Триумф и трагедия. Политический портрет И.В.Сталина. Книга 1
Шрифт:
На печально известном февральско-мартовском Пленуме ЦК ВКП(б) 1937 года Молотов сделал доклад «Уроки вредительства, диверсий и шпионажа японо-немецко-троцкистских агентов». Все содержание доклада было подобно призыву к социальному погрому: «Вчерашние колебания неустойчивых коммунистов перешли уже в акты вредительства, диверсий и шпионажа по сговору с фашистами, в их угоду (так в тексте. – Прим. Д.В. ). Мы обязаны ответить ударом на удар, громить везде на своем пути отряды этих лазутчиков и подрывников из лагеря фашизма… Мы должны торопиться доделать это дело, не откладывая его и не проявляя колебаний».
И он не колебался. В июне того же года один из доносчиков (ведь его призыв «доделать это дело» не был брошен в пустоту) написал Сталину, что ответственный работник Совнаркома
«Т-щу Молотову. Как быть?»
Ответ не заставил себя ждать и был немногословным:
«За немедленный арест этой сволочи Ломова.
В. Молотов ».
Судьба человека была решена. Арест, допросы, приговор, расстрел. Член партии с 1903 года, бывший делегат исторической Апрельской конференции, член ЦИК СССР, как и многие тысячи честных большевиков, росчерком пера был зачислен во «враги народа». Именно Молотов дал санкцию на арест первого секретаря Свердловского обкома Кабакова, наркома легкой промышленности Уханова, председателя Дальневосточного крайисполкома Крутова и многих, многих других товарищей. При прямом соучастии Молотова из двадцати восьми народных комиссаров Совнаркома, который он возглавлял, больше половины были репрессированы.
Молотов был жесток. В марте 1948 года Председатель Совета Министров РСФСР М.И. Родионов обратился к нему с просьбой: помочь где-то устроить, разместить 2400 инвалидов и престарелых спецпереселенцев (ссыльных). Ответ Молотова краток:
«Обязать министерство внутренних дел СССР разместить 2400 инвалидов и престарелых спецпереселенцев в лагерных пунктах.
Зам. пред. Совмина СССР
В. Молотов ».
Вот так, спрятать несчастных в лагеря, и проблема решена…
Для Сталина это был очень удобный человек, с полуслова понимавший намерение «вождя» и обладавший колоссальной работоспособностью. Сталин не раз в присутствии других членов Политбюро отмечал рвение Молотова. Когда тому в марте 1940 года исполнилось пятьдесят лет, Сталин распорядился, чтобы Пермь стала городом Молотов, хотя на карте страны уже был не один десяток городов, поселков, колхозов, совхозов, носящих это имя…
В 30-е годы вокруг Сталина теоретиков не осталось. Главным «теоретиком» был, естественно, он сам. Но иногда он снисходил до того, что позволял и некоторым из своих сподвижников, прежде всего Молотову, проявить себя в теоретических изысках. В одном из писем Адоратский попросил Сталина написать для готовящейся Комакадемией «Философской энциклопедии» статью о стратегии и тактике ленинизма. Сталин наложил на письме резолюцию:
«т. Адор-ому
Страшно занят практическими делами и никак не могу исполнить Вашу просьбу. Попробуйте обратиться к Молотову: он в отпуску и, возможно, у него найдется свободное время.
С ком. пр. И.
Сталин ».
Конечно, Молотов не был теоретиком, но на фоне Ворошилова, Кагановича, Андреева и некоторых других выглядел предпочтительнее. Когда не стало Бухарина, единственным «толкователем» и «генератором идей» оказался сам вождь. Не случайно 30–40-е годы оказались чрезвычайно бедными на откровения и открытия в области обществоведения. Их просто не могло быть. Неудивительно, что в этих условиях и Молотов мог считать себя «теоретиком».
За внешней невозмутимостью, исключительной выдержкой, непроницаемостью, вежливой и официальной корректностью скрывалась сильная злая воля, которая не отделяла себя ни на йоту от своего патрона. Черчилль, не раз встречавшийся с Молотовым, так характеризовал его в своих мемуарах: «Его подобная пушечному ядру голова, черные усы и смышленые глаза, его каменное лицо, ловкость речи и невозмутимая манера держать себя были подходящим выражением его качеств и ловкости… Его улыбка сибирской зимы, его тщательно взвешенные и часто разумные слова, его приветливая манера себя держать делали его совершенным орудием советской политики в дышащем смертью мире». Это говорил политический недруг, отмечая в Молотове фанатичную приверженность своему делу. С такой же одержимостью Молотов во всем поддерживал Сталина и во внутренней политике. В тени «вождя» это был едва ли не самый влиятельный и безоговорочный исполнитель его воли.
Без таких исполнителей культовый вождизм, современный цезаризм едва ли был возможен.Мало чем уступал в рвении Молотову другой соратник Сталина – Лазарь Моисеевич Каганович . Он тоже из долгожителей. (Скончался в июле 1991 г. на 98-м году жизни.)
С.И. Семин, работавший после войны у Н.А. Вознесенского, рассказывал мне: «Помню, пришел я к Кагановичу с какими-то бумагами (он тогда возглавлял и Военно-промышленную комиссию) в новых сапогах. Каганович взял бумаги, посмотрел на меня, и взгляд его остановился на моих сапогах.
– Сыми, – скомандовал сталинский нарком.
– Зачем? – заикнулся было я, ничего не понимая.
– Сымай быстрей… – не захотел объяснять Каганович.
Взяв затем в руки мои еще не разношенные сапоги, нарком долго их вертел, лазил рукой в голенище и, бросив наконец их мне на пол, удовлетворенно резюмировал:
– Хорошие сапоги. – Затем добавил: – Ведь я был сапожником…»
Кто знает, останься он навсегда сапожником, сохранил бы свое доброе имя. Правда, едва ли кто вспоминал бы о нем тогда. Но свой выбор – уже не профессиональный, а политический – Каганович сделал еще в 1911 году, вступив в партию большевиков вслед за своим старшим братом. Оказавшись в 1918 году в Москве, Каганович, тогда сотрудник Всероссийской коллегии по организации Красной Армии, познакомился со Сталиным. В 1920 году Лазарь Каганович был командирован в Туркестан. Но когда Сталин стал генсеком, он вытребовал Кагановича из Средней Азии, поставив его во главе организационно-инструкторского отдела ЦК. Так малограмотный, но исключительно напористый и в высшей степени исполнительный функционер стал быстро продвигаться по партийной и служебной лестнице вверх.
Сталин любил Кагановича за три вещи: нечеловеческую работоспособность, абсолютное отсутствие своего мнения в политических вопросах (он так и говорил, не дожидаясь выяснения вопроса, о чем идет речь: «Я полностью согласен с товарищем Сталиным») и безропотную исполнительность. А она выражалась в постоянной готовности выполнять любые задания «вождя». Как-то после XVIII партийной конференции Сталин перед заседанием Политбюро спросил Кагановича:
– Лазарь, ты знаешь, твой Михаил (брат, нарком авиационной промышленности, большевик с 1905 года. – Прим. Д.В. ) якшался с «правыми»? Есть точные данные… – Сталин испытующе смотрел на наркома.
– Надо поступать с ним по закону, – дрогнувшим голосом выдавил из себя Лазарь.
Сообщив после заседания об этом разговоре по телефону брату, Каганович ускорил развязку. Его брат в тот же день, не дожидаясь ареста, застрелился.
Сталин ценил таких людей. Ведь преданность ему нужно постоянно доказывать. И доказывать не мелочами, не одним славословием. Разве Каганович не доказал ее, например, на длинном-предлинном Пленуме ЦК в феврале – марте 1937 года? Карательная машина еще только готовилась, настраивалась, нацеливалась на «прореживание» рядов партии, интеллигенции, рабочего класса, крестьянства, военных, а Каганович уже отличился. В двухчасовом докладе «сталинский нарком» железных дорог излагал первые, «пробные» результаты:
«Мы в политаппарате дороги НКПС разоблачили 220 человек. С транспорта уволили 485 бывших жандармов, 220 эсеров и меньшевиков, 572 троцкиста, 1415 белых офицеров, 285 вредителей, 443 шпиона. Все они были связаны с контрреволюционным движением».
Нетрудно представить, что означали слова Кагановича об «увольнении» с дороги «шпионов и вредителей». Сталин мог быть по-настоящему доволен «анализом» Кагановича, когда тот с жаром докладывал Пленуму: «Мы имеем дело с бандой оголтелых разведчиков-шпионов. В отношении железной дороги их приемы особенно ухищрены. Серебряков, Арнольдов, Лифшиц культивировали низкие нормы пропускной способности, организовывали крушения, противодействовали стахановскому движению. Особо вредили Кудреватых, Васильев, Братин, Нейштадт, Морщихин, Беккер, Кронц, Бреус – они мешали внедрению паровоза «ФД». Линия Москва – Донбасс строилась вредительски; Пятов строил Турксиб вредительски; Караганда – Петропавловск строилась Мрачковским вредительски; линия Эйхе Сокур строилась Барским и Эйдельманом вредительски…» Каганович, хотя газеты писали о перевыполнении планов перевозок, новаторстве, движении кривоносовцев, продолжал нагнетать: