Триумфатор

Вот он маленький играет с медной фигуркой на волчьей шкуре у очага. Вот вбегает мать с перепуганным лицом. Подхватывает его на руки, он сжимает пальцы и уносит с собой игрушку-лара – у того давно выпало копье и теперь надо вечно втыкать ему в кулак вязальную спицу. Спица со звоном падает на мозаичный пол.

Мать бежит по улице, мимо множества любопытных раззявившихся людей. Он знает, что к бабушке и дедушке – они спрячут. Город со стороны Авентина горит.

Когда это случилось? Ведь Марсий пришел, когда Авлу уже минуло 15-ть. При Соле, при другом диктаторе, чьи войска заняли Вечный Город раньше?

Чего боится мать? Грабежей, убийства. Кто бы ни вошел в столицу – крови, огня и трупов на улице не миновать.

Маленький Авл кричит, схватив маму за шею. Ох, как страшно, даже теперь, пожилому, седому – до дрожи, до обмоченных ног. Да, кажется, тогда он описался маме на тунику, а она даже не заметила.

Вот за поворотом откроется городская вилла бабушки и дедушки. Еще, еще немного, они будут спасены. О боги, стены уже пылают! Минуту мать стоит в оторопи, а потом прячет сына в нише соседнего здания, просит сидеть тихо, а сама, превозмогая ужас, идет в дом бабушки – вдруг родные еще живы? Вдруг можно помочь?

Всепоглощающий ужас, который ребенок испытал тогда, ни с чем нельзя сравнить. Он плакал, кричал, звал взрослых, но не отваживался вылезти. Вцепился зубами себе в палец и терпел. А мимо бежали люди, неведомо куда, и каждый мог обидеть, хотя сам содрогался от страха. Возможно, не обидели только потому, что не видели, ослепленные собственным горем.

Вот тогда-то к плачущему перепуганному ребенку и пришел лар. Перетек из игрушки в его пальцы, в руку, в грудь. Начал успокаивать, заставил смотреть на происходящее своими каплевидными змеиными глазами – спокойнее и любопытнее, как бы со стороны, не соучаствуя. Горит? Красивые огоньки. Как смешно бегут люди! Не степенно, как обычно ходят, а полуголые, с криками, с непокрытыми головами и развевающимися космами. Забавно! А как потешно они падают от ударов камней в спины, или от стрел. «Смотри, смотри, деточка, вот этот кувырнулся. Не плачь, мы и сами можем такое сделать. Вот подрастешь, будешь врываться в чужие дома – будешь-будешь, не бойся, ты только меня слушай, и будешь. Всегда сильным, всегда правым. Ты только слушай меня».

В тот миг лар – почему-то в голову пришли греческое слово «даймон» – угнездился внутри перепуганного полуторагодовалого ребенка, который только и умел, что звать: «Мама, мама, ну куда же ты ушла?» От страха душа открылась. Распахнутые глазенки сглотнули реальность, и все – враг был внутри, да так крепко обвил детскую душу, что не разделить. Дальнейший характер уже строился сверху, на этом фундаменте. Без своего лара Авл был бы ничем.

Ребята привели ему бабу. Из пленных, из ворон. Специально выбрали самую сочную, красивую и статную – младшую по возрасту жену вождя. Дочери страшные, камнееды давно разобрали их по рукам. Эту отбили легионеры – нельзя же без трофея для командующего. Спасибо им.

Только вот, что делать с ней, Авл не знал. Вернее знал, но с некоторых пор больше теоретически. Ну, не влекло его больше! Огонь ушел, плоть дрыхнет, не шелохнется.

А баба хороша. Даже на теоретический взгляд. Вождь, чья голова сейчас на одном из кольев, окружающих лагерь, знал толк – старый сатир! Две дыньки спереди, тыква сзади. Волосы, хоть и грязные, но густые. Черты лица не столь грубы, как у остальных, впрочем вульгарны, как у человека, чье назначение – рожать до изнеможения, ни разу в жизни не увидев букв, и не особенно уверенного во всем, что зуб неймет.

– Вымойте ее, – обратился Авл к собственным рабам. – В смысле, не голову, а ноги. Пусть ждет.

Ждет чего? Когда он соизволит. Да не нужна она ему вовсе. Так бы отдал. Нельзя. Надо посетить, хотя бы из вежливости. А то пойдут толки. Болтливые бабы из ее же вороньей стаи, с которыми она невесть как снесется, разболтают по всему лагерю, что проконсул ее не взял. Не стал, значит, не может? Решат не в его пользу, а солдаты не должны сомневаться в своем командующем. Тем более теперь, когда он ведет их неизвестно куда. А так – раз любой легионер способен, значит, любой в праве задирать перед ним нос, чувствовать себя лучше, мужественнее.

А потому Авл выслал рабов, предварительно наевшись кальмаров и закусив их пучком сельдерея – мощные афродизиаки, не раз опробовано. И обрел боевую форму, хоть и не возжелал женщину. Не ко времени.

Суетно, немножко грязно – слюняво, он бы сказал. Путаные волосы. Обрывки фраз на чужом языке. «Да, не вертись ты!» Нет, продолжения не надо. Свободна.

Женщина слегка опешила. Ей не заламывали руки, даже не особенно принуждали. Кажется, немного быстро. Но и так сойдет.

– Можешь идти, куда хочешь. – Он говорил на ее наречии внятно, хоть и чуть мягко, как все жители Вечного Города. Она попыталась прорычать что-то в ответ. Но Авл откинул полог палатки и показал в предутренний туман: – Вон, вон.

Нет, здесь остаться нельзя. Будет он еще делить свой шатер с дикарями!

– Можешь пристроиться к кухне, тебя не тронут.

Только когда ее удалось выпроводить, Мартелл вспомнил, что не спросил у дикарки имени. Незачем. Да и есть ли у нее кличка?

Едва развиднелось небо, легионы выступили из лагеря. Каждый солдат тащил по два кола от стены. Еще неизвестно, где и при каких обстоятельствах придется заночевать. Впереди ехали легаты. За каждой когортой катились повозки с поклажей. Казалось, даже мулы ступают в ногу.

Перевалив горы, войска спустились в долины на другой стороне хребта. Здесь жили федераты – союзные галлоты, пообещавшие прикрывать республику с севера. Они давно распахивали землю, поклонялись тем же богам, что и в Вечном Городе, прилепив к ним своих родных духов лесов и зверей. Их аккуратные круглые домики под красными черепичными крышами ничем особенно не отличались от ферм в Лациуме, разве чуть помельче и победнее.

Племена федератов, словно через сито, просачивались за стены, оседали тут и охраняли внутренние земли от своих еще более диких сородичей, мечтавших то ли ограбить, то ли самим поселиться здесь. Пока шли по Причесанной Галлоте – или, как ее еще дразнили, Галлоте в Штанах – под ноги войскам еще стелились дороги. Правда, насыпные, на высоту человеческого роста, без сточных канав для дождевой воды и даже кое-где без каменного покрытия. Проконсул же говорит: все тут победнее. Зато с высоты хорошо видны зеленые поля, засеянные ячменем. А за ними – широкое, уходящее к горизонту разнотравье. В Лациуме ухоженные земли тянулись, сколько хватало глаза, кое-где прорезанные оливковыми рощами. Здесь же – пара клинышков овса, пшеницы или бобов, а дальше бесконечные невозделанные залежи никому пока не отданной земли.

На сердце становилось почти грустно: ни одного акведука, вода только из колодцев. Ни одного трактира или постоялого двора – варвары не знают толка в гостиницах: как это жить с кем-то чужим стена о стену? Хотите отдыхать – разбейте стан, таковы здесь нравы.

Авл не возражал: принимай мир таким, какой есть.

Наконец, дорога уперлась в Лимес – непроходимую стену в два человеческих роста, образованную подрубленными деревьями, сквозь которые прорастали кусты и трава. Она создавала препятствие, отделявшее Галлоту в Штанах от Косматой Галлоты, где шумели широколиственные леса, из глубины которых за стену прорывались немирные племена.

Эту преграду Авл строил сам. Слишком настойчивы были попытки галлотов-неудачников, которых прямо-таки разбирала зависть к более цивилизованным собратьям-федератам. Кое-где проконсул насыпал валы, кое-где воткнул форты, прорыл рвы, утыкал их дно заостренными кольями. Все, чтобы варвары не хлынули волной на лучшие земли.

Чем ближе его легионы подходили к стене, тем больше им попадалось гонцов-легионеров, скакавших в соседние опорные пункты с сообщениями. Мартелл велел остановить одного. Тот приблизился к проконсулу едва ли не со священным трепетом – такое впечатление производило одно его имя – и сразу передал кожаный футляр со свитком. Вроде и не обязан. Вроде и не ему письмо, а люди привыкли: раз он спрашивает, значит, надо. Начальник над начальниками. Легат всех легатов.