Триумвиры революции
Шрифт:
Коммуна, словно нарочно, действовала на руку заговорщикам. Уже в флореале она обрушила репрессии на рабочих, требовавших повышения заработной платы. 5 термидора она утвердила новые тарифы заработной платы, вызывавшие открытое недовольство предместий. И вот в часы, когда ударил набат, у ратуши толпились возмущенные рабочие, а каменщики угрожали забастовкой.
Враги Неподкупного ловко использовали эти промахи. Баррас и другие "агитаторы" подзуживали недовольных рабочих и сбивали с толку нерешительных буржуа. Труженикам они обещали повышение заработной платы, буржуазии - отмену ограничения цен и ликвидацию ненавистной диктатуры. В секции, принявшей
В то время как заговорщики действовали с быстротой и решительностью, сторонники Робеспьера не обнаружили ни энергии, ни твердости. Они не сумели увлечь за собой народ, разочарованный в Неподкупном благодаря его недавним ошибкам. В результате на сторону Конвента сразу же стало около трети секций; вскоре число их увеличилось до половины. Но из оставшейся половины большинство не оказало прямой поддержки Коммуне, занимая нейтральные или колеблющиеся позиции. Безоговорочно принесли присягу ратуше только восемь секций, но и они не сохранили верности до конца. Все это в целом и погубило восстание.
Главный зал ратуши был переполнен. Шум стоял невообразимый. Приходили и уходили муниципальные офицеры, сновали люди с папками под мышкой, появлялись новые представители секций с инструкциями своих комитетов. Был создан Исполнительный комитет во главе с Пейяном и Коффиналем. Вскоре прибыл Огюстен Робеспьер, которого, как и Максимилиана, не приняли в тюрьму. Когда стало известно, что Неподкупный находится на набережной Орфевр, за ним послали. Но пришлось посылать дважды, прежде чем Максимилиан согласился покинуть муниципальную полицию. Он был расстроен: его планы рушились.
Вслед за Неподкупным в ратушу прибыли освобожденные из тюрем Сен-Жюст и Леба. Ждали Кутона. Однако Кутон, верный договоренности с Робеспьером, не хотел покидать тюрьму. Пришлось послать за ним депутацию с настоятельным письмом.
Максимилиан машинально прислушивался к тому, что творилось вокруг. Ему казалось, что царит какая-то бестолковая сутолока. Люди снуют туда и сюда. Кричат, спорят до хрипоты, читают воззвания. Но делается ли то, что нужно? И что, собственно, нужно делать?..
Кутон прибыл в ратушу около часа. Теперь все оказались в сборе. Надо было на что-то решаться.
– Нужно написать воззвание к армии, - сказал Кутон.
– От чьего имени?
– спросил Робеспьер.
– От имени Конвента. Разве Конвент это не мы? Остальные заговорщики, не более.
Робеспьер задумался. На лице его было сомнение. Затем он сказал:
– По-моему, следует писать от имени французского народа.
Он, наконец, решился на полный разрыв с Конвентом. Слишком поздно!..
Члены муниципалитета и представители секций покидали ратушу. Отбыла делегация якобинцев, пришедшая за инструкциями. Обреченные депутаты лихорадочно работали. Максимилиан, сидя в глубоком кресле, быстро прочитывал передаваемые ему бумаги и делал пометки. Вот, наконец, составлен набело текст воззвания к секциям. Члены Исполнительного комитета подписывают его. Максимилиан отходит к окну и смотрит на площадь. Два часа ночи. Яркий свет. Боже, как мало защитников осталось перед ратушей! Но и они разбегаются. Падают первые капли дождя. Однако что это там, справа? Большой отряд подходит к центральному входу.
Слышны крики: "Да здравствует Робеспьер!" Кто они? Неужели возвращаются свои? Или, быть может... Максимилиан стискивает зубы и нащупывает пистолет в кармане своих золотистых панталон.За его спиной раздается голос Коффиналя:
– Робеспьер, твоя очередь!
Максимилиан оборачивается. Ему дают перо. Он просматривает текст, обмакивает перо в чернильницу и медленно выводит две первые буквы своего имени. Страшный шум на лестнице заставляет его, как и других, поднять глаза к двери. Дверь с треском распахивается, и на пороге возникает потный Леонард Бурдон. Концом шпаги он указывает жандармам на тех, кого нужно схватить в первую очередь.
Почти одновременно раздаются два выстрела.
Подпись Максимилиана остается недоконченной: рядом с еще не просохшими буквами его имени падает алая капля...
...Мертвый Леба плавал в собственной крови: он застрелился. Максимилиан лежал рядом, с простреленной челюстью. Пытался ли он, по примеру товарища, убить себя, или его ранил жандарм из отряда Бурдона? Это осталось неизвестным. Огюстен выбросился из окна; его подобрали полумертвым. Сен-Жюст отдался в руки врагов без сопротивления. Анрио захватили позднее во дворе ратуши. Коффиналю и нескольким другим удалось скрыться. Они пытались вынести Кутона, но безуспешно: раненный в голову, тот был отбит людьми Бурдона.
Когда Баррас подошел к ратуше, все было кончено. Оставалось подобрать раненых и унести мертвых. Было около трех часов. Начинало светать. Дождь превратился в ливень, и сквозь него тускло просвечивала ненужная иллюминация ратуши.
Неподкупного, окровавленного и потерявшего сознание, спешили доставить в Конвент.
У лестницы Тюильри пришлось остановиться: казалось, здесь собрался весь Париж. Заспанные буржуа не поленились встать среди ночи, чтобы насладиться зрелищем поверженного врага.
– Смотрите, сам король! Как, хорош?
– Вот он, Цезарь!
– Если это тело Цезаря, то отчего не бросят его на живодерню?
Хохотали, указывали пальцами. К счастью своему, Робеспьер ничего не слышал.
Председатель Конвента обратился к депутатам:
– Подлец Робеспьер здесь. Не желаете ли его видеть?
– Нет!
– воскликнул под аплодисменты Тюрио.
– Труп тирана может быть зачумленным!..
Его принесли в одну из комнат Комитета общественной безопасности.
Положили на стол, против света, а под голову подоткнули деревянный ящик.
Он лежит, вытянувшись во весь рост. Его светлое платье изодрано и покрыто кровью, чулки спустились с ног. Он не шевелится, но часто дышит.
Время от времени рука бессознательно тянется к затылку, мускулы лица сокращаются, дергаются окровавленные губы. Но ни единого стона не вырывается из этих истерзанных уст.
Входят новые мучители, чтобы взглянуть на "тирана". Лица сверкают жестокой радостью.
– Ваше величество, вы страдаете?
Он открывает глаза и смотрит на говорящих.
– Ты что, онемел?
Он только пристально смотрит на них.
Вводят Сен-Жюста и Пейяна. Они проходят вглубь и садятся у окна. Кто-то кричит любопытным, окружившим Робеспьера:
– Отойдите в сторону! Пусть они посмотрят, как их король спит на столе, словно простой смертный.
Сен-Жюст поднимает голову. Лицо его искажает душевная мука. Он встречается со взглядом Робеспьера. Робеспьер отводит глаза. Сен-Жюст следит за ним. Неподкупный смотрит на текст конституции, висящий на стене. Сен-Жюст смотрит туда же.