Трое неизвестных

Им был предложен уютный четырехместный столик в углу, подальше от прохода. Они уселись, с интересом просматривая глянцевые страницы, разобрались с меню.

– Это так, для порядка, – продолжал солировать Анатолий Анатольевич. – Пускаем в дело малый джентльменский набор. Запоминайте, долгие годы вам придется прибегать к нему. В общем так, Наташа, – обратился он к официантке. – Для начала картошечка разварная с селедочкой, это первая местная закуска, без нее никак нельзя. Потом, поскольку мы обедаем, нам всем по соляночке. По мясной соляночке. Такой солянки, вы, поверьте мне, нигде есть не могли. Дальше тарталетки, сырные и с паштетом, по восемь штук. Соления, капустки гурийской, как обычно. И – корейка, всем корейка.

– Что это? – спросил недоверчивый Шардаков.

Садофьев ткнул его локтем в бок, да ладно, мол, тебе.

Анатолий Анатольевич не удостоил его ответом.

– И пить, пить, конечно, будем водочку.

– Я бы вина выпил сухого красного, – осторожно подал голос Вартанов.

– Вы спорили со мной на семинаре, когда речь шла о том, как строится стихотворение! А как строится ЦДЛовский обед, я знаю еще лучше. Наташа, нам графинчик.

– Одну минуту.

– А хлеб? – требовательно спросил Шардаков.

– Ты бы еще о рюмках напомнил, – усмехнулся Вартанов, явно более опытный в ресторанном обиходе.

– Ну-с, – бодро сказал Молоканов, поднимая в руке графин и оглядывая дымящийся солянками стол. – За успешное окончание семинара.

Выпили, и быстро, сообразно тому, как действовала водка, молодые люди обрели себя.

– Вы довольны результатами? Кстати, почему не на подведении итогов?

– Сегодня вечером у кого самолет, у кого поезд, – сказал Садофьев, жмурясь от удовольствия – солянка была очень вкусная.

– В институт надо подготовиться, – пояснил Шардаков, катая во рту маслину.

– Вам же еще экзамены сдавать. Творческий конкурс вы прошли, а «жи-ши» отвечать придется. Хотя, – Молоканов снова налил водки. – Главное – все-таки конкурс, на экзаменах никого не валят.

Выпили.

– Вы, кстати, деньги на обратную дорогу отложили? А то будете голодать в пути.

– Я самолетом. Мне десятки хватит.

Молоканов ухмыльнулся.

– Как говорит современный гений Андрей Георгиевич Битов, на десять рублей можно и не улететь.

Поняв, что острота не полностью дошла до молодых людей, Анатолий Анатольевич вновь поднял графин.

– Кстати, «Шагреневую кожу» читали?

– Ну, читали, – с некоторым вызовом произнес Садофьев, спеша перехватить честный ответ Шардакова.

Руководитель семинара вдруг слегка помрачнел, впал в подобие философского настроения.

– Знаете, ведь жизнь наша – своего рода шагреневая кожа, это поначалу кажется, что все впереди. Вот с какого-то момента начинаешь замечать – стала убывать, убывать… В конце концов всего-то и остается желать, чтобы вокруг было «чисто и светло».

– Это Хемингуэй, – подловил руководителя Садофьев.

Тот посмотрел на него, молча выпил и тут же вернулся в привычное праздничное состояние.

– А знаете, почему меня одолевают такие мысли?

– Не знаем, – ответил Шардаков.

– Знаете, где мы с вами сейчас обед кушаем?

Молодые люди молчали.

– Это помещение знаменитой Олсуфьевской ложи. Масонской, естественно.

Ученики напряглись с рюмками в руках, с интересом глядя на учителя.

– Толя! – раздался голос, и к столу подошел невысокий рыжий человек в голубом клетчатом костюме. – Я тебя уже полчаса жду.

– А-а, прошу любить и жаловать, – повел рукою, оснащенной рюмкой, в его сторону Молоканов. – Совесть земли русской и по совместительству ее же гений.

Рыжеволосый сердито нахмурился.

– Я жду тебя наверху, – и начал подниматься по крутой узкой лестнице с перилами, что вела на антресоли ресторанного зала.

– Так вот, молодые люди, что-то я хотел вам сказать, но, кажется, не скажу. Скажу другое, в духе дня, но вы меня послушайте.

– Слушаем, – сказал Шардаков, сияя всеми своими шрамами и царапинами.

– Бегите отсюда, пока не поздно, на просторы большой жизни, а то завязните тут как мухи в янтаре.

После этого он хлопнул рюмаху, потыкал вилкой в кусок капусты у себя на тарелке и встал.

– Ну что ж, хорошего помаленьку.

– Понемножку, – вежливо и тихо поправил Садофьев.

– А я отправляюсь в клуб четырех коней.

И ушел, оставив весьма противоречивое о себе впечатление.

Молодые люди заказали еще один графинчик, а потом еще. День медленно клонился к закату.

– А я все равно приеду поступать, – суммируя свои сомнения, сказал Шардаков во время одного из тостов.

– А чего ты, там же у тебя на Итурупе красиво – север.

– Сам ты север.

– А у нас в Ростове хорошо, абрикосы пошли.

– А у нас ничего не растет, – вздохнул Садофьев.

– Все же здорово, ребята, что мы напали друг на друга, даже расставаться не хочется, – вдруг расчувствовался Шардаков.

Следующий графин официантка нести отказалась и вежливо намекнула, что им, в общем-то, пора собираться.

Вартанов все время крутил головой, непонятно что стараясь углядеть. Хотя, в общем, понятно. Еще на семинаре тот высмотрел пару симпатичных девиц, и теперь рассчитывал, что они появятся здесь. Зал уже был полон, и в воздухе стоял сдержанный благородный гул, как от работы большой группы компьютеров, сказал бы я, если бы это сравнение было уместным хронологически.

– А меня никто дома не ждет, – пустил вдруг слезу Шардаков.

– То есть? – заинтересовались друзья.

– Совсем. Мамка со своим хахалем, кажется, даже не заметила, что я куда-то укатил.

– Мальчики, на воздух, – пролетел над головами зов официантки.

Они поднялись, как карбасы на волнах, медленно пошли к выходу.

– Стой, а там что, – сообразил Вартанов, указывая вглубь помещения. Выяснилось, что там коридор, занятый слева стойкой. Здесь им оказались неожиданно рады. Тут торговали в розлив. Шардаков решительно потребовал три по пятьдесят все той же водочки. Они встали, неудобно облокотившись на стойку, вокруг все плавало, бегали официантки, перемещались какие-то люди под покровом своего литературного авторитета. А откуда-то из конца этого помещения, с противоположной ресторану стороны, катил шум морского прибоя или, может быть, племенного становища в момент объявления привала.