что она чувствует себя неловко в его присутствии. Женевьева попыталась улыбнуться, попыталась вложить в своей ответ, как можно больше сарказма.

– О да, я хотела этого. Я никогда еще за всю свою жизнь не чувствовала себя такой изгаженной.

Тристан опустил глаза и прикрыл их ресницами, отбросившими загадочные тени на его щеки. Женевьева сжалась, подумав о том, что с ее стороны было неразумно пытаться раздразнить его, она ведь прекрасно знала о его непоколебимости.

Но вот он посмотрел на нее, легонько покачивая головой, словно бы сочувствуя.

– Изгаженной?

– Ужасно.

– Тогда во имя Господа, леди, я отказал вам в самой серьезной услуге! Нам необходимо немедленно это исправить! Я приношу самые искренние извинения.

Женевьева вытаращила глаза, с подозрением следя за тем, как он подошел к туалетному столику и стал изучать флаконы и пузырьки, стоявшие на нем. Он быстро взял один из них и с притворным восторгом продемонстрировал его Женевьеве. И хотя радость его была явно нарочитой, она вернула его лицу юношескую непосредственность.

– Роза! Розовое масло! Я считаю, что это вполне подходящее средство, а вы?

Женевьева не отозвалась. Она прижалась к стене, следя за тем, как Тристан шагнул к лохани и вылил туда содержимое флакона, вдохнув в себя разовый аромат.

– М-мм! – он обернулся к Женевьеве. – Я вот думаю, из какой розы было получено это масло, из красной или из белой? Да и имеет ли какое-нибудь значение, какого цвета прежде была роза, если с нее оборвать все лепестки.

Женевьева не пошевелилась и не ответила. Она не сводила с него своего настороженного взгляда. Тристан еще шире улыбнулся, и она судорожно сглотнула, ибо, казалось, что у него нет никаких дурных намерений. Лицо его сейчас сияло, просто озорным весельем, и это было даже хуже его обычной непоколебимости и суровости.

– Почему вам не вернуться к себе? – выдохнула Женевьева, пятясь от Тристана. – Ведь вам скоро нужно будет встретиться с Джоном.

– Нет, миледи, у нас в запасе еще много-много долгих минут. Ведь вы столь строго осудили меня за плохое отношение к моей пленнице! Теперь же я вижу, что моя пленница просто вывалялась в грязи и потому находится в расстроенных чувствах! Каким же я буду рыцарем, если оставлю ее в таком состоянии?

И Тристан протянул к ней свои большие ладони. Когда его загорелые руки обхватили ее тело, Женевьеве от всего сердца захотелось, что бы кто-нибудь пришел к ней на выручку.

Его объятия были сильными, и казалось, что от него исходит жар, возбуждение, и напряжение столь же буйное, как гром и молния, столь же взрывчатое, как порох. Женевьева вгляделась в эти темные глаза и, со все возрастающей тревогой поняла, что он не видел в ней пленницу, которая обещала бороться с ним до конца, нет, он видел в ней просто забавную игрушку, послушную его желаниям.

– Я буду кричать! Громко, страшно! И каждый из прислуги узнает, что их новый хозяин…

Ее прервал смех Тристана.

– Конечно же, они узнают. А почему бы и нет, миледи? И если эти крики продолжатся, то они догадаются, чем вы занимаетесь… ведь все подобные крики и вопли звучат почти одинаково, разве вы не знали этого? Наверное, нет. Ну, а теперь почему бы вам…

– Я ненавижу тебя! Оставь меня! – Женевьева заметила, как озорство и веселье вдруг пропали с его лица вместе с нетерпеливым желанием. На нем снова была жестокая маска безразличия и злобы, и у нее перехватило дыхание. Как можно ненавидеть с таким неистовством, зная, что она и сама испытывает…