Триумф христианства. Как запрещенная религия перевернула мир

При всей важности обращения Константина для христианского движения, нам, как ни странно, достаточно трудно определить, откуда он обратился в христианство. Современные историки религии, говоря об «обращении», понимают под ним самые разные вещи [8] . Возможно, проще всего использовать это слово в самом широком и привычном его значении, понимая под ним переход от одного набора религиозных верований и практик к другому. С Константином, несомненно, произошло именно это. В какой-то момент – по крайней мере, для него самого в ретроспективе вполне ясный и определенный – он перестал быть язычником и стал христианином.

8

См., например, Lewis R. Rambo and Charles E. Farhadian, The Oxford Handbook of Religious Conversion (New York: Oxford University Press, 2014).

Обращение в античности не было распространенным явлением. Языческие религии его почти не знали [9] . Они были политеистичны – и, следовательно, язычнику, решившему принять какого-то нового или иного бога, не было нужды оставлять прежних богов или прежние способы богопочитания. Ему не требовалось отвергать свой пантеон – достаточно было прибавить к нему что-то новое.

Константин не делал христианство официальной, единственно разрешенной религией. Он сделал его религией дозволенной, оказал ему государственную поддержку.

9

Термины «язычество», «языческий» в этой книге я использую не в уничижительном смысле, а лишь как обозначение всего богатства и разнообразия немонотеистических религий, исповедуемых в античном мире практически всеми, кроме иудеев (и затем христиан). Подробнее об этом см. на с. 105–108.

Не таковы были христиане: они требовали выбирать. От обращенного ждали, что он покинет всех языческих богов и начнет почитать одного лишь христианского бога. До тех пор подобные ожидания и требования встречались лишь в иудаизме. Среди язычников – приблизительно 93 % населения, согласно обычаю, традиции или личной склонности почитавших множество богов, – поклонение богам вообще не было вопросом выбора. Быть язычником означало участвовать в различных религиозных обрядах, связанных с официальными государственными богами, местными богами, богами семьи и рода, а также любыми другими, так или иначе связанными с различными сторонами человеческой жизни. Для всех, кроме иудеев (а затем христиан) это было не столько сознательное решение, сколько привычный образ жизни. Так поступали все и всегда; в сущности, это мало отличалось от участия в жизни местной общины – с той лишь разницей, что один человек, как правило, участвовал в жизни лишь одной общины, а вот поклоняться мог неисчислимому множеству богов.

По этой причине язычество не следует воспринимать как нечто единое – скорее, как сотни и тысячи разных «религий» [10] . Те, кто практиковал традиционные религии – то есть практически все, – никогда не называли и не считали себя приверженцами некоего «язычества». Такого явления не существовало: язычество – обобщенное понятие, собирательное название для всего неисчислимого множества неиудейских религиозных верований, правил, практик богослужения, молитв и жертвоприношений. Ни один язычник не понял бы, что значит «быть язычником». Он просто почитал богов так же, как почитали их из века в век отцы, деды и прадеды.

10

О языческих религиях мы подробнее поговорим в главе 3. Краткий обзор этой темы в целом: A. D. Lee, “Traditional Religions,” in Lenski, ed., The Age of Constantine, 159-79. Более подробный и очень полезный экскурс можно найти в книге: James В. Rives, Religion in the Roman Empire (Oxford, UK: Blackwell, 2007). Еще один сжатый, но содержательный обзор: Ramsay MacMullen, Paganism in the Roman Empire (New Haven, CT: Yale University Press, 1981). Классикой стала в наше время книга: Robin Lane Fox, Pagans and Christians (New York: Knopf, 1987). Очень ценное двухтомное собрание источников вместе с их анализом – Mary Beard, John North, and Simon Price, Religions of Rome (Cambridge, UK: Cambridge University Press, 1998). По поводу моих замечаний о сущности язычества см. также: James В. Rives, “Christian Expansion and Christian Ideology,” in W. V. Harris, ed., The Spread of Christianity in the First Four Centuries: Essays in Explanation (Leiden, Netherlands: Brill, 2005), 15–41.

Так поступали все, кто не родился в иудейских или христианских семьях; так же поступал и Константин. Но он оставил эту практику и перешел к почитанию единого бога христиан. Повесть о том, как Константин стал христианином, сложна и увлекательна. Одни темы в ней мы сейчас назвали бы чисто светскими, общественными или политическими, другие – чисто религиозными. Однако в начале IV века – как и во все предшествующие века истории человечества – эти две сферы жизни, общественно-политическая и религиозная, не воспринимались как разные. Они были тесно и нерасторжимо сплетены. Даже на лингвистическом уровне ни в древнегреческом языке, ни в латыни не было терминов, четко отделяющих друг от друга то, что мы сейчас именуем «политикой» и «религией». На практическом уровне считалось, что боги тесно связаны со всеми сторонами общественной и политической жизни общины, от выбора официальных лиц до установления ежегодного календаря, от законов и практик, регулирующих общественные отношения (например, о браке и разводе), до отправления правосудия, от объявления войны до заключения мира. Не было такой области общественной и политической жизни, таких решений, таких действий, в которых не принимали бы участия боги.

На уровне империи это означало: всем известно (и большинство искренне верит), что существуют боги, сделавшие империю великой. Империя благодарит их за это, утверждая и распространяя почитание этих богов. Это укрепляет общественное благо. Для «отделения Церкви от государства» в то время не виделось никаких оснований, и сама такая мысль показалась бы нелепой.

Сами императоры, начиная с середины третьего столетия, ясно это ощущали и соответственно действовали. Именно поэтому всего за несколько лет до воцарения Константина государство активно и жестоко преследовало христианскую религию. Христиане отказывались поклоняться богам империи и даже их признавать, называли их существами злыми, демоническими, а не благими божествами, защищающими величайшую из мировых империй. Отказ поклоняться имперским богам воспринимался как опасность для благополучия империи и, следовательно, угроза государству. Поэтому решение преследовать христиан – в нашем нынешнем восприятии чисто религиозное – в то время было общественно-политическим. Христиане представлялись каким-то раком политического тела. И ни один император не верил в это так твердо (не в последнюю очередь – из-за пугающей скорости роста «рака»), как предшественник Константина на троне, Диоклетиан, инициатор самых масштабных и жестоких гонений на христиан на территории всей империи. Отменять эти гонения пришлось уже Константину. Но пока они были еще в разгаре, он обратился.

Обращение это стало поворотным пунктом в истории империи – не только для судьбы христианства, но и для деяний Рима. Диоклетиановы гонения мы рассмотрим в одной из следующих глав, о биографии Константина также подробно поговорим далее. Сейчас нас интересует именно его обращение и то, насколько радикально изменило оно баланс сил как для преследуемых христиан, так и для римских властей. Чтобы понять, что произошло, нам необходимо отступить немного назад и поговорить о политических и религиозных предпосылках этой истории.

Приход Константина к власти

К концу III века н. э. империя так разрослась и сделалась настолько сложной, что ею уже не мог управлять один человек. Она простиралась от Британии до Ирака, включала в себя абсолютно все Средиземноморье, на севере захватывала значительную территорию современной Европы, на юге – Северную Африку и Египет, на востоке – Палестину и Сирию вплоть до Персии. Много столетий сотрясали ее внутренние раздоры и иноземные вторжения. 284 год н. э. обычно считается конечной точкой серьезных потрясений, известных как «кризис III века» – полустолетия, наполненного государственными переворотами, убийствами и захватами власти, в течение которого на троне сменился двадцать один законный император и тридцать восемь узурпаторов. В дополнение к этому от империи на время откололись две области, одна на востоке, другая на дальнем западе. В результате империя сильно уменьшилась в размерах; от былого «Рима» осталась лишь тень. И в довершение ко всему этому, северные границы империи постоянно тревожили варварские орды [11] .

11

Среди многих авторитетных исследований этого периода можно назвать подробное и полезное изложение: Alan Bowman, Avril Cameron, and Peter Garnsey,

Cambridge Ancient History, The Crisis of Empire: 193–337, 2nd ed., vol. 12 (Cambridge,

UK: Cambridge University Press, 2005).

Император Аврелиан, блестящий полководец (правил в 270–275 гг.), разбил «сепаратистов» и снова подчинил их Риму; однако порядок в стране, а с ним и безопасность северных границ, были вполне восстановлены лишь при Диоклетиане. Диоклетиан был одним из поистине великих политиков-администраторов Древнего Рима. Предшественникам его, включая и Аврелиана, не удалось достичь даже тени стабильности: восемь непосредственных предшественников Диоклетиана погибли насильственной смертью, один за другим, некоторые – спустя несколько недель или даже несколько дней после восхождения на престол. Сам же он правил более двадцати лет – и, первым из римских императоров, добровольно отрекся от власти.

Читателям, не особенно сведущим в римской истории, Диоклетиан известен прежде всего как жестокий гонитель христиан. Это правда: об этом мы подробнее поговорим в главе 7. Однако в первую очередь он был умным, проницательным и изобретательным лидером и управленцем. Среди прочего, он разработал первую работающую систему передачи власти от одного императора к другому. Впрочем, несмотря на свои теоретические достоинства, система эта продержалась едва ли год после первого трансфера власти – и решающую роль в ее падении сыграл не кто иной, как Константин. Огнем и мечом пришел он к единоличной власти – и его правление и по продолжительности, и по историческому значению уступало лишь правлению великого Цезаря Августа.

Со времен Августа, первого римского императора, основной политической проблемой на вершине власти оставалась проблема наследования. Когда император умирает, кто должен наследовать трон? Сам Август – в отличие от многих из пришедших ему на смену, – думал о будущем и намечал себе наследников, предполагая, что его преемником должен стать кровный родственник. Однако родственники его умирали один за другим (как говорили злые языки, от рук убийц), пока единственным наследником не остался его пасынок Тиберий. У императора Тиберия также не было законных наследников – и после его смерти римский мир унаследовал Гай, вскоре получивший недобрую славу под именем Калигулы. В дальнейшем наследование престола также шло через пень-колоду.