Трофей для Хищника

Когда подходит официант, заказываю себе рубленую баранью котлету. Эльвира выбирает овощи гриль и запеченные шампиньоны. Отличный выбор.

— Мы так и не поговорили о твоих родителях, — перевожу тему, хотя новая еще более щекотливая. — Больно было узнать о себе такую правду?

Эльвира снова делает глоток вина, побольше на этот раз, вертит бокал на столешнице.

— Больно было сложить мозаику, — отвечает она. — С тех пор, как родилась сестра, мама перестала любить меня. Я думала, что я просто плохая дочь, раз постоянно ее разочаровываю. Что надо стараться лучше, быть примернее, вести себя правильнее. Но я всегда была недостаточно хороша.

Тоска в голосе Эльвиры терзает мне сердце. Мне это до боли знакомо. Только я не приемный сын, и у моего отца не было второго ребенка. Мой отец сам по себе был жестоким ублюдком.

— Ну и то, что отец принял предложение Марка вместо меня, тоже обрело свое объяснение, — договаривает Эльвира. — Просто я не из их рода, не их кровь, значит, меня можно продать.

К концу голос твердеет до стального. Скрипит обидой и злостью. Могу ее понять. Я бы не оставил своему отцу даже такую жизнь, какая у него сейчас, за подобное предательство.

— Игорь, — вдруг с пронзительным отчаянием в голосе произносит Эльвира, вонзая в меня трагичный взгляд. — У бизнеса Марка в любом случае окажутся правопреемники, и тогда они потребуют вернуть кредит. Могли бы вы выплатить долг моего отца? Я обещаю отработать все до последнего рубля!

Говорит так, будто долго вынашивала эту реплику. У меня от нее аж вино не в то горло пошло. Противные ощущения. Кашляю. Родители ее предали, а она продолжает о них беспокоиться?

— И ты даже не спросишь, какой там долг набежал? — спрашиваю ради интереса. Может, забыла?

— Мне нет разницы. Я готова работать сколько потребуется, — непримиримым тоном отвечает Эльвира. Прямо амазонка, готовая ринуться в бой. — Этот долг же не бесконечный!

— Твой отец тебя предал, — выговариваю строго. — И ты хочешь ему помочь? На твоем месте я бы радовался, что твоя лживая семейка пойдет по миру. Или больше, обратился бы к кому-то вроде меня, кто может их по-настоящему воздать им по заслугам.

— Не надо! — выпаливает Эльвира, взгляд становится испуганным, а потом в нем мелькает мольба. — Прошу, не делайте им зла.

Она вздыхает и оглядывает зал. Молчит какое-то время, будто собираясь с духом. Официант появляется снова и расставляет на столе заказанные кушанья.

— Я так не могу, — продолжает Эльвира, когда мы снова остаемся одни, смотрит в свой полупустой бокал, и я доливаю ей вина, но она этого будто не замечает. — Да, они скрыли мое происхождение, да, мама меня не любила, а отец продал Марку, но они — семья… Я не хочу мстить им. Мне хватит великодушия их простить. Я хочу, чтобы у них все было благополучно.

Поразительная девочка. Где-то очень глубоко мне становится совестно, что в свое время мне не хватило великодушия простить отца. Я никому этого не рассказывал, но с Эльвирой хочется поделиться. Похоже, сегодня вечер удивительных историй.

41

Стоит Игорю заговорить про кару для моей семьи, мне становится жутко. Я не могу выбрать, кто больше виноват передо мной. Папа продал, мама не любила, Алия просто присвоила все, что было моим. Моя семья меня вытолкнула и благополучно живет. И пусть дальше живут. Я не возьму грех на душу, чтобы решать их судьбу. А долг отца хочу выплатить, чтобы повести себя по-человечески. Вряд ли он узнает, а если узнает, кто выплатил его долг, вряд ли поблагодарит, но мне и не нужна благодарность. Я даже не знаю, в каком возрасте попала к чете Хамсутдиновых. Но они в любом случае дали мне кров, стол, образование. Неправильно за это платить черной монетой.

— Мне твое всепрощение кажется диким, — вдруг произносит Игорь резко и сминает в кулаке салфетку. — Со своим отцом…

Он на мгновение задумывается, будто взвешивает, рассказывать или нет, а потом все-таки продолжает:

— Мама сбежала от отца, когда мне было пять, — он допивает вино и обновляет оба бокала. Переставляет пустую бутылку на пол. — Но для меня, ребенка, она просто исчезла. Отец не рассказывал, что произошло. Ее просто не стало с нами.

Он не смотрит на меня, и мне становится неуютно, потому что я чувствую, что грядет очень нелегкий рассказ, на который придется как-то реагировать, а я понятия не имею, чем можно утешить человека. В такие моменты кажется, что все слова бесполезны.

— Мы с отцом ездили из Москвы в Питер и обратно, ко мне приходили преподаватели, учили меня. И за каждое замечание, — голос Игоря становится плоским и жестким, — отец меня бил. Иногда ремнем, иногда руками. Потом жалел, говорил, что я его вынудил. Что должен стараться лучше.

Игорь с маниакальной сосредоточенностью отрезает кусок бараньей котлеты. Будто он своему отцу пальцы кромсает этим зубчатым ножом, аккуратно придерживая у основания вилкой.

— И я правда старался. Я задавал преподам вопросы и исправно делал все домашки. Но когда они не жаловались на меня, отец сам проверял тетради и находил помарки, кляксы, исправления. И каждый раз избивал. Я ведь был уверен, что недостаточно хорош. Правда старался исправиться!

Смотрю на Игоря затаив дыхание. Рассказ дается ему нелегко, но я не имею никакого морального права прерывать поток откровений даже неудачно заданным вопросом.

— Я знаю, каково это — всю жизнь нести идею о том, чтобы заслужить уважение родителей. Родителя. «Такой жалкий червяк, как ты, никогда не станет моим преемником» — так он говорил, — Игорь поднимает руку, подзывая официанта.

Когда тот подходит, как ни в чем не бывало просит повторить вино. Ужасаюсь тому, насколько он может быть внешне спокойным, потому что представляю себе, какой у него в душе сейчас ураган. Такое умение скрывать эмоции не дается просто так.

— Он перестал меня бить, когда мне исполнилось двенадцать. То ли понял, что я могу сдачи дать, то ли ему просто надоело, — голос Игоря твердеет. — Представляешь, мне стало этого не хватать! Потом я уже понял, что мне не хватало не побоев, а того, чтобы он интересовался мной. Чтобы ему было не все равно. Просто его интерес в моей голове был связан с избиениями. Бьет, значит, любит, — это про нас.

Игорь посмеивается, задумчиво глядя в сторону. Я вспоминаю их встречу в доме, и меня пробирает озноб. Хочется спросить, ненавидит ли он отца по сей день, но есть правило не задавать вопросов без приглашения, а еще я отчетливо вижу, что он еще не договорил.

— Я так и не стал его преемником. Я забрал у него бизнес. Вырвал силой, — продолжает Игорь разливая новое вино, принесенное официантом. — И не потому что стремился к этому, а по стечению обстоятельств…

Игорь говорит ровным тоном, вертит в одной руке бокал с вином, но вторую сжимает в кулак. Наверное, выглядело бы не так жутко, если бы он хотя бы повысил голос, потому что внутри рвущийся наружу зверь ярости, а снаружи спокойствие, штиль. И только усилием воли Игорь не позволяет монстру вырваться на свободу.