Трое в подземелье

– А это ещё кто? – пробурчал Люсьен и посторонился.

Новые незнакомцы вышагивали неторопливо и беседу, в отличие от своих предшественников, вели размеренную. Как только слова их, произносимые на всё том же французском, стали различимы, Ульяна наладилась переводить:

– Я удивляюсь, Блез! Как могли вы, зная о том, что времени вам отпущено немного, пренебречь научными занятиями и увлечься азартными играми и кутежами? Вы же не светский вертопрах, а великий учёный и должны были понимать, что каждое ваше исследование обогащает опыт человечества…

– Я виноват, Антуан. Виноват, но что я мог поделать? Когда умер мой отец, а сестра ушла в монастырь, мне сделалось так одиноко… Болезнь обострялась, меня преследовали мысли о скорой смерти, и надо было хоть как-то отвлечься. Вот я и пустился во все тяжкие: играл в карты, не покидал аристократических салонов… тем более, что высший свет потакал всем моим слабостям. Но заметьте, Антуан, даже эти увлечения принесли пользу науке: мы вместе с Ферма рассчитывали распределение ставок между игроками при прерванной серии партий и пришли к выводу, что существует целая теория вероятностей…

– Да, Блез, я читал трактат Гюйгенса «О расчётах в азартной игре», где он приводит и ваши выкладки, и выкладки Ферма, но, согласитесь, вы сделали бы больше, если б сидели всё это время не за ломберным, а за письменным столом…

Человек с копной волос, называемый Блезом, горестно усмехнулся.

– Скоро я оставил ломберный стол, мой любезный Антуан, а за письменный пересел только затем, чтобы начать писать духовные эссе…

– Я не осуждаю вас, Блез, за то, что вы увлеклись религией, и даже в какой-то степени понимаю: с вашими-то болезнями…

– О смерти я думал спокойно, Антуан, ведь она отнимает у человека способность грешить. И даже будучи на краю могилы, я не бездельничал, нет! Это мы с герцогом де Роаннецем придумали общественный транспорт, и в Париже появился первый омнибус…

– Я знаю, Блез, в мою эпоху крупные города уже невозможно было представить без омнибусных линий.

Эта пара, как и предыдущая, не замечала ни Люсьена и Вилли с горящими факелами, ни Ульяну, которая, увлёкшись, говорила в полный голос. Проходя мимо неё, Антуан поправил своё жабо и пожаловался спутнику:

– С тех пор как мне отрубили голову, у меня то и дело болит горло. Как будто я постоянно простужен. Пакостное ощущение…

– А за что вас казнили, Антуан?…

– Революционный трибунал обвинил меня в заговоре с врагами Франции. Якобы, работая на государственной службе, я похищал у нации средства, необходимые для борьбы с деспотизмом… Сущий вымысел, мой любезный Блез! Я получал законное жалованье и сверх того не присвоил ни единого cy, a свои доходы тратил на проведение научных экспериментов. Знаете, во сколько мне обошлись опыты с составом воды? Пятьдесят тысяч ливров! Да-да… Но трибунал не внял моим оправданиям, и меня отправили на гильотину. Это такое устройство для отсечения голов, которое в наш век заменило плаху…

Удаляясь, они говорили без умолку, но до Ульяны долетали теперь лишь бессвязные обрывки:

– … установил состав воздуха… мои эксперименты с трубкой Торричелли… ах, как болит горло!..

Призраки растворились в темноте. Вилли долго смотрел им вослед, затем вымолвил с несвойственной ему уважительностью:

– Почтеннейшие люди! Не то что какие-то там сказочники.

– Ты их знаешь?

– Лично знаком не был, но только несведущий осёл не догадался бы, кто они. Это Блез Паскаль и Антуан Лавуазье. Первый – математик и физик, второй – химик.

– Паскаль совсем измождённый… Наверное, дожил до глубокой старости.

– Он прожил всего тридцать девять лет и умер от рака мозга. Когда ему было немногим за тридцать, его уже принимали за старика… Лавуазье жил на сто лет позже, ему было пятьдесят, когда его казнили. Значит, они тоже погребены в катакомбах?

– Здесь настоящий пантеон! – громко сказала Ульяна, и эхо разнесло её восклицание по всему коридору. – Писатели, учёные, политики… О безвестных уже и не говорю. По приблизительным подсчётам, в парижских подземельях покоятся шесть миллионов человек!

– И они все будут тут прогуливаться? – Люсьен поднял над головой наполовину сгоревший факел. – Эдак мы никогда до клада не доберёмся.

– Дался тебе этот клад, – выцедил сквозь зубы Вилли. – Поверь моему слову: ничего мы не найдём.

– А я говорю – найдём! Вон какие бракозябры это подземелье охраняют: и ящеры, и призраки, и Шубины разные… А во времени и пространстве что, мы зря переместились? Ставлю свою бандану против твоего калькулятора, ждут нас в конце сокровища тамплиеров!

– Почему именно тамплиеров?

– Не знаю. В кино обычно тамплиерские сокровища показывают.

– Ну и долго нам ещё за ними шлындать? Я триста километров не пройду, ноги отвалятся. Время, между прочим, одиннадцать утра. Наши уже и милицию, и ФСБ, и МЧС на уши поставили.

– По карте мы у цели… Ульян, глянь!

Ульяна, у которой обе руки были свободны, развернула обожжённую и порядком уже истрёпанную карту.

– Последний пункт… Этот коридор должен привести нас к Бездонной яме, рядом с которой и находится то, что мы ищем.

– Кстати, – поднял палец Вилли, – а что мы ищем?

– Сокровища! – выпалил Люсьен. – Что же ещё?

– Кто тебе сказал, что это сокровища? Ни на карте, ни в пояснениях к ней ничего на этот счёт не говорится.

Люсьен остолбенел и смотрел на брата непонимающе. Весь вид его говорил: ты что, лопух? Что ещё можно найти в подземелье, охраняемом химерами и монстрами, если не сокровища? Столбняк, впрочем, быстро прошёл: слова Ульяны о том, что цель близка, вселили в Люсьена новые силы, или, как говорят спортсмены, открыли в нём второе дыхание.

– Вперёд, к Бездонной яме! – воскликнул он, воздев факел, как победный стяг.

Но им опять не дали сдвинуться с места. Ещё две фигуры вывалились из тьмы в жёлтый прибой факельного света. Один с коротким мясистым носом и тонкими губами, другой с личиком маленьким и как будто зажатым между высоким лбом и широким округлым подбородком. Они разговаривали бурно, со злостью, одаривая друг друга ругательствами и тычками.

– Этих чуваков я знаю! – вскричал Люсьен. – Их физии у нас в учебнике истории есть.