Триумф и трагедия. Политический портрет И.В.Сталина. Книга 2

На этом стоит остановиться и потому, что в нашей истории, к сожалению, обычно на высоких партийных и государственных постах находились люди (Сталин ярчайший пример тому), слабо, примитивно, вульгарно знавшие экономику, ее законы. Часто умение диктовать, а то и просто подписывать директивы, провозглашать лозунги типа «Экономика должна быть экономной», строить бесконечные планы на завтра, а завтра – на послезавтра, без реальной отдачи и отчета, считалось достаточным для того, чтобы распоряжаться судьбами многих миллионов людей. «Послужной список» генсека, его окружения напоминает: для политического руководителя мало одной идейной убежденности в истинности той или иной «платформы», искреннего желания материализовать ее на практике. Нужна не просто компетентность аппаратчика, а нечто более высокое: если не гениальность, то талант – обязательно. И сегодня, знакомясь с многочисленными работами Н.И. Бухарина, на которые было наложено табу для советских людей на целых пятьдесят лет, мы видим, что он был руководителем новой, прогрессивной формации: убежденным, знающим и талантливым человеком.

Если Троцкий увидел в нэпе первый признак «вырождения большевизма», то Бухарин, наоборот, разглядел великолепный исторический шанс соединить новые возможности, которые дает социализм экономике, обществу, с предпринимательским потенциалом старых, отвергнутых структур. То, что один из «вождей» революции считал «троянским конем термидора», другой, более талантливый в социально-экономическом плане, определил как «дополнительный рычаг в процессе общественного переустройства». Выступая на собрании актива Московской парторганизации в апреле 1925 года, Бухарин заявил: «Сейчас дело идет о том, чтобы развитие мелкобуржуазных хозяйственных стимулов поставить в такие условия, чтобы оно вместе с частным накоплением все в возрастающей степени обеспечивало укрепление нашего хозяйства… Чем больше будет загрузка наших заводов, тем более массовым будет наше производство, тем больше город будет вести деревню; рабочий класс, тем мягче (выделено мной. – Прим. Д.В. ) и в то же время прочнее будет вести крестьянство к социализму».

Однажды, где-то в начале 1925 года, между Сталиным и Бухариным состоялся серьезный «экономический» разговор. Суть его свелась к высказыванию Сталиным своих сомнений но поводу нэпа и защите Бухариным самой сути этой политики. Бухарин в своих записках упоминает об этом разговоре. Сталин все время нажимал на то, что долгая ставка на нэп «задушит социалистические элементы и возродит капитализм». Генсек не понимал сути действия экономических законов и более полагался на «пролетарский напор», «директивы партии», «выработанную линию», «ограничение потенциальных эксплуататоров» и т. д. Разговор был долгим, и уже тогда Бухарин почувствовал, что Сталин не понимает и не доверяет нэпу, видит в нем, как и Троцкий, угрозу завоеваниям революции. Бухарин, обескураженный диалогом, решил изложить свое понимание нэпа в печати. Вскоре в «Большевике» появилась глубокая, не потерявшая своей актуальности до наших дней статья «О новой экономической политике и наших задачах», в которой он использовал и выводы своего доклада на собрании актива Московской парторганизации. Приведу два фрагмента из этой статьи:

«Смысл новой экономической политики, которую Ленин еще в брошюре о продналоге назвал правильной экономической политикой… в том, что целый ряд хозяйственных факторов, которые раньше не могли оплодотворять друг друга, потому что они были заперты на ключ военного коммунизма, оказались теперь в состоянии оплодотворять друг друга и тем самым способствовать хозяйственному росту…

Нэп, это: меньше зажима, больше свободы оборота, потому что эта свобода нам менее опасна. Меньше административного воздействия, больше экономической борьбы, большее развитие хозяйственного оборота. Бороться с частным торговцем не тем, что топать на него и закрывать его лавку, а стараться производить самому и продавать дешевле, лучше и доброкачественнее его».

Эти строки Сталин не выделил в статье, хотя она и испещрена его пометками. Генсеку было очень трудно понять, как это можно давать свободу частному сектору? Разве это не подрывает диктатуру? Узость и примитивность экономического мышления предопределили в конце концов выбор Сталина в пользу командно-бюрократической системы руководства народным хозяйством с одновременным отказом от тех огромных возможностей, которые создавала новая экономическая политика. Сталин слушал, читал Бухарина, пока мало возражал, но где-то в глубине души у него нарастало чувство раздражения «экономическим капитулянтством» теоретика.

Бухарин до конца своих дней не переставал повторять, что его взгляды основываются на ленинских работах, и прежде всего последних, предсмертных пяти статьях исторического «Завещания».

После смерти Ленина Бухарин из кандидатов был переведен в члены Политбюро. Его авторитет определялся прежде всего репутацией нового теоретика марксизма, поразительной человеческой мягкостью, исключительной доступностью для людей. Он был полным антиподом Сталину в этом отношении.

Бухарин долго стоял в стороне от борьбы фракций, групп, оппозиций. Не случайно Зиновьев после одной из своих безуспешных попыток заручиться поддержкой Бухарина в борьбе со Сталиным назвал его презрительно «миротворец». Бухарин, лояльно относящийся ко всем до 1928 года, старался быть выше фракционной борьбы. Главным он считал наметить основные тенденции социально-экономического развития страны, пути ее глубокой реконструкции. Здесь ему пришлось решительно выступить против так называемого «закона Преображенского», навязываемого партийному руководству. Его суть: сверхиндустриализация в такой стране, как Россия, возможна только на основе максимального выдавливания средств у крестьянства. Справедливости ради следует сказать, что сам Преображенский отвергал насилие в отношении крестьянства, но считал необходимым широко применять неэквивалентный обмен в рыночных отношениях между промышленностью и сельским хозяйством.

Бухарин убежденно считал, что «город не должен грабить деревню», что только политическая смычка, помноженная на смычку экономическую, поможет ускорить развитие промышленности и сельского хозяйства. Другими словами, теоретик новой экономической политики стоял за более гармоничные отношения между городом и деревней, допуская, правда, определенный перекос (на начальном этапе) в сторону выкачивания средств из крестьянства. Другими словами, Бухарин считал, что промышленность должна развиваться быстрее, но методы перекачки средств из сельского сектора должны быть умеренными. В одной из своих статей он прямо говорил: «Товарищи стоят за перекачку средств сверх меры, за такой усиленный нажим на крестьянство, который экономически нерационален и политически недопустим. Наша позиция состоит вовсе не в том, что мы отказываемся от этой перекачки; но мы гораздо более трезво учитываем то, что подлежит учету, то, что хозяйственно и политически целесообразно». У Сталина эти выводы поначалу возражений не вызывали.

Даже такое положение, сформулированное Бухариным в 1925 году, не вызвало подозрений у генсека:

«Могут появиться чудаки, которые предложили бы объявить крестьянской буржуазии «варфоломеевскую ночь», и они могли бы доказывать, что это вполне соответствует классовой линии и вполне осуществимо. Но одна беда: это было бы глупо в высшей степени. Нам этого совершенно не нужно делать. Мы бы от этого ровно ничего не выиграли, а проиграли бы очень многое. Мы предпочитаем разрешить буржуазному крестьянину развивать его хозяйство, но брать с него будем гораздо больше, чем берем с середняка».

Бухарин в кооперировании крестьянства, и это стоит особо подчеркнуть, видел возможность ограничения влияния «буржуазного крестьянина», но ограничений не административных, а экономических. По сути, это было конкретизацией ленинского плана кооперирования крестьянства, но без насилия, реквизиций, давления и угроз.

Но уже в 1928-м и особенно в 1929 году и позже идеи Бухарина о кооперировании крестьянства будут расцениваться Сталиным не просто как отступление от ленинизма, а прямые «враждебно-диверсионные планы правого уклона», оппортунистическая ересь «враждебных социализму элементов».

Бухарин пытался доказывать, что в Советской России не осталось крупных организованных враждебных политических сил, которые бы представляли серьезную опасность социалистическому государству. Насилие в отношении крестьянства будет иметь далеко идущие тяжелые последствия, пророчески предупреждал Бухарин. В этом нельзя с ним не согласиться. История подтвердила его правоту. Но Бухарин упускал две вещи: во-первых, медленные темпы кооперации, рассчитанные на десятилетия, ставили под угрозу само существование социализма в России, во-вторых, индустриализация страны требовала огромных средств, а источником их могла быть деревня. Оптимальное решение, думается, было где-то посредине. Что же касается гуманной стороны концепции Бухарина, то она не может не вызывать уважения к ее автору за высокую этическую одухотворенность, правильное, ленинское понимание созидательной стороны диктатуры пролетариата.

В 1925–1927 годах Сталин и Бухарин были самыми влиятельными деятелями в партии. И Бухарин серьезно помог Сталину в борьбе против Троцкого, Зиновьева и Каменева. Хотя одновременно старался поддерживать с ними лояльные отношения. В результате вывода из состава Политбюро Троцкого, Зиновьева и Каменева вес Сталина и Бухарина в решении текущих и стратегических вопросов заметно возрос. Совсем еще недавно, когда оппозиционеры нападали на Бухарина, Сталин запальчиво отвечал им:

– Крови Бухарина требуете?! Не дадим вам его крови, так и знайте.